Джек Лондон
Любительский вечер
Мальчик у лифта многозначительно улыбнулся. Когда он поднимал ее наверх, он обратил внимание на блеск ее глаз и румянец щек. Маленькая кабинка, казалось, вся наполнилась лучистой теплотой от ее решимости и энергии. А теперь, когда они опускались вниз, та же кабинка была холодна, как ледник. У девушки исчезли блеск глаз и румянец щек. Она хмурила брови, и тот крохотный кусочек глаза, который мальчик мог видеть, был холоден и отливал сталью.
О, он прекрасно знал все эти симптомы! Он был очень наблюдателен и знал эту черту за собой, точно так же, как знал, что рано или поздно он тоже сделается репортером. Обязательно репортером! А в ожидании он терпеливо изучал жизнь, которая неустанным потоком стремилась вниз по лифту этого восемнадцатиэтажного небоскреба. Он весьма сочувственно открыл перед девушкой дверцу своей кабинки и некоторое время следил за ней, когда она шла по улице.
Какая-то особая крепость была в ее походке, и в этой крепости сказывалась привычка прикасаться чаще к земле, нежели к городской мостовой. Крепость эта была очень утонченного свойства — в ней чувствовалась изящная упругость, мужественность, и можно было с уверенностью сказать, что девушка унаследовала ее от нескольких поколений борцов, людей, которые долго и упорно работали головой и руками. Эти дальние предки помогали из туманного прошлого девушке и закаляли ее дух в борьбе за устройство ее жизни. Но сейчас она была раздражена и самолюбие ее страдало.
— Я догадываюсь, что вы хотите мне сказать, — с доброй улыбкой, но очень решительно прервал редактор ее довольно длинное вступление, когда она, наконец, удостоилась лицезреть его. — Да, вы сказали мне все, что нужно, — продолжал он бессердечно (по крайней мере, теперь, когда она снова все мысленно переживала, она была уверена, что редактор разговаривал с ней самым бессердечным образом). — Вы никогда до сих пор не занимались газетным делом. Вы совершенно неопытны, недисциплинированны, не знаете даже азов ремесла. Вы, вероятно, кончили высшую школу. Возможно даже, что вы побывали в нормальной школе или колледже. Вы были очень сильны в английском языке. Ваши приятельницы восторгались тем, как чудесно вы пишете, как красиво, литературно, и так далее, и так далее. Вы решили, что можете заняться газетным делом, и вот пожаловали теперь ко мне. Ну, так вот — мне очень неприятно заявлять вам это, но никаких свободных вакансий у нас нет. Если бы вы только знали, сколько чающих…
— Но раз у вас никогда нет вакансий, — в свою очередь перебила она его, — как же у вас устроились те, кто в настоящее время работает? Как я могла бы доказать и показать вам, на что я способна, если мне не суждено попасть в число избранных?
— А это уже зависит от вас самой сделать себя необходимой, — был суровый ответ. — Сделайте себя необходимой — вот и все!
— Но как же мне сделать это, если нет подходящего случая?
— Найдите этот случай!
— Но каким образом? — настаивала она и в то же время подумала весьма нелестно об умственных способностях редактора.
— Каким образом? Ну, знаете, это уже ваше дело, а не мое! — решительно сказал он и встал в знак того, что аудиенция окончена. — Дорогая моя, я должен сказать вам, что за одну последнюю неделю у меня перебывало восемнадцать молодых девиц, желавших поступить к нам в редакцию, и у меня нет свободного времени, чтобы обучать каждую аспирантку[1] в отдельности. Те функции, которые я выполняю здесь, гораздо сложнее обязанностей инструктора из школы журналистики.
Она вскочила в вагон трамвая и, пока ехала, сотни раз мысленно переживала эту сцену объяснения с редактором.
«Но каким образом? — повторяла она про себя и снова задавала себе этот вопрос, когда взбежала на третий этаж, где жила вместе с сестрой. — Каким образом?»
Она была очень упряма, как настоящая шотландка, несмотря на то, что давно рассталась с родиной. Она должна найти способ проявить свои способности, — упорно твердила она себе, — это необходимо. Они с сестрой приехали из маленького захолустного городка с тем, чтобы пробить себе дорогу. Джон Уаймен был бедный фермер. Последнее время его дела шли совсем плохо, и стесненные обстоятельства вынудили Эдну и Летти начать самостоятельную жизнь. Год преподавания в школе и вечерние занятия стенографией и машинописью показались им вполне достаточным багажом, чтобы двинуться из родной провинции в большой город с надеждами на счастливый случай. Однако надежды не оправдались. «Счастливый случай» не приходил. В городе было множество неопытных стенографисток и машинисток, а они ничего не могли предложить, кроме своей собственной неопытности.
