Оказалось, что моя дочь Крисси тоже любит эти книги.
Когда Крисси исполнилось восемь, я купила ей книгу про Тилли, которая так много для меня значила. Крисси любила читать. Я была счастлива, когда она сняла обертку с этой книги в свой день рождения. На нашей вечеринке присутствовала ее подруга, отец которой был музыкантом. Когда он зашел за дочерью, то остался, и мы немного поболтали. Он упомянул художника, которого я знала в колледже. Художник переехал в Нью-Йорк вскоре после меня. Я сказала, что знаю его. Музыкант заметил, что я красивее жены художника. Нет, ответил он на мой вопрос, у художника нет детей.
Через несколько дней Крисси сказала мне о книге про Тилли: «Мама, это глупая книга».
А вот книги о девочке в прерии, которые любил мой брат, Крисси тоже любит до сих пор.
Когда мама сидела в изножье моей кровати третий день, я заметила, что у нее усталое лицо. Мне не хотелось, чтобы она уехала, но она, по-видимому, не могла принять предложение сестер насчет койки, и я чувствовала, что она скоро уедет. Как это часто со мной бывало, я начала бояться заранее. Помню, как впервые начала бояться заранее в детстве – это было связано со стоматологом. Поскольку о наших зубах мало заботились в детстве и поскольку считалось, что у нас плохие зубы из-за наследственности, любой поход к стоматологу вполне естественно вызывал страх. Стоматолог лечил нас бесплатно, но уделял нам мало времени и внимания, как будто ненавидел нас за то, какими мы были. Я волновалась все время, с того самого момента, как слышала, что скоро мне придется увидеть его. И ходила к нему довольно редко. Но вот что я узнала довольно рано: нет смысла страдать дважды.
В середине следующей ночи Серьезный Ребенок пришла за мной и сказала, что из лаборатории поступил мой анализ крови и нужно срочно сделать компьютерную томографию.
– Но сейчас же середина ночи, – возразила моя мать. Серьезный Ребенок повторила, что мне нужно идти. И я согласилась:
– Тогда давайте пойдем.
Вскоре явились санитары, положили меня на каталку, и я помахала маме рукой. Они загрузили меня в большой лифт, а потом мы спускались еще на нескольких. В коридорах было темно и в лифтах тоже. Я никогда прежде не покидала свою палату ночью и не знала, что даже в больнице ночью все иначе, чем днем. После долгого путешествия меня привезли в какую-то комнату, и кто-то вложил мне в руку маленькую трубочку, а другую затолкал в горло. «Не шевелитесь», – сказали мне, и я даже не смогла кивнуть.
Прошло много времени – не знаю, сколько именно, – и раздались щелчки, а потом все замерло.
– Черт! – воскликнул голос у меня за спиной. – Машина сломалась. Но нам нужно сделать эту компьютерную томографию, или доктор нас убьет.
Я долго там лежала и сильно замерзла. Как оказалось, в больницах часто бывает холодно. Я дрожала, но никто этого не заметил. Конечно, мне бы сразу принесли одеяло. Им только нужно было, чтобы машина заработала, и я это понимала.
Наконец послышались правильные щелчки и замигали крошечные красные лампочки. Затем у меня из горла вынули трубочку и каталку повезли в коридор. Думаю, мне никогда этого не забыть: моя мать сидела в темноте, в подвальном помещении больницы, и ее плечи слегка опустились от усталости. В ее позе было выражено терпение всего мира.
– Мамочка, – прошептала я, и она махнула мне. – Как же ты меня нашла?
– Это было нелегко, – ответила она. – Но у меня же есть язык.
На следующее утро Зубная Боль принесла новость, что, несмотря на неважный анализ крови, результаты тестов о’кей. Она спросила мою мать, не хочет ли она их прочесть. Мама поспешно покачала головой, как будто ее попросили взглянуть на чьи-то интимные части тела. «Мне бы хотелось», – сказала я, протянув руку. Зубная Боль отдала мне бумаги, и я поблагодарила ее. В то утро на моей кровати лежал журнал. Позже я положила его в ящик своей тумбочки, на которой стоял телефон, – спрятала его на случай, если зайдет доктор. Итак, я была похожа на мою мать: нам не хотелось, чтобы о нас судили по тому, что мы читаем. Но если она не стала бы и читать такое, то мне лишь не хотелось, чтобы меня увидели с этим журналом. Теперь, много лет спустя, это кажется мне странным. Мы с ней находились в больнице – кажется, самое время почитать что-нибудь легкое, чтобы отвлечься. Возле кровати у меня было несколько книг из дома, но я не читала их, так как рядом была мама, – а она и не взглянула на них. Но что касается этого журнала, то я уверена, что доктор не был бы шокирован. Просто мы с мамой очень чувствительны и постоянно опасаемся чужого суждения. Как же нам избавиться от комплекса неполноценности?
Это был просто журнал о кинозвездах – один из тех, которые мы с моими девочками (когда они стали старше) просматривали, чтобы скоротать время. В этом журнале часто публиковали истории о каких-нибудь обычных людях, с которыми случилось что-то ужасное. Вынув в тот день журнал из ящика тумбочки, я увидела статью о женщине, которая однажды вечером пошла искать своего мужа в амбар в Висконсине. И ей отрубил руку – в буквальном смысле слова отрубил топором – мужчина, который сбежал из сумасшедшего дома. А муж, привязанный к столбу возле загона для лошадей, смотрел на это. Он кричал, лошади ржали, и, надо думать, женщина вопила как зарезанная – там не говорилось, что она лишилась чувств. Весь этот шум заставил сумасшедшего убежать. Женщине, которая могла истечь кровью насмерть, так как из ее артерий хлестала кровь, удалось позвать на помощь. Пришел сосед и наложил ей на руку жгут. И теперь муж, жена и сосед взяли за правило начинать каждый день с совместной молитвы. В журнале была помещена их фотография у двери амбара в Висконсине – они молились в свете утреннего солнца. Женщина крестилась единственной оставшейся рукой. Они надеялись, что у нее скоро будет протез, но все упиралось в деньги. Я сказала маме, что это дурной вкус – фотографировать молящихся людей. А она сказала, что все вместе взятое дурной вкус.
– Правда, этому мужу еще повезло, – заметила мама. – Я видела в новостях мужчину, которому пришлось наблюдать, как насилуют его жену.
Я положила журнал и взглянула на мою мать в изножье кровати – я не видела эту женщину много лет.
– Серьезно? – спросила я.
– Что серьезно?
– Мужчина наблюдал, как насилуют его жену? Что же такое ты смотрела, мама? – Я воздержалась от вопроса, который мне особенно хотелось задать: – И где вы, ребята, взяли телевизор?
– Я видела это по телевизору, я же только что тебе сказала.
– В новостях или в шоу про копов?
Она обдумала мой вопрос и ответила:
– В новостях, как-то раз в доме у Вики. Это случилось в одной из этих ужасных стран. – Ее глаза закрылись.
Я снова взяла в руки журнал и зашуршала страницами.
– Посмотри-ка, – обратилась я к маме, – у этой женщины хорошенькое платье. – Но она не ответила и не открыла глаза.
В эту минуту в палату вошел доктор.
– Девочки, – сказал он и умолк, увидев, что у моей матери закрыты глаза.
Он остался стоять на пороге, и мы с ним с минуту понаблюдали, действительно ли она спит. И тут мне вспомнилось, как в юности, когда мы приезжали в город, мне иногда отчаянно хотелось подбежать к какому-нибудь незнакомцу и сказать: «Вы должны мне помочь, пожалуйста, пожалуйста, вы же можете забрать меня оттуда, там плохо…» Но, конечно, я никогда этого не делала. Интуитивно я сознавала, что никакой незнакомец не осмелится это сделать и что в конечном счете такое предательство только ухудшит положение дел. И теперь я перевела взгляд с моей матери на доктора, так как в сущности он и был тем незнакомцем, на которого я возлагала надежды. Он повернулся, и, наверно, у меня было такое выражение лица, что в его глазах что-то промелькнуло. Он поднял руку, показывая, что еще вернется. Когда он вышел за дверь, я ощутила, как падаю в какую-то темную пропасть, знакомую с давних пор. Глаза мамы еще долго были закрыты. По сей день я понятия не имею, спала ли она или просто отгородилась от меня. Мне тогда ужасно хотелось справиться о моих маленьких детях, но я не хотела будить ее телефонным разговором. К тому же девочки были в школе.
Весь день мне так хотелось поговорить с моими девочками, что я не могла это вынести. В конце концов я выбралась вместе со своей капельницей в коридор и спросила медсестер, можно ли позвонить с их поста. Они придвинули мне телефон, и я позвонила мужу. Я изо всех сил крепилась, чтобы у меня не потекли слезы. Он был на работе, а когда услышал, как я скучаю по нему и девочкам, ему стало меня жаль.
– Я позвоню няне и попрошу позвонить тебе, как только они вернутся домой. Крисси сегодня пошла играть к подруге.
Итак, жизнь продолжается, подумала я.
(А теперь я думаю: она продолжается, пока не закончится.)
Я сидела на стуле у сестринского поста, стараясь не заплакать. Зубная Боль обняла меня за плечи, и я до сих пор люблю ее за это. Мне иногда становилось грустно от той реплики, которую Теннесси Уильямс вложил в уста Бланш Дюбуа: «Я всю жизнь зависела от доброты первого встречного»[17]. Многих из нас часто спасала доброта незнакомцев – но через какое-то время это начинает звучать банально. И вот отчего мне грустно: прекрасная и правдивая фраза используется так часто, что становится избитой.
