Гаврила Романович Державин
Объяснения на сочинения Державина
относительно темных мест, в них находящихся, собственных имен, иносказаний и двусмысленных речений, которых подлинная мысль автору токмо известна; также изъяснение картин, при них находящихся, и анекдоты, во время их сотворения случившиеся
Предварительное примечание вообще ко всем сочинениям
1-я часть сих сочинений поднесена была императрице Екатерине II лично автором в Петербурге ноября 6-го дня 1795 года, которая по прочтении ее государынею и оставалась у ней в кабинете по самую ее кончину, 1796 ноября 6-го дня последовавшую. Причина тому, что при жизни ее в печать оная не издана, не иная какая была, как недоброхотство сочинителю, которое внушили ей, что якобы в ней находятся на счет ее язвительные или сатирические выражения… «…» По кончине ее, при императоре Павле, когда автор определен был в верховный совет и, знав неблагорасположение сего государя к покойной его матери, то имел случай «…» обратно оную взять к себе. В 1798 году Иван Иванович Шувалов, любя его сочинения, по временам списки им собранные отослал в университет и велел там напечатать, о чем в первом Издании сей 1-ой части подробно сказано; прочие же части напечатаны в 1808 году самим автором в Петербурге, из коих предисловия можно также видеть причины, по коим не объяснены были в том издании темные места сих сочинений и что он предоставлял их объяснить будущему времени, что сим и исполняется.
Без лиц, в трех лицах божества. - Автор, кроме богословского православной нашей веры понятия, разумел тут три лица метафизические; то есть: бесконечное пространство, беспрерывную жизнь в движении вещества и неокончаемое течение времени, которое бог в себе и совмещает.
Пылинки инея сверкают. - Обитателям токмо Севера сия великолепная картина ясно бывает видима по зимам в ясный день, в большие морозы, по большей части в марте месяце, когда уже снег оледенеет, и пары, в ледяные капли обратившиеся, вниз и вверх носясь, как искры сверкают пред глазами.
И благодарны слезы лить. - Автор Первое вдохновение, или мысль, к написанию сей оды получил в 1780 году, быв во дворце у всенощной в Светлое вокресенье, и тогда же, приехав домой, первые строки положил на бумагу; но, будучи занят должно-стию и разными светскими суетами, сколько ни принимался, не мог окончить оную, написаз, однако, в разные времена несколько куплетов. Потом, в 1784 году получив отставку от службы, приступал было к окончанию, но также по городской жизни не мог; беспрестанно, однако, был побуждаем внутренним чувством, и для того, чтоб удовлетворить оное, сказав первой своей жене, что он едет в польские свои деревни для ос-мотрения оных, поехал и, прибыв в Нарву, оставил свою повозку и людей на постоялом дворе, нанял маленький покой в городке у одной старушки-немки с тем, чтобы она и кушать ему готовила; где, запершись, сочинял оную несколько дней, но не докончив последнего куплета сей оды, что было уже ночью, заснул перед светом; видит во сне, что блещет свет в глазах его, проснулся, и в самом деле, воображение так было раэгорячено, что казалось ему, вокруг стен бегает свет, и с сим вместе полились потоки слез из глаз у него; он встал и ту ж мм-нуту, при освещающей лампаде написал последнюю сию строфу, окончив тем, что в самом деле проливал он благодарные слезы за те понятия, которые ему вперены были. «…»
…ода, которой мысль почерпнута из псалма Давидова 81… «…» Когда автор поднес сочинения свои лично императрице, она приняла их благосклонно и занялась, сколько было известно, чтением оных; в наступившее воскресенье по обыкновению приехал он с прочими для свидетельствования ей своего почтения; но показалась она чрезвычайно холодна, и придворные все от него отвращались; не зная тому причины, должен был с неудовольствием возвратиться домой. В другое воскресенье то же с ним случилось. На третье он решился спросить гр. Безбородко «…»; граф, по обыкновению своему, в неприятных случаях старался отделаться от него невразумительным бормотаньем, с чем от него и должен был идти. Случившийся тут граф Мусин-Пушкин, который тогда был обер-прокурором Синода, позвал его к себе обедать; туда же приехал к обеду Булгаков, бывший посланником в Цареграде; он, быв автору довольно знакомым, спросил у него, для чего он нынче пишет якобинские стихи. Он не мог сего понять; Булгаков объяснил ему, что читал их в его