Тайной мечтой Эдны было сделаться журналисткой. Она надеялась найти место переписчицы и постепенно выяснить, какой отрасли газетной работы она может посвятить себя. Но место переписчицы не попадалось ни для нее, ни для Летти. Крохотный запас денег, привезенный ими с собой, быстро таял, а плата за комнату не уменьшалась, и печь все с тою же жадностью пожирала уголь. В настоящее время они жили на последние гроши.
— Но здесь живет Макс Ирвин! — сказала Летти, опять возвращаясь к наболевшему вопросу. — Это журналист с очень известным именем. Сходи, повидайся с ним, Эдна. Он все знает и, я уверена, с удовольствием тебе объяснит, как начать.
— Я не знакома с ним, — заметила Эдна.
— Ты не знакома с ним точно так же, как с тем редактором, у которого ты была сегодня.
— Да… — протянула с ноткой уступчивости Эдна. — Но все-таки это не одно и то же.
— По-моему, нет большой разницы между ним и теми мужчинами и женщинами, которых ты будешь интервьюировать, когда выйдешь в настоящие журналистки, — подбодрила Летти сестру.
— С такой точки зрения я на этот вопрос не смотрела, — согласилась Эдна. — В сущности, ты права. Какая разница между тем, чтобы интервьюировать Макса Ирвина для какой-нибудь газеты, и тем, чтобы интервьюировать того же Макса Ирвина для себя лично? Я могу посмотреть на это как на практику, и больше ничего. Я сейчас схожу и поищу его адрес в справочнике.
— Знаешь, Летти! — возвратившись, заявила она с решительным видом. — Я уверена, что при первом же подходящем случае я сумею написать именно так и именно то, что нужно. Я чувствую, что во мне есть эта самая жилка. Не знаю только, понимаешь ли ты, что я хочу сказать?
Но Летти поняла и кивнула.
— Интересно, какой он, этот Ирвин? — задумчиво спросила она.
— Я поставлю целью во что бы то ни стало проинтервьюировать его, — заявила Эдна. — В течение сорока восьми часов все будет сделано.
Летти захлопала в ладоши.
— Это хорошо! — воскликнула она. — Это газетная жилка! Но проделай-ка все в двадцать четыре часа! Тогда ты будешь совсем молодцом.
— …и мне неприятно, что я беспокою вас, — закончила Эдна свою вступительную речь, обращаясь к Максу Ирвину, знаменитому военному корреспонденту и ветерану-журналисту.
— Что вы! Что вы! — с умоляющим видом замахал тот рукой. — Вы совершенно не беспокоите меня! Если вы не будете говорить сама за себя, кто же тогда станет говорить за вас? Я прекрасно понимаю, в каком вы сейчас положении. Вы хотите сделаться сотрудницей «Интеллидженсера», хотите сделаться сразу и немедленно, хотя и не имеете предварительной подготовки и практики. Первым делом позвольте осведомиться, имеется ли у вас объект, на котором вы могли бы испытать свой талант? Тут, в городе, проживают с десяток лиц, одна строка о которых раскроет перед вами все сезамы[2]. После этого от вас одной, от вашей ловкости зависит — победить или пасть. Вот вам, например, сенатор Лонгбридж, или же Клаус Инскип, трамвайный король, или Лейн, или Мак-Чесней…
Он выдержал паузу.
— Но я ведь ровно никого из них не знаю, — уныло произнесла Эдна.
— Да в этом нет никакой необходимости! Не знаете ли вы кого-нибудь, кто знал бы их? Или же кого-нибудь, кто знает кого-нибудь, кто знает их?
Эдна покачала головой.
— Тогда нам нужно что-нибудь придумать, — весело сказал Макс Ирвин, — вам надо что-нибудь изобрести самой. Ну, давайте подумаем!
Он замолчал и задумался, наморщив лоб и закрыв глаза. Она не отрывала от него взгляда, внимательно изучая его лицо, как вдруг его голубые глаза широко раскрылись, он весь просиял.
— Готово! Но нет, подождите еще минутку!
И в продолжение минуты он, казалось, изучал ее, изучал до тех пор, пока под его взглядом ее щеки не покрылись густым румянцем.
— Да, — сказал он наконец с загадочным видом, — вам придется этим заняться, хотя я еще не знаю, насколько это удастся вам. Во-первых, вы благодаря этому сумеете проявить талант, который, возможно, имеется у вас, а во-вторых — то, что вы преподнесете читателям «Интеллидженсера», будет им в тысячу раз приятнее и интереснее, чем всякие сведения о сенаторах и магнатах всего мира. Дело заключается в том, чтобы провести любительский вечер в «Лупсе».
