Дзюнъитиро Танидзаки
Дневник безумного старика
16 июня.
…Вечером ходил в Первый театр на Синдзюку[1]. Давали «По ту сторону любви и ненависти», «Историю Хикоити» и «Сукэроку, или Хризантему веселых кварталов». Я хотел посмотреть только «Сукэроку». От Канъя в главной роли я ничего не ждал, но Агэмаки играл Тоссё, и я подумал, что он, наверное, в этой роли будет красив, – так что я пошел из-за Агэмаки, а не Сукэроку. Поехали в театр вместе с женой и Сацуко. Дзёкити прибыл прямо из фирмы. Содержание «Сукэроку» знали только я и жена, Сацуко не знала. Возможно, жена видела в главной роли Дандзюро Девятого[5], но она в этом не уверена, зато утверждает, что раза два или три видела Удзаэмон Четырнадцатого. Я один видел в этой роли Дандзюро Девятого. Это было приблизительно в 30 году эпохи Мэйдзи (1897 г.), мне было тогда лет тринадцать-четырнадцать. После этого он Сукэроку не играл и в 36 году (1903 г.) умер. Агэмаки тогда играл Утаэмон Пятый, в то время его еще звали Фукусукэ, а Икю – Сикан, его отец. Мы в то время жили на Хондзё Варигэсуй, и я до сих пор помню, как на Рёкоку Хиронокодзи в лавке – как она называлась? знаменитая книжная лавка, – были выставлены три гравюры: Сукэроку, Икю и Агэмаки.
Когда я видел Удзаэмон Четырнадцатого в роли Сукэроку, Икю, по-моему, играл Итикава Тюся Седьмой, а Агэмаки все тот же Фукусукэ, но тогда он уже принял имя Утаэмон. Это был холодный зимний день, и у Удзаэмон была температура около 40, но он, дрожа, как осиновый лист, прятался в бочку с водой. Кампэра Момбэй играл Накамура Дангоро, которого пригласили из театра Миято в Асакуса, – я до сих пор помню удивительное впечатление от его исполнения. Я люблю «Сукэроку», и когда я узнал, что будет идти эта пьеса, мне захотелось ее посмотреть, несмотря на Канъя в главной роли, не говоря о возможности увидеть моего любимца Тоссё.
Канъя играет Сугэроку впервые, в восхищение он меня не привел. Сейчас не только он, но и другие исполнители этой роли надевают чулки, которые время от времени морщат, а это убивает все впечатление. Я бы предпочел, чтобы играли босиком и гримировали ноги белилами.
Тоссё в роли Агэмаки был выше всех похвал. Только ради этого стоило идти в театр. Не сравниваю с Утаэмон в тот период, когда его звали Фукусукэ, но в нынешние времена мне такой красивой Агэмаки видеть не приходилось. У меня нет наклонности к pederasty[6], однако с некоторых пор меня стали эротически привлекать молодые девушки в спектаклях Кабуки. Исполнители без грима не производят на меня никакого впечатления, мне они нравятся только на сцене, в женских нарядах. Если вспомнить, то, может быть, я не могу безапелляционно утверждать, что не испытывал наклонности к педерастии. Один раз в молодости у меня было необычайное приключение. Тогда в Новом театре играл удивительно красивый молодой актер на женские роли по имени Вакаяма Тидори. Он состоял в труппе Ямадзаки Тёносукэ и выступал в театре Масаго на Накадзу, а состарившись, перешел в театр Миято и играл вместе с Араси Ёсисабуро Четвертым, внешне похожим на Кикугоро Шестого[7]. Я сказал «состарившись», но тогда ему было около тридцати, и он все еще был очень красив. В костюме он производил впечатление женщины тридцати-сорока лет, никак нельзя было подумать, что это мужчина. Когда он в театре Масаго играл молодую героиню в пьесе Одзаки Коё «Кимоно на вате в летнюю пору», я был ею – или им? – совершенно очарован. Если бы это было возможно, я хотел бы пригласить его как-нибудь вечером, попросить одеться в женское платье, в котором он появлялся на сцене, и разделить с ним ложе. В шутку я высказывал это желание, и в каком-то доме свиданий хозяйка сказала мне: «Если хотите, я все устрою». Мое намерение неожиданно осуществилось, мы благополучно разделили ложе, но опыт совершенно не отличался от свидания с обычной гейшей. Короче, он до самого конца не дал почувствовать, что он мужчина, он полностью перевоплотился в женщину. Он лежал в нижнем кимоно из шелка юдзэн на постели в полутемной комнате, положив голову, с которой так и не снял парика, на валик в форме лодочки, и благодаря его необыкновенной актерской технике, все прошло поистине удивительно. Необходимо предупредить, что он не был так называемый hermaphrodite[8], по сложению это был совершенно нормальный мужчина, но благодаря его искусству я об этом забыл. Не имея от природы склонности, я, удовлетворив один-единственный раз любопытство, никогда больше с гомосексуалистами не связывался. Отчего же теперь, когда мне стукнуло семьдесят семь лет, когда моя сила давно иссякла, я стал чувствителен к очарованию не красавцев в мужских костюмах, а именно красивых подростков, наряженных в женское платье? Или воскресла память о Вакаяма Тидори моих молодых лет? Но, может быть, дело совсем в другом, скорее это имеет какое-то отношение к сексуальности старых импотентов, потому что, несмотря на их бессилие, своеобразная половая активность у них сохраняется…
Рука устала, на этом прерываю.
