После мессы священник смущенно улыбнулся:
– Возлюбленные! Мы редко общаемся. Давайте попробуем лучше узнать друг друга! Спускайтесь в нижний зал нашей церкви, там приготовлен чай. Мы будем разговаривать, а потом вместе помолимся.
Я понял, что вернулся домой.
6
Несколько месяцев назад я разговаривал с отцом Даниельанжем – самым известным из ныне живущих христианских проповедников.
Имя Даниельанж – это на самом деле псевдоним, а настоящего имени священника я не знаю. Оно у него длинное и очень сложное. Отец Даниельанж родился в старинной аристократической семье и даже воспитывался вместе с бельгийским королем Бодуэном.
Повзрослев, отец Даниельанж вступил в орден бенедиктинцев. То есть вообще-то он отшельник и, по идее, не должен никуда из своего монастыря уезжать. Некоторое время он и не уезжал. Жил в монастыре, а монастырь располагался где-то в Африке. Не помню, где именно.
Иногда отец Даниельанж встречался с местными жителями. Они разговаривали… просто разговаривали… но всего через несколько лет африканцы оставили свое язычество, были крещены и едва ли не поселились при церкви отца Даниельанжа.
В частной беседе священник не производил какого-то особенного впечатления. Сухонький. Очень старый. Седые волосы и черные глаза. Но когда становится совсем плохо, когда кажется, что надежды нет, людей не переубедить и все рушится, именно этого человека просят приехать и поговорить с людьми.
Он не отказывается. Приезжает. И все опять становится хорошо.
Когда со священником встречался я, он рассказывал:
Я много езжу. Иногда неделями не бываю у себя дома, в монастыре. Я стараюсь хотя бы два-три дня в неделю проводить в молитве и созерцании. Но получается не всегда.
Один раз мне нужно было в течение трех недель прочесть сорок проповедей. Это было в Канаде. Я с братьями ездил по детским больницам и приютам для детей-инвалидов.
Если честно, я устал как никогда. Я очень хотел домой. В монастырь. Просто ОЧЕНЬ хотел.
Мы приехали в приют, где лежали совсем маленькие дети. Там был мальчик, который вообще не вставал с постели. Чтобы поговорить с ним, я подошел поближе, а он посмотрел на меня и очень четко проговорил: «Не скучай по дому. Твой дом – это месса».
7
Месса – это и мой дом тоже. Я почувствовал это сразу. С того момента, как первый раз в жизни оказался на христианской службе.
Я долго шел, а потом оказался дома. Там, где ждали. Там, где хорошо. Откуда по своей воле я не уйду.
Первые несколько месяцев после того, как я крестился… я до сих пор вспоминаю их как самые счастливые. Впервые в жизни у меня все было хорошо. Вообще все!
Спросите любого христианина: он подтвердит. Ты входишь в церковь одним человеком, священник проводит над тобой обряд крещения, и ты выходишь совсем другим. Отныне у тебя все хорошо.
Я был крещен вовсе не сразу. Вовсе не на следующий день. В католической церкви невозможно заплатить и тут же покреститься. Сперва тебе придется ходить на особые занятия, готовиться, узнавать, во что верит твоя церковь.
Я и ходил. Несколько месяцев. Я был словно пьян. Я просыпался с утра и думал: скорей бы на службу. Кованую решетку у входа в храм отпирали в шесть вечера, но, не дождавшись этого, иногда я прибегал к своей церкви прямо с утра. Просто чтобы постоять рядом. Убедиться, что все происходящее – правда.
Мы всю жизнь бегаем, суетимся, хотим чего-то такого… этакого… а то, что нам реально нужно, – оно рядом. Нам просто нужно чувствовать себя нужными. Быть тем единственным, за кого отдают все. Кого ценят дороже жизни.
Человек так устроен, что быть любимым для него важнее, чем дышать. И когда ты найдешь место, где тебя любят, то по собственной воле оттуда уже не уйдешь.
Я такое место знаю. Уходить из него не собираюсь. Такая вот история. Может быть, кому-то все это покажется смешным, но я и не возражаю: пусть кто-то посмеется.
1
Ночью я приехал из Киева, а утром мне нужно было рулить на международную ярмарку Невский книжный форум, она же Книжный салон «Белые ночи».
Я хотел отоспаться. И хотя бы два часа полежать в ванной. Смыть с себя жуткий украинский акцент. Но жена сказала, что, пока меня не было, с ярмарки звонили аж несколько раз: хотели напомнить, что сегодня у меня запланирована встреча с читателями.
Так что я побрился, надел чистую рубашку и поехал в Ледовый дворец. Ярмарка в том году проходила именно во дворце.
