Гимпэй Момои приехал в Каруидзава в конце лета, но там уже явственно чувствовалось дыхание осени. Он купил фланелевые брюки и сразу натянул их на себя взамен старых. Затем он приобрел новый свитер и рубашку, а также синий плащ, поскольку к вечеру становилось прохладно и сыро. Оказывается, в Каруидзава можно приобрести вполне приличные вещи. Еще он купил удобные башмаки, а свои оставил в обувной лавке. Завязав в фуросики старые вещи, он принялся размышлять, как от них избавиться. А не спрятать ли в одной из опустевших дач? Там на них не наткнутся до будущего лета. Он свернул в переулок и попытался открыть окно пустого дома, но деревянные ставни были накрепко приколочены. Взламывать опасно. Подумают: вор!
Он сунул узел со старой одеждой в мусорный ящик у черного хода и вздохнул с облегчением. Когда он надавил на узел, стараясь затолкать его поглубже, в ящике зашуршала бумага. Дачники-то перед отъездом не удосужились, а сторож поленился освободить ящик от мусора, и теперь, когда Гимпэй затолкал туда свой узел, крышка не закрылась плотно. Но это его уже не тревожило.
Пройдя шагов тридцать, он оглянулся. И тут ему показалось, будто с той стороны, где стоял мусорный ящик, поднялся в тумане целый сонм серебристых мотыльков. Он замер и хотел было уже вернуться обратно, когда это серебристое видение промелькнуло у него над головой и исчезло, на мгновенье осветив легким голубым сиянием лиственничную аллею, в конце которой виднелась арка, украшенная декоративными фонариками, — вход в турецкую баню.
Приблизившись к арке, Гимпэй коснулся рукой волос. Обычно он сам подстригал волосы безопасной бритвой, удивляя окружающих своим умением.
Его встретила у входа и проводила внутрь банщица. Кто-то ему потом рассказал, что клиенты прозвали ее «мисс турецкая баня». Закрыв дверь изнутри, она сняла белый жакет и осталась в лифчике.
Когда банщица начала расстегивать пуговицы на его плаще, он невольно отшатнулся, но потом успокоился и предоставил ей заниматься своим делом. Она опустилась на колени, разула его и даже сняла носки.
Гимпэй погрузился в ванну, наполненную ароматной водой. Вода казалась зеленой из-за плиток, которыми была выложена ванна. Парфюмерный запах, исходивший от воды, был не слишком приятен, но Гимпэю, который вот уже столько дней бродяжничал по Синано, то и дело перебираясь из одной дешевой гостиницы в другую, показалось, будто вода пахнет цветами.
Гимпэй принял ванну, и банщица тщательно обмыла его. Затем она присела на корточки у него в ногах и протерла каждый его палец. Гимпэй глядел на ее голову. Волосы у нее были пострижены чуть пониже шеи, на старинный манер, и свободно свисали, как это бывает после мытья головы.
— Не желаете ли помыть голову?
— Что?! Ты даже и это делаешь?
— Да.
Гимпэй с испугом подумал, какой, должно быть, неприятный запах исходит от его давно не мытых волос, но, поборов стеснение, уперся локтями в колени и вытянул шею. Пока она тщательно намыливала ему голову, он окончательно освоился.
— У тебя очень приятный голос, — сказал Гимпэй.
— Голос?..
— Да. Я слышу его и после того, как ты умолкаешь. Хочется, чтобы он звучал вечно. Такой ласковый и нежный, он будто проникает в самые глубины мозга. Твой голос способен смягчить сердце закоренелого преступника…
— Неужели? По-моему, противный, слащавый голос.
— Вовсе не слащавый, а невыразимо сладостный… В нем чувствуется грусть… и ласка. Он приятный и ясный. И не такой, как у певиц. Ты влюблена?
— Рада бы, но, к сожалению, нет…
— Послушай, не три так усердно мою голову, когда говоришь. Я перестаю тебя слышать.
Ее пальцы замерли.
— Лучше я помолчу — вы меня смущаете, — пробормотала она в замешательстве.
— Есть же на свете женщины с таким ангельским голоском! Даже по телефону слушал бы его до бесконечности.
Еще немного — и у Гимпэя выступили бы на глазах слезы умиления. Голос девушки доставлял ему ничем не замутненную радость и успокоение. Такой голос мог принадлежать неземной женщине или милосердной матери.
— Откуда ты родом?
Девушка промолчала.
— Ты родилась на небесах?
— Простите, задумалась… Я из Ниигата.
— Из города Ниигата?
— Нет, из маленького городишка с таким же названием.
— А-а, снежная страна… Вот, оказывается, почему ты такая красивая.
— Вовсе не красивая.
— Нет, ты красива, а такого чудесного голоса, как у тебя, я еще не слышал.
Банщица окатила его несколькими бадейками горячей воды, накинула на голову полотенце, тщательно вытерла волосы и расчесала их гребнем.
Настал черед паровой бани. Гимпэй обернул бедра большим полотенцем, и девушка подвела его к деревянному прямоугольному ящику, отодвинула переднюю дверцу, буквально втиснула его туда и поставила дверцу на место. Затем опустила верхнюю крышку, в которой было вырезано круглое отверстие, чтобы голова оставалась снаружи.
— Да это же настоящая гильотина! — воскликнул Гимпэй. Он повернул шею влево, вправо, с опаской глядя перед собой широко открытыми глазами.
— Многие клиенты так говорят, — равнодушно ответила девушка.
Гимпэй покосился на входную дверь, потом перевел взгляд на окно.
— Может быть, закрыть? — предложила она.
— Не надо.
Наверно, окошко не закрывали, чтобы в помещении не скапливался пар. Электрическая лампочка отбрасывала свет на вяз, росший за окном. Вяз был огромный, и свет не проникал в глубь листвы. Гимпэю почудилось, будто оттуда, из зеленой тьмы, доносятся тихие звуки рояля — отдельные звуки, не соединявшиеся в мелодию.
— Там сад? — спросил он.
— Да.
Полураздетая белокожая девушка на фоне окна, за которым виднелась тускло светившаяся зелень листвы, показалась Гимпэю видением из иного мира. Она стояла босиком на полу, выстланном бледно-розовыми кафельными плитками. Ноги у нее были молодые, упругие, в ямках позади колен затаились тени.
Гимпэй подумал, что просто не выдержал бы, останься здесь один; в паническом страхе он представил, как отверстие вокруг шеи сужается и душит его. Из-под стула, на котором он сидел, поднимался жар. Жарко становилось и сзади — словно к спине прислонили горячую доску.
— Долго ли мне здесь сидеть? — спросил он.
— Сколько хотите… Пожалуй, минут десять. Постоянные посетители проводят в паровой бане по пятнадцать минут и даже больше.
Он поглядел на небольшие часы, стоявшие на бельевом шкафчике у входа. Прошло только минуты четыре, может, пять. Девушка намочила в холодной воде полотенце, отжала его и приложила ко лбу Гимпэя.
— Ну и пекло — даже голова закружилась.
Холодное полотенце принесло облегчение, и Гимпэй настолько пришел в себя, что смог даже представить, как комично выглядит его голова, торчащая из деревянного ящика. Он провел руками по груди и животу. Они были липкие и влажные — то ли от выступившего пота, то ли от пара. Он закрыл глаза.
Послышался плеск воды. Девушка выпустила из ванны ароматную воду и мыла пол. Этот звук напомнил ему волны, разбивающиеся о скалу. На скале сидели две чайки. Хлопая крыльями, они тянулись друг к другу клювами. Он увидел море близ родной деревни.
— Сколько прошло времени?
— Семь минут.
Девушка сменила полотенце. Гимпэй опять ощутил приятную прохладу. Забывшись, он подался головой вперед и тут же вскрикнул от боли.
— Что с вами?
Девушка решила, что от жары у Гимпэя закружилась голова. Она подобрала упавшее полотенце, приложила к его лбу, придерживая рукой.
— Хотите выйти?
— Нет, все в порядке.
Теперь Гимпэю представилось, что он идет за этой девушкой с приятным голосом по одной из токийских улиц, где ходит трамвай. На мгновенье он даже увидел аллею гинкго, которые зеленым шатром сходились над тротуаром.
Он болезненно поморщился, понимая, что ему не сдвинуться с места, пока шея зажата в узком отверстии деревянного ящика.
Девушка отошла в сторону. Должно быть, выражение его лица внушало ей беспокойство.
— Сколько бы ты дала мне лет — сейчас, когда видишь только мою торчащую из ящика голову? — спросил он.
— Я не очень разбираюсь в возрасте мужчин, — нерешительно ответила она.
Она даже не поглядела на него. Гимпэй не нашелся, как сказать ей, что ему тридцать четыре. Девушке нет и двадцати, и она наверняка девственница, решил он. Щеки у нее были свежие, розовые и лишь слегка тронуты румянами.
— Пожалуй, хватит, — тоскливо произнес Гимпэй.
Девушка отодвинула дверцу и, ухватившись за концы полотенца, которое было обернуто вокруг его шеи, осторожно, словно некий драгоценный предмет, потянула на себя его голову. Затем накрыла белой простыней топчан и стены и уложила на него Гимпэя ничком. Массаж она начала с плеч.