сочинениях в парафразисе псалма 81. Автор ответствовал, что он никогда не бывал якобинских мыслей, и почему считают таковым сей псалом, который написал царь Давид? - "Однако ж, в нынешние времена это очень дурно", - ответствовал Булгаков, замолчав (ибо приметить должно, что в сие время революция во Франции в жесточайшем была действии и. опосле автор уже узнал, что якобинцы, сей псалом переложа, распространили по Франции, к упрекам правления Людвика XVI). После сего разговора автор остался в крайнем смущении и не знал, от кого спросить подробнейшее объяснение сему вопросу. По возвращении домой, приехал к нему вечером г. Дмитриев, бывший тогда гвардии Семеновского полка офицер, что ныне сенатор. Как он сам был стихотворец и хороший автору приятель, то и спросил его, что с ним делается. Он ответил, что ничего. Как? Вас велено спросить г.- Шешковскому (тайной канцелярии секретарь), почему пишете вы такие дерзкие стихи, которые вы поднесли императрице. Он изумился и сказал: "Когда так, то я сам спрошу, почему их такими разумеют…" «…» Сие было в тот самый год, когда поднесены были сочинения императрице, то есть 1795 года в ноябре месяце, а псалом сей переложен в стихи в 1787 году, о чем в том анекдоте обстоятельно объяснено. Он при письмах своих послал тот анекдот к графу Беэбородке, к статс-секретарю Тро-щинскому, у которого его сочинения, отданные графом, тогда находились и где читал их Булгаков, и третье отдал лично княаю Зубову, бывшему тогда любимцем императрицы. По отсылке их в наступившее воскресенье поехал паки во дворец, дабы узнать, что с ним далее будет, увидел императрицу, весьма к нему милостивую и господ придворных, весьма ласковых.
«…» Читаешь, пишешь пред налоем. - В то время императрица занималась сочинением законов, как то: грамотой дворянства, уставом благочиния и прочими, скоро после того вышедшими законами.
Коня парнасска не седлаешь. - Императрица, хотя занималась иногда сочинением опер и сказок «…», но стихов писать не умела и не писала, а когда надобно было, то препоручала статс-секретарям Елагину и Храповицкому, потом и прочим.
К духам в собранье не въезжаешь. - Императрица не жаловала масонов и в ложу к ним не ездила, так, как делали многие энат-ные.
Скачу к портному по кафтан. - Относится к прихотливому нраву князя Потемкина, как и все три нижеследующие куплета, который то сбирался на войну, то упражнялся в нарядах, в пирах и всякого рода роскошах.
Лечу на резвом бегуне. - Относится тоже к нему, а более - к гр. Ал. Гр. Орлову, который был охотник до скачки лошадиной.
Или кулачными бойцами. - Тоже к Орлову относится, который охотник был до всякого молодечества русского, как и до песен русских.
И забавляюсь лаем псов. - Относится к Петру Ивановичу Панину, который любил псовую охоту.
Я тешусь по ночам рогами // И греблей удалых гребцов. - Относится к Семену Кирилловичу Нарышкину, бывшему тогда егермейстером, который первый завел роговую музыку.
Иль, сидя дома, я прокажу. - Сей куплет относится вообще до старинных обычаев а забав русских.
За библией, зевая, сплю. - Относится до кн. Вяземского, любившего читать романы (которые часто автор, служа у него в команде, пред ним читывал, и случалось, что тот и другой дремали и не понимали ничего) - Полкана и Бову и известные старинные русские повести.
Между лентяем и брюзгой. - В вышеупомянутой сказке о царевиче Хлоре, сочиненной императрицею, названы лентяем и брюзгой царевной Фелицей вельможи. Сколько известно, разумела она под первым кн. Потемкина, а под другим - кн. Вяземского, потому что первый «…» вел ленивую и роскошную жизнь, а второй часто брюзжал, когда у него, как управляющего казной, денег требовали.
И знать и мыслить позволяешь. - Императрица, подобно императору Траяну, весьма снисходительна была к злоречивым к ее слабостям людям; многие о сем анекдоты сказать можно бы, которые, может быть, кем-нибудь и написаны будут, но они здесь неуместны.
Там можно пошептать в беседах. - При императрице Анне столь было строгое правление, что если двое пошепчут между собой, то принималось за подозрение какого-либо умыслу, и нередко таковых по доносам отвозили в тайную канцелярию.
За здравие царей не пить. - В то же правление те, которые в публичных пиршествах не выпивали большого бокала какого-нибудь крепкого вина, за здравие царицы подносимого, принимались за недоброжелателей ее и отсылались в тайную.