17 июня.
Продолжаю вчерашнее. Сезон дождей уже наступил, и вчера лило, но вечером было очень жарко. В театре кондиционированный воздух, а мне охлаждение противопоказано. Из-за этого у меня еще более разыгралась невралгия левой руки, и потеря чувствительности кожи стала очень мучительной. Обычно рука болит от запястья до кончиков пальцев, а сейчас – от запястья до локтя и временами до плеча.
– Я говорила тебе, чтобы ты поостерегся, – ворчала жена. – Так себя чувствуя, нечего ходить по театрам. Да и спектакль был так себе.
– Ну, нет. При одном только взгляде на такую Агэмаки я забываю о боли.
От ее укоров я еще больше заупрямился.
При всем том рука мерзла все нестерпимее. Я был в летней шелковой верхней накидке, тонком шерстяном кимоно и шифоновой нижней рубашке; на левую руку натянул перчатку из темно-серой шерсти и держал в ней платиновую карманную грелку, завернутую в носовой платок.
– Но Тоссё действительно очень красив, – сказала Сацуко. – Папа совершенно прав.
– Да ты-то что… – начал Дзёкити, но тут же исправился: – Разве вы в этом понимаете?[9]
– Я не понимаю, хорошо или плохо он играл, но его лицо и фигура приводят меня в восхищение. Папа, а разве завтра днем мы не пойдем в театр? Он будет играть Кохару в «Кавасё»и должен быть очень хорош. Если идти, то только завтра. Потом будет слишком жарко.
Откровенно говоря, боль в руке была столь мучительна, что я подумывал, не остаться ли дома, но жена так действовала мне на нервы своими упреками, что я решил ей назло, пересиливая боль, отправиться завтра в театр еще раз. Сацуко удивительно быстро схватывает мои настроения. Жена не благоволит Сацуко именно оттого, что та на ее слова не обращает никакого внимания и всегда поддерживает меня. Возможно, ей самой нравится Тоссё, а может быть, ее больше привлекает Данко в роли Дзихэй…
Дневное представление «Кавасё» начиналось в два часа, кончалось в двадцать минут четвертого. Солнце палило, было еще жарче, чем вчера. Духоту в машине можно представить, а кондиционеры в театре включат на еще более сильную мощность, И я начал беспокоиться, что будет с рукой. Шофер сказал:
– Вчера вечером никаких препятствий не было, но сегодня обязательно мы где-нибудь застрянем из-за демонстрации, которая пойдет от американского посольства и парламента к Намбэйдай[11]. Поэтому лучше выехать пораньше.
Мы были вынуждены отправиться в час. Сегодня мы были втроем, Дзёкити с нами не пошел.
К счастью, доехали без происшествий.
Когда вошли в театр, «Акутаро»в исполнении Дансиро Третьего еще не окончился. Мы не стали этого смотреть и пошли в буфет. Все взяли что-то пить, и я заказал было себе мороженого, но жена меня остановила. В «Кавасё» Кохару играл Тоссё, Дзихэй – Данко, Магоэмон – Энносукэ, жену О-Сё – Содзюро, Тахэй – Данносукэ. Я вспомнил, как давным-давно в Новом театре видел эту пьесу в исполнении Гандзиро Первого. Тогда Магоэмон был Дансиро Второй, отец нынешнего Энносукэ, а Кохару – Байко Шестой. Надо признать, что Данко в роли Дзихэй показал максимум своих возможностей, но очень уж он старался, поэтому был слишком напряжен и суховат. Впрочем, это закономерно: в таком молодом возрасте играть такую большую роль. При его стараниях можно надеяться, что со временем он достигнет совершенства. Я думаю, что ему бы больше удались большие роли в пьесах из жизни Эдо, а не Осака[13]. Тоссё и сегодня был красив, но, на мой взгляд, в Агэмаки он был лучше. Потом в программе был «Гондза и Сукэдзю», но мы этого смотреть не стали и ушли.
– Коли мы в этих краях, может быть, заглянем в Исэтан[15]? – предложил я, предполагая, что жена будет против. И точно, она возразила:
