Рисунки Анри Мишо из цикла «Движение»{1}
Кто это такой?{2}
(перевод А. Поповой)
Родился 24 мая 1899-го. Бельгиец, парижский. Норовит пуститься в бега. В 21 год стал матросом. Северная и южная Атлантика. Вернулся домой по нездоровью.
Потом — путешествия в Амазонию, Эквадор, Индию, Китай.
Бывал в чужих краях, чужих по самой сути, стремился туда, стремился быть другим.
Придумывал эти края. Ему необходимо их придумывать.
Благодаря своим книгам: «Кто я был», «Эквадор», «Дикарь в Азии», «Перо», «Тьма шевелится» — сходит за поэта.
С недавних пор рисует.
Переход от одного вида творчества к другому — одно из самых странных внутренних путешествий, которые можно совершить.
Странный способ борьбы с заторами — дать отоспаться говорящей, пишущей части своего естества (нет, это не часть, а скорее система соединений). Начать рисовать — это как выбрать другой подъездной путь. Фабрика слов, словомыслей, словообразов исчезает, тонет с головокружительной скоростью — так просто. И ее больше нет. Кишение прекращается. Темнота. Местами смерть. Никакого желания, аппетита к речи. Та область головы, которая всем этим занималась, охлаждается. Удивительный опыт.
Когда проникаешь в мир через другое окно, тоже испытываешь странные эмоции. Нужно заново учиться ходить, словно ребенку. Ничего не умеешь.
Снова трудности. Снова соблазны.
У каждого искусства свой соблазн и свои подарки. Остается поддаться, покориться.
Мишо рисует, как ни странно, на мерном фоне, на непроницаемом черном фоне.{3} Черное — его хрустальный шар. В его понимании только из черного возникает жизнь. Новая жизнь, полностью выдуманная.
А. М.
Некоторые сведения о пятидесяти девяти годах жизни{4}
(перевод А. Поповой)
1899.24.05
Намюр
Родился в буржуазной семье.
Отец из Арденн.
Мать из Валлонии.{5}
Один из родственников, с которым он не был знаком, — родом из Германии.
Брат, тремя годами старше.
Дальние испанские корни.
1900–1906 Брюссель
Безразличие.
Отсутствие аппетита.
Сопротивление.
Нет интереса ни к чему.
Не привлекают ни жизнь, ни игры, ни развлечения, ни какие бы то ни было перемены.
Отвращение к еде.
К запахам, к общению.
Его костный мозг не вырабатывает крови.
Кровь прекрасно обходится без кислорода.
Анемия.
Мечтания — без образов, без слов, в неподвижности.
Мечтает о постоянстве, о бесконечной неизменности.
Его обособленность, повадки вечного забастовщика пугают, а то и раздражают.
Его отсылают в деревню.
Путте-Грасхайде 1906–1910
Деревушка в Кампине.[1]
Пять лет жизни в пансионе.
Бедная, суровая, холодная жизнь.
Обучение на фламандском языке.
Соученики — сыновья и дочки небогатых крестьян.
Замкнутость.
Отгородился от всех.
Стыд за то, что вокруг, за все, что вокруг него, за все, что окружало его с той минуты, как он появился на свет, стыд за самого себя, стыд быть всего лишь самим собой и презрение к себе и ко всему, с чем ему доводилось иметь дело.
По-прежнему испытывает отвращение к пище, заворачивает ее в бумагу и сует в карманы, а едва оказавшись на улице, закапывает.
1911–1914 Брюссель
Возвращение в Брюссель. Спасительное! А, так, значит, он предпочитает одну реальность другой. Начались предпочтения. Осторожней, вот так рано или поздно и становишься частью этого мира. Ему двенадцать лет.
Муравьиные схватки в саду.
Открытие словаря, слов, еще свободных от фраз и фразерства, целого множества слов, которыми можно распоряжаться самому и по своему усмотрению. Учеба у иезуитов.{6}
Не без помощи отца увлекся латынью — прекрасный язык, который отгородил его от других, переселил на новую почву, — это его первое отбытие. И первые длительные усилия в жизни, доставившие удовольствие.
Немного занимался музыкой.
1914–1918
Пять лет немецкой оккупации.
Первое сочинение на французском. Потрясение. Чего только нет у него в голове! Потрясение даже для его учителя, который советует ему заняться литературой. Но он решает не писать, гонит от себя этот соблазн, который мог бы отвлечь его от главного. Что же главное? Тайна, о существовании которой он подозревал с раннего детства, а все остальные, похоже, ничего о ней не знают. Читает все подряд. Чтение-поиски, чтобы найти близких себе людей — они разбросаны по миру — свою истинную родню, даже не совсем родню, а тех, кто, может быть, «знает» (Элло, Рейсбрук, Толстой, Достоевский).{7} Читает жития святых — о самых удивительных путях, совершенно не похожих на жизнь обычного человека. Еще всякие чудные необычные книги и «Молодую Бельгию» с ее странным языком,{8} а ему бы хотелось, чтоб язык был еще более странным. Когда он получил звание бакалавра, университет был закрыт из-за оккупации, — два года отданы чтению и интеллектуальным поделкам.
1919
Готовится к вступительным.
Не пошел на экзамен. Оставляет мысли о медицине.{9}
1920
Булонь-сюр-Мер
Нанимается матросом на пятимачтовую шхуну.
Роттердам
Второй выход в море. На «Победителе» — десять тысяч тонн водоизмещения, прекрасные обводы — немцы только что передали его Франции. В тесном носовом кубрике четырнадцать человек. Удивительная, неожиданная, укрепившая его дружба. Бремен, Саванна, Норфолк, Ньюпорт-Ньюс, Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айрес.
По возвращении в Рио команда, недовольная плохим питанием, не желает продолжать рейс и все вместе сказываются больными. Из солидарности он покидает судно вместе со всей командой… и таким образом избегает кораблекрушения, которое случится двадцатью днями позже к югу от Нью-Йорка…
1921
Всемирное сокращение флотов в самом разгаре (это касается судов, которые перевозили войска и продовольствие). Наняться на судно невозможно. Окно закрылось. Пришлось отказаться от моря.
Возвращение в город — и к ненавистным людям.
Отвращение.
Безнадежность.
Разные занятия и работы, средненькие, и справляется он с ними средненько.
Низшая точка на его «кривой неудачника».
1922 Брюссель
Прочел «Мальдорора».{10} Встряска… которая вскоре вызвала в нем давно позабытую потребность писать.
Первые страницы. Франц Элленс, потом Полан видят в них что-то, другие не видят ничего.{11}
Он все еще колеблется. Ему не хочется, чтобы писательство стало для него «долгом».
Это мешает мечтать. Заставляет выбраться наружу. Лучше он будет жить как прежде — свернувшись в клубок.
Уезжает из Бельгии навсегда.
1924 Париж
Пишет, но все время его раздирают противоречия. Не может выбрать псевдоним, который бы полностью соответствовал ему самому, его устремлениям и возможностям.
Продолжает подписываться своим банальным именем, которое ненавидит,{12} которого стыдится, именем, похожим на этикетку с надписью «второй сорт». Может быть, он оставляет это имя как знак верности недовольству собой и неудовлетворенности. Итак, ему никогда не суждено гордиться тем, что он пишет, — он будет вечно тянуть на себе это ярмо, которое маячит в конце каждого его текста, не позволяя даже отчасти испытать чувство победы и завершенности.
1925
Клее, потом Эрнст, Кирико… Крайнее удивление. До сих пор он ненавидел живопись и вообще рисование как занятие: «Мало им реальности, этой жуткой реальности, — думал он, — И они еще хотят ее повторять, возвращаться к ней».
Работает то там, то сям. Какое-то время — в издательстве, в отделе подготовки к печати.
1927 Кито
Путешествие в Эквадор на год по приглашению Ганготены{13} — вдвоем с этим поэтом, в котором соседствовали гениальность и невезение. Он умер молодым, а потом и его стихи, по большей части неизданные, сгорели при пожаре в самолете.
1928