Припарковать машину возле дворца было не легче, чем, плотно пообедав, взять и запихать внутрь себя еще буханку хлеба. PR-директора издательства «Амфора» я встретил в дверях. Это был такой, знаете… невысокий мужчина с папочкой… всегда спешащий… знающий свою жизнь на пять ходов вперед.
– О! Здравствуйте! Вернулись из Киева?
– Типа того.
– А я сегодня был на радио «Европа-Плюс».
– И как там? На радио-то?
– Разговаривал с Романом Трахтенбергом. Знаете такого?
Я знал Романа Трахтенберга. Не лично, а просто слышал о его существовании. А вы слышали?
Роман Трахтенберг – один из трех самых известных в Петербурге шоуменов. Человек, прославившийся тем, что может несколько часов подряд ругаться матом и при этом ни разу не повториться.
– Роман узнал, что я из издательства «Амфора», и сразу спросил про вас.
– Про меня?
– Он читал ваши книги. Он спросил, не напишете ли вы книгу и про него тоже? Вы не напишете?
– Разумеется, нет.
– Почему?
Поезд, которым я
приехал с Украины, шел долго. Я был выше крыши сыт общением со случайными, необязательными собеседниками.
Конечно, я мог обрушить на PR-директора все свои амбиции. Рассказать о том, что я пишу книги… о чем-то, во что не укладывается толстый Рома со странной фамилией. Но объяснять не хотелось, и вместо этого я выбрал путь, который в тот момент показался мне самым коротким.
– Пусть Трахтенберг заплатит мне $5000. Тогда напишу. Я, кстати, занят. Извините.
Я ушел. Протиснулся внутрь дворца и стал искать стенд, возле которого должна была проходить моя встреча с читателями. Встреча прошла, разумеется, бездарно.
2
Не знаю, почему я решил, что пять тысяч американских денег сумма для Трахтенберга нереальная? Почему-то решил.
Понимаете, заработки шоуменов и писателей отличаются, как солнце и луна. Очень немногие писатели способны достать из кармана сумму вроде этой и потратить ее на бесполезную прихоть. Если быть точным, то меньше десяти русских писателей. Причем я в эту десятку не вхожу.
Между тем для Трахтенберга указанная цифра была довольно скромной. Я подозреваю, что он согласился бы и на $15 000.
Я отсыпался после поездки в Киев. Поздно просыпался. Бессмысленно бродил по квартире в одних трусах. Сидел на кухне, с поджатыми на табуретку ногами, пил кофе и курил сигареты.
Именно в такую минуту зазвонил телефон.
На проводе был амфоровский гендиректор Олег Седов. У него в кабинете сидит Рома с бабками. А я сижу дома в одних трусах. Правильно ли это?
– Погодите… Олег… это самое…
– Ты хотел пять косарей за роман? Рома привез денег.
– Я же… это самое… Да погодите вы!
Мне все равно пришлось натягивать джинсы, прогревать машину и ехать на другой конец города.
Вот, блин!
У Трахтенберга плохая репутация. Я был готов к тому, что увижу перед собой клинического идиота, что парень начнет оттачивать на мне свои шуточки и что, может быть, он вообще сидит в кабинете моего гендиректора с голой задницей.
Задница Трахтенберга была прикрыта. Она была необыкновенно толстой, но полностью прикрытой. Вполне приличными джинсами. И сам он тоже был вполне приличным.
Негромкая речь. По ту сторону очков – вполне вменяемые глаза. Только вот бородка покрашена в ослепительно рыжий цвет. В остальном – заурядный еврейский бизнесмен.
Стол в кабинете у Олега Седова был огромен, как Украина, с которой я вернулся всего лишь позавчера. Я опоздал и поэтому сказал sorry. Я пожал обоим мужчинам руки. Всю дорогу я прикидывал: как бы объяснить парням, что это шутка? Писать-то я в любом случае не собираюсь. Даже за $5000. Но отказываться было поздно.
Возможность того, что я не стану писать, никто не хотел даже обсуждать. Никто даже не предполагал, что такую возможность можно обсуждать. Я назвал цену. Рома согласился. Не пора ли засучить рукава?
Деньги были достаны из портфеля и положены на стол прямо передо мной. Тощая пачка стодолларовых купюр, перетянутых резиночкой. Ровно пятьдесят купюр.
Глядя поверх очков, шоумен пересчитал деньги и молча протянул пачку мне. У него был хороший парфюм. Трудно представить, что вчера вечером этот приятный собеседник, голый по пояс, потный и волосатый, стоял в экране моего телевизора и предлагал школьницам какать перед камерой, а потом демонстрировал публике девичьи ягодички, перепачканные рыжими фекалиями.
Мы договорились, что я зайду к Трахтенбергу в кабаре и посмотрю, про что там можно написать.
