Дверь была распахнута настежь.
Он обернулся. Солдаты, которых он встретил у Орфеева озера, следовали за ним. Самый первый смотрел ему прямо в глаза бесстрастно, но решительно. Кивнув и чуть поведя рукой, преторианец дал понять, что ему следует войти в дом.
Луций прошел через вестибул и шагнул в комнату. На ложе, где он ожидал увидеть Корнелию, кто-то сидел. Внутри было темно, и глазам понадобилась пара секунд, чтобы привыкнуть. Мужчина на кушетке был одет по-придворному: роскошно расшитый наряд с длинными рукавами, ожерелье из крупного сердолика и перстень с тем же красным камнем. Он повернулся к Луцию, но глаза его поражали неприятной пустотой и ни на чем не задерживались. Худое бледное лицо испещряли пятна.
– Ты Луций Пинарий? – спросил мужчина.
– Верно.
– Я тоже Луций. Луций Валерий Катулл Мессалин. Возможно, ты обо мне слышал.
– Возможно.
– Никак у тебя дрогнул голос, Луций Пинарий?
Кроме них, в комнате не было никого. По тени на стене Луций понял, что один из преторианцев последовал за ним в дом и стоит в вестибуле.
– Твой визит для меня честь, Катулл.
– Как ты учтив, Пинарий! – рассмеялся гость. – Я похвалил бы убранство твоего дома, но, увы, лишен зрения. Однако прочие мои чувства весьма остры. Правда ли, что здесь немного пахнет женскими духами? Или мне чудится?
– Здесь нет женщины, Катулл.
– Да? И тем не менее я почти улавливаю ее присутствие.
В наступившей тишине послышался шорох: продукты в мешке чуть сместились.
– Что это там у тебя? – осведомился Катулл.
– Всего-навсего немного еды. Не угодно ли угоститься, Катулл?
– Ну нет! – хохотнул тот. – Я ем только блюда, которые готовит мой личный или императорский повар и предварительно пробует раб. Подобные предосторожности – одна из огорчительных сторон моего положения. Так или иначе, я и те бе не советую сейчас есть.
– Почему?
– Зачем портить аппетит, если скоро ты отобедаешь в Доме Флавиев?
– Я? – Голос у Луция надломился, как у мальчишки.
– За этим я и пожаловал, Луций Пинарий. Доставить приглашение от нашего господина и бога. Ты зван к нему на обед. Паланкин ждет.
Луций сглотнул:
– Я неподобающе одет. Мне надо зайти домой и переодеться в лучшую тогу…
– Не беспокойся. Император выдаст тебе одежду.
– Выдаст одежду?
– Обед намечается особый, требующий особого наряда. Тебе ничего не понадобится. Готов отправиться?
Луций окинул взглядом комнату. Где Корнелия? Может, явилась раньше его, увидела преторианцев и ушла? Или не приходила вовсе? Или – думать об этом было невыносимо – находилась здесь, когда прибыл Катулл?
Ступив за порог, Катулл кликнул преторианца-поводыря. Луций притворил дверь и вынул ключ.
– Что ты делаешь? – спросил Катулл.
– Дверь запираю.
– Как угодно, – пожал плечами тот.
Смысл сказанного показался Луцию очевидным: зачем запирать дом, в который не вернешься.
Его понесли по улицам в паланкине, где он пребывал в одиночестве. Он не пытался заговорить с Катуллом, у которого был отдельный паланкин, порой двигавшийся вровень, а иногда обгонявший его – в зависимости от ширины улицы. Луций поймал себя на том, что вспоминает все слышанные ранее истории о жестоких забавах Домициана с жертвами: сперва он усыплял их бдительность, осыпая дарами и знаками дружбы, а после подвергал чудовищным пыткам. Излюбленным методом допроса служило прижигание гениталий, а наказанием, помимо смертной казни, – отрубание кистей.
Кратчайший путь к дворцу пролегал мимо амфитеатра Флавиев и Колосса. Паланкины, однако, направились через Форум мимо Дома весталок и храма Весты. Нарочно, чтобы Луций извелся? Не иначе, потому что, когда процессия наконец поднялась на Палатин, носильщики прошли аккурат мимо его дома. Катулл явно точно знал, где они находятся: когда поравнялись с жилищем Пинария, паланкин советника императора пристроился рядом, а сам Катулл повернулся невидящим лицом к Луцию и улыбнулся, словно дразня его последним взглядом на родной очаг.
Паланкины доставили обоих к одному из входов в императорский дворец. Приемная с высоченным потолком, куда проводили гостей, превзошла все ожидания Луция. Даже прекраснейшие храмы не могли состязаться с ней роскошью, пожалуй особенно наглядной в вечерний час. Последние лучи заходящего солнца, проникая сквозь высокие окна, еще достигали дальних углов, высвечивая обширность площади и поразитель ное внимание к мелочам, тогда как множество недавно зажженных ламп сообщали матовый блеск мрамору и бронзе, а монументальную статую Домициана, стоявшую в центре и покрытую золотом и серебром, заставляли сверкать мириадом жарких огоньков.
Из приемной их повели по таким же шикарным, но все же меньшего размера покоям; анфилады тянулись бесконечно, пока Луций не обнаружил, что идет рядом с Катуллом в сопровождении преторианца на шаг позади через узкий коридор, сплошь выложенный зеленым мрамором, включая даже низкий потолок. Если и не померк еще дневной свет, он не проник бы сюда; путь освещался только слабыми лампами, что горели по стенам далеко одна от другой. Луцию показалось, что процессия спустилась под землю, хотя по пути не было лестниц. Он словно вступал в гробницу некоего царя древних времен. Воздух стал затхлым и спертым, дышать сделалось трудно.
Луция завели в боковую каморку, также сплошь выложенную зеленым мрамором и освещенную единственной лампой, где оставили одного, чтобы переоделся. Ему приготовили просторное одеяние с длинными рукавами, похожее на Катуллово, но только черное; черным было даже шитье на кромках. Луций нехотя снял и отложил свою яркую тунику, взялся за платье. Потом вздрогнул и сдавленно вскрикнул.
Из ниоткуда возник мальчик. Он был в черном, с черными волосами, и кожу тоже покрывала черная краска. В темноте Луций не замечал его, пока тот вдруг не шагнул вперед, словно воплотившийся ночной кошмар.
– Господин, сегодня я буду твоим виночерпием, – произнес мальчик, забирая у Луция одеяние. – Позволь мне помочь тебе одеться, господин.
Ошеломленный Луций разрешил облачить себя в черное платье. Затем мальчик взял его за руку и подтолкнул к мраморной стене. Невидимая дверь отворилась, как по волшебству, и провожатый увлек его за порог.
Луций очутился в помещении без единого проблеска цвета. Все было черным. Пол и стены – из цельного черного мрамора. Расставленные всюду столики – из темного металла, как и едва мерцающие светильники. Четыре обеденных ложа, составленных в квадрат, – из черного дерева и с черными подушками. Одна кушетка была больше и роскошнее остальных.
Краем глаза Луций уловил движение. Ему показалось, что в черной мраморной стене отворилась дверь, но, поскольку в проем не проникло ни лучика света, он сомневался, пока не разглядел человека, также одетого в черное и ведомого черным мальчиком. Это был Катулл. Ни слова не говоря, он остановился перед обеденным ложем напротив наибольшего. Жестом приказал Луцию подойти к другому ложу, стоящему справа.
В дверях появилась новая фигура, сопровождаемая очередным отроком. Луций ахнул, и в тесном пространстве звук вышел резким.
Корнелия.
Она была одета в полотняное платье и суффибул, очень похожие на ее обычное облачение, но только угольно-черные.
Их взгляды встретились. Страх на лице возлюбленной зеркально отразил чувства Луция. Она потянулась к нему, пальцы у нее дрожали. Жест выразил мольбу о помощи. Никто из них не заговорил, сознавая присутствие слепого Катулла, который кивком велел Корнелии встать у левого ложа.
Луций различил в полумраке каменную мемориальную дос ку, прислоненную к стене за ложем Корнелии. Там были выбиты буквы, но он не сумел прочесть. Оглянувшись, он обнаружил такую же доску позади своей кушетки. По форме и узорной резьбе плита напоминала надгробную. В камне было вырезано его имя.
Все поплыло перед глазами у Луция. Зал заходил ходуном. Он решил, что сейчас упадет, и огляделся в поисках опоры. Виночерпий почувствовал его состояние и взял за руку. Луций привалился к мальчику, испытывая головокружение и слабость.
Он пребывал в таком отчаянии, что даже не заметил, как вошел Домициан, пока не увидел императора полулежащим на почетном месте. На первый взгляд казалось, что тот, как и все, одет в черное, но, присмотревшись, Луций открыл, что облачение императора имеет пурпурный цвет – настолько темный, что он почти сливался с черным, и вышивка тоже была густейшего кровавого оттенка. На голове красовался черный лавровый венок. Лампы отбрасывали свет под таким углом, что глаза Домициана скрывались в густой тени.
Ему прислуживало то самое существо с маленькой головой, что сопровождало правителя на играх. Создание отличалось причудливым сморщенным лицом. Даже при близком рассмотрении Луций не смог определить, дитя перед ним или карлик. Как и другие виночерпии, существо было в черном.
