— Как я могу забыть? Ну ладно, найдем. Знать, не судьба самому напечатать. Я не хотел никого просить — сам, думал, напечатаю. Права ты, Люсенька, отдай, пожалуйста, лаборанткам, пусть напечатают они. Ваше поколение вообще добрее нас, вы доброжелательнее. А ведь, наверное, все знают, зачем я вызываю, а я просил не говорить — вот и верь им. Впрочем… черт его знает…
Люся опять порадовалась его самоанализу, его жесткости к себе, его отсутствию рисовки — так она воспринимала его реакцию на свои мысли.
Следом вошел Сергей и еще от двери начал:
— Машинку вашу я не брал…
— Как ты смеешь говорить так! По-твоему, я могу думать, что кто-нибудь взял, не сказавши? Хорошо же ты думаешь обо мне! Как трепаться да резонерствовать — тут ты на высоте!
Сергей смутился, покраснел.
— Простите. Я просто хотел сказать, что машинка у зава — печатают расписание на неделю, и взял он ее у вас утром, на ваших глазах и на моих, а вы говорили в это время по телефону и в ответ на его просьбу кивнули головой.
— Я прекрасно помнил, что кто-то взял. Не помнил кто и просто поэтому спрашивал. Как же надо относиться друг к другу, как же надо так не доверять друг другу, чтобы прийти в такое возбуждение! Как же вы все думаете обо мне, если такое возбуждение, если вся клиника уже знает?! А ведь тебе, да и многим сегодня еще оперировать. О больных вы совершенно не думаете. Все это результат беспредельной заботы о собственной репутации…
Но, в общем, все кончилось благополучно: некролог был вовремя напечатан в газете.
— Как это не знаешь кто? Ведь в сознании.
— Шок.
— И не отвечает?
— Посмотри.
Мимо глядели живые безжизненные глаза.
— Как вас зовут?
Даже ресницы не дрогнули. Пожалуй, это самое удручающее в шоке: сознание есть — и полная апатия, полная отрешенность. Еще не измерил давление, не посчитал пульс, а уже страшно.
— А «Скорая» что?
— А ничего. Из-под поезда — и все.
— Ничего не видно, кроме руки?
Рука висела на тоненькой веточке кожи. Вся размята. Ясно. Руку не сохранить. Убрать много придется: и лопатку, и ключицу.
— А кровотечение было?
— Не видишь? Размято все.
— Подмышечная артерия! Знаешь, размята, размята, а как хлобыстнет. Приготовил зажимы?
— Вон лежат.
— Сумасшедший! В один миг хлынет — и кранты, не остановишь.
— А я зачем? — рядом стоял Ефим с полотенцем, намотанным на кулак, — вслучае чего, сразу заткнет.
— Ага. Ну так давай быстрее в операционную.
— Сейчас? Сразу?
— А что?
— Давление около сорока.
— Черт! Ну ладно. Давай поднимать в приемном… Боюсь только, фуганет, как поднимем. Ну успеем.
— Боюсь трогать.
— Верно, да здесь неудобно и пьяные орут.
И как будто открыли шлюз: «Здесь, с мужчинами?! Никогда».
— Ну ложись, ложись. И никуда не ходи. Сейчас, как освободится перевязочная, мы тебе поможем.
— С мужчинами?! За кого вы меня принимаете?! Я сестра самого маршала…
— Ну ложись, бабуль, ложись.
— Вы не смотрите, что я неказисто одета. Вчера я была вбальном платье.
— Надо отключать уши.
— Сколько перелили?
— Пока только ампулу.
— И что?
— На том же уровне.
— Черт! Боюсь, засандалит. Ты стой, не отходи со своимполотенцем.
— Как пробка.
— Шутки тебе все. Обнажай другую вену тоже.
— Сейчас набор принесут.
— Все-таки страшно. Давай иартерию обнажим,
— По-твоему, я один, что ли, все это могу?
— Но я-то не ушел.
— Ну так обнажай. Кто держит? Ты старший — ты хозяин.
— Я с Фрунзе была на «ты»! А выкак со мнойразговариваете? Всех завтра в Совет Министров вызовут. Узнаете тогда!
— Как давление?
— Ну, может, сорок пять.
— Вот сволочь. Боюсь я его оставлять. Надо быстрейоперировать.
— А везти на лифте не боишься?
— Кретин. Не боялся бы — повез.
— Ну так — молчи.
— Позову Начальника. Пусть санкцию дает.
— Валяй.
— С мужчинами рядом положили! Вы знаете, кто я такая?! Мы с Буденным…
— Закрывай дверь, когда ходишь. И позови шефа. — Дверь закрыли.
Вбежала сестра с новой порцией крови — дверь открыли.
— Закройте! — Закрыли.
Другая сестра внесла стерильный набор. Дверь открыли. Опять закрыли.
Ввезли аппарат искусственного дыхания — опять открыли. Опять закрыли.
И все время врывалось:
— …с мужчинами!.. Где мои лакировки?.. Вы ответите!.. А вы кто такой… Платье бальное… Я сестра… Вас вызовут…
— Какое давление?
— Пятьдесят пять. — Пришел Начальник.
— Что, Сергей?
— Из-под поезда.
— И что?
— Вот рука. Вся размята.
— Кровотечения нет?
— Затромбировалось, наверное.
— В операционную чего неподнимаете?
— Боимся. Шок.
— Да-а.
— Как думаете? Поднимем давление если… Не дастизподмышечной?
— Ты стоишь на страже, что ли? — спросил уЕфима.
— Угу.
— Я сестра маршала…
— Что за крик?
— Пьяная.
— Так успокой ее, Сережа. Работать невозможно.
— Вы завтра все ответите.
Начальник взъярился и кинулся в коридор:
— Прекратите этот крик. Мы работаем.
— Я сестра…
— Мне все равно, чья вы…
— Завтра будете разговаривать…
— Разговаривать буду я и завтра. А вы немедленно прекратите!
— Как давление?
— Шестьдесят.
— До девяноста поднимем — и в операционную.
— Смотрите, как промокает повязка.
— Вот гадина. Поднялось давление — усилилось кровотечение. Это из малых сосудов.
— А артерия ничего — молчит.
— Молчи ты, дурной, сглазишь.
В коридоре продолжалась беседа Начальника.
— Ишь в очках! Из грязи в князи.
— Да поймите же вы! У нас здесь тяжелый больной. Мы работаем, а вы нам мешаете своим криком.
— А что же меня положили здесь? Вон мужчина лежит.
— Вас на минутку сюда. Сейчас возьмут в перевязочную.
— А я не привыкла так. Отдайте мои туфли.
— Отдайте ей туфли. Этот крик будет до завтра.
— Я сестра…
— Давление восемьдесят пять.
— Давай повезем осторожненько, не прекращая переливания.
— Держи ампулу и иглу придерживай. Готовы?
В коридоре продолжал наводить порядок Начальник.
— Неужели сами не можете додуматься? Когда рядом тяжелый больной, все помехи должны быть устранены. Ни о чем не думаете. Где заведующий приемным отделением? Немедленно больную в перевязочную. Пусть там орет.
— Это я-то ору? Как со мной разговариваете! Ты завтра ответишь. Я сестра…
— Немедленно в перевязочную!..
— «Ехали казаки через лес густой…» — На этот раз густой мужской бас. Передала-таки эстафету.
— Ну, поехали.
— Слушай, раз его вызвали, надо спросить.
— Куда ж спрашивать, если он порядок наводит. — Вошел Начальник:
— Ну как?
— Девяносто.
— Что решили?
— Везем.
— Ну, давай осторожненько.
— Из грязи в князи… «Через лес густой…»
— Как вы тут работаете, в таком орове!
— Поехали.
Тронулись, не меняя своего положения относительно друг друга, каталки.
— С трудом заставил ее замолчать. Давно надо было в перевязочную взять. Сами, что ли, не могли додуматься?
— А-ля-ля-лялала… — ответил за нас густой мужской бас.
— А-а! Горбатых надо могилой исправлять! Плюнем. Везите. Ну, помогай тебе бог, Сержик. Я зайду к вам в операционную.
— А почему сегодня на конференции вы так обрушились на меня?
— Я? Когда?
— Ну, вот за легкое. Действительно же, дать экстренно наркоз при отрыве легкого — трудно. Ну, я и поблагодарил наркозную бригаду.
— Эх, Сергей! Сколько тебя учить надо?! В клинике благодарить за работу, за которую платят деньги, могу только я. Подумаешь, маршал какой нашелся — это он солдатам и офицерам благодарность выносит. Я — директор клиники, я — могу. А ты — не должен.
— Должен же я, как старший дежурный, отметить их. По существу, они спасли больного. Операцию-то каждый бы сделал.
— Значит, надо было договориться со мной перед конференцией, доложил бы сам факт, а я бы уже от себя, я бы вынес им благодарность, я обратился бы к администрации, чтобы они благодарность оформили приказом. А то подумай сам, — ты просто старший дежурный — и благодарность! В результате и им теперь благодарности в приказе не будет.
— Да я просто от себя. Черт его знает, может, вы и правы. Только говорить спасибо — так приятно. Благодарящий ведь тоже лучше становится. А?
— Вот я и стану лучше.
Начальник хлопнул Сергея по плечу и пропустил вперед Люсю. Они вступили на тропинку в снегу, где идти можно только по одному. Люся шла и молчала. Она думала совсем о другом. Она думала, почему, когда он зовет ее обедать в ресторан, всегда берет кого-нибудь еще, третьим. И сегодня опять. У них есть около трех часов до начала хирургического общества, и он позвал ее обедать и Сергея. «Он, наверное, боится, что кто-нибудь увидит нас вдвоем. И наверное, он прав — разговоры пойдут на работе и дома. А так все правильно». Люся его поняла, но все равно ей было жалко, что они будут не одни, и порадовалась, что третьим будет Сергей, а не кто-нибудь еще.
