Мы не успѣли далеко отойти отъ понтона, какъ я уже почти спалъ, и потому Джо взвалилъ меня къ себѣ на плечи и такъ донесъ до дома. Должно-быть весь обратный путь былъ непріятенъ, потому-что мистеръ Уопсель очень изнурился и былъ въ такомъ настроеніи духа. Будь только духовное поприще для всѣхъ открыто, онъ непремѣнно предалъ бы проклятію всю экспедицію, начиная съ Джо и меня; но, какъ человѣкъ недуховный, онъ упорно отказывался идти впередъ прежде, чѣмъ порядочно отдохнетъ, и дѣйствительно, такъ неумѣренно-долго сидѣлъ на сырой травѣ, что когда, возвратившись домой, онъ снялъ и повѣсилъ сушиться свой сюртукъ, штаны его представляли такую неоспоримую улику, что она непремѣнно привела бы его къ висѣлицѣ, будь его вина уголовная.
Очутившись вдругъ на полу, въ свѣтлой и теплой кухнѣ, и пробужденный дружнымъ говоромъ всего общества, я долго не могъ очнуться и, какъ пьяный, едва держался на ногахъ. Когда я пришелъ въ себя, при помощи здороваго пинка въ шею и, протрезвляющихъ словъ моей сестры: «Ну, есть ли на свѣтѣ другой такой мальчишка?» я услыхалъ, что Джо разсказывалъ о признаніи бѣглаго, и всѣ строили различныя предположенія о томъ, какимъ образомъ онъ попалъ въ кладовую. Мистеръ Пёмбельчукъ, тщательно осмотрѣвъ мѣстность, рѣшилъ, что онъ прежде всего взлѣзъ на крышу кузницы, оттуда перебрался на крышу дома и потомъ, посредствомъ веревки, скрученной изъ простынь, спустился въ кухонную трубу, и такъ-какъ Пёмбельчукъ утверждалъ это очень положительно и такъ-какъ онъ имѣть къ тому же собственную одноколку, въ которой разъѣзжалъ и дивилъ народъ, то всѣ согласились, что онъ правъ. Правда, мистеръ Уопсель, съ мелочною злобою утомленнаго человѣка, свирѣпо прокричалъ: «нѣтъ», но никто не обратилъ на него вниманія, такъ-какъ, въ подкрѣпленіе своихъ словъ, онъ не могъ представить никакой теоріи и, къ тому же, былъ безъ сюртука, не говоря уже о спинѣ, обращенной въ огню, изъ которой паръ такъ и валилъ.
Это было все, что я успѣлъ услышать въ этотъ вечеръ. Мои сестра схватила меня, какъ сонное оскорбленіе обществу, и такъ грубо потащила меня спать, что мнѣ показалось, будто на ногахъ у меня болталось съ полсотни сапогъ, которые бились и цѣплялись о каждую ступеньку лѣстницы.
То умственное настроеніе, которое я описывалъ выше, началось для меня съ слѣдующаго утра и продолжалось долго-долго, когда уже всѣ забыли объ этомъ дѣлѣ, и развѣ только случайно возвращались къ нему.
Въ то время, когда я разбиралъ подписи на семейныхъ могилахъ, я умѣлъ только читать по складамъ. Даже смыслъ, который я придавалъ этимъ простымъ, нехитрымъ словамъ, не былъ очень-точенъ. Такъ, напримѣръ, слово «вышереченный» я принималъ за весьма-лестный намекъ на то, что мой отецъ переселился въ лучшій міръ; и еслибъ въ отзывѣ объ одномъ изъ моихъ родственниковъ стояло слово «нижереченный», то я былъ бы самаго дурнаго о немъ мнѣнія. Богословскія понятія, почерпнутыя мною изъ катихизиса, также не были очень-ясны. Я живо помню, что слова «Ходити въ путѣхъ сихъ во вся дни живота моего», по моему мнѣнію, обязывали меня проходить всю деревню по извѣстному направленію, не сворачивая ни на шагъ съ указаннаго пути.
Достигнувъ порядочнаго возраста, я долженъ былъ поступить въ ученье въ Джо, а до-тѣхъ-поръ — говорила мистрисъ Джо — меня не слѣдовало баловать и нѣжить.
На этомъ основаніи я не только находился въ качествѣ разсыльнаго мальчика при кузницѣ, но и всякій разъ, когда кому-нибудь изъ сосѣдей понадобится сверхштатный мальчикъ, чтобъ гонять птицъ, подбирать каменья или исполнять какую-нибудь другую столь же пріятную службу, я былъ къ ихъ услугамъ; но, чтобъ не скомпрометировать этимъ нашего почтеннаго положенія въ обществѣ, въ кухнѣ надъ каминомъ постоянно красовалась копилка, въ которую, какъ всѣмъ было извѣстно, опускались мои заработки. Я имѣлъ подозрѣніе, что, въ чрезвычайныхъ случаяхъ, они шли на уплату государственнаго долга, и не надѣялся когда-нибудь воспользоваться этимъ сокровищемъ.
Тётка мистера Уопселя содержала въ нашей деревнѣ вечернюю школу или, лучше сказать, эта смѣшная, убогая старушонка, съ весьма-ограниченнымъ состояніемъ, имѣла обыкновеніе спать каждый вечеръ отъ шести до семи часовъ въ обществѣ молодёжи, платившей ей за это назидательное зрѣлище по два пенса въ недѣлю. Она нанимала цѣлый маленькій котеджъ, мезонинъ котораго занималъ мистеръ Уопсель, и мы нерѣдко слышали, какъ онъ читалъ тамъ вслухъ самымъ торжественнымъ и ужасающимъ образомъ, топая по временамъ ногою, такъ-что у насъ дрожалъ потолокъ. Существовало повѣрье, что мистеръ Уопсель экзаменуетъ учениковъ каждую четверть года; но онъ въ этихъ случаяхъ ограничивался только тѣмъ, что засучивалъ обшлага своего сюртука, взъерошивалъ волосы и читалъ намъ рѣчь Марка Антонія надъ трупомъ Цезаря. За этимъ немедленно слѣдовала ода къ страстямъ, Коллинса; мистеръ Уопсель особенно приводилъ меня въ восторгъ въ ролѣ Мести, когда она съ громомъ бросаетъ на землю окровавленный мечъ и съ тоскливымъ взглядомъ берется за трубу, чтобъ возвѣстить войну. Тогда было другое дѣло, не то, что послѣ, когда я въ жизни узналъ настоящія страсти и сравнилъ ихъ съ Коллинсомъ и Уопселемъ, конечно, не къ чести того и другаго.
Тётка мистера Уопселя, кромѣ училища, держала еще въ той же комнатѣ мелочную лавочку. Она не имѣла понятія о томъ, что у нея было въ запасѣ и по какимъ цѣнамъ; только маленькая засаленная записная книжка, всегда хранившаяся у нея въ ящикѣ, служила прейскурантомъ. По этому оракулу Биди справляла всѣ торговыя операціи. Биди была внучка тётки мистера Уопселя. Я открыто каюсь, что не въ силахъ разрѣшить задачи: въ какомъ родствѣ она находилась къ мистеру Уопселю.
Какъ я, она была сирота; какъ я вскормлена отъ руки. Изо всей ея наружности прежде всего бросались въ глаза оконечности: волосы ея были не чесаны, руки не мыты, башмаки разодраны и стоптаны на пяткахъ. Разумѣется, описаніе это относится только къ будничнымъ днямъ; по воскресеньямъ она ходила въ церковь, распичужившись какъ слѣдуетъ.
Своими собственными усиліями и при помощи скорѣе Биди, чѣмъ тётки мистера Уопселя, я пробивался сквозь азбуку, какъ сквозь частый, колючій кустарникъ, утомляясь и безмилосердо уязвляя себя колючками. Затѣмъ я попалъ въ руки этихъ разбойниковъ — девяти цифръ, которыя, кажется, всякій вечеръ принимали новые образы, чтобъ окончательно сбивать меня съ толку; но наконецъ, я началъ читать, писать и считать, но какъ-то ощупью и въ весьма-малыхъ размѣрахъ.
Какъ-то разъ, вечеромъ, сидя въ углу у камина, съ грифельною доскою въ рукахъ, я употреблялъ неимовѣрныя усилія, чтобъ сочинить письмо къ Джо. Должно быть, это было ровно чрезъ годъ послѣ нашей охоты за колодниками, такъ-какъ съ-тѣхъ-поръ уже прошло много времени и на дворѣ стояла зима съ жестокими морозами. Съ азбукою у ногъ моихъ, для справокъ, я чрезъ часовъ, или два, успѣлъ не то написать, не то напечатать письмо къ Джо:
«моИ миЛОИ ЖО я наДЮС тЫ Сои 7 сДороФ я сКРО ВудЮ УМет учъ и Т Б ЖО И таДа будит ОЧн всЭлО И Ко Да Я БУДЮ ВУчени И УТБ ЖО Т Б мНоГО ЛюбиЩ ТБ ПіП.»
Никто не принуждалъ меня, переписываться съ Джо, тѣмъ болѣе, что онъ сидѣлъ рядомъ со мною и мы были одни; но я собственноручно передалъ Джо свое посланіе (доску и всѣ припасы), и онъ принялъ его за чудо знанія.
— Ай-да, Пипъ, старый дружище! сказалъ Джо, широко раскрывъ свои голубые глаза. — Да какой же ты у меня ученый!
— Хотѣлъ бы я быть ученымъ, сказалъ я, бросивъ вскользь нерѣшительный взглядъ на доску; мнѣ показалось, что писаніе мое шло немного въ гору.
— Как, да вотъ тутъ Ж, сказалъ Джо:- а вотъ и О, да и какое еще! Вотъ те, Ж и О, Пипъ, Ж — О — Джо.
Никогда не слыхалъ я, чтобъ Джо разбиралъ что-нибудь, кромѣ этого односложнаго слова, а прошлое воскресенье я замѣтилъ, что онъ въ церкви и не спохватился, когда я нечаянно повернулъ молитвенникъ вверхъ ногами. Желая воспользоваться этимъ случаемъ, чтобъ разузнать придется ли мнѣ учить его съ азовъ, я сказалъ:
— Да прочти же остальное, Джо.
— Остальныя, Пипъ? сказалъ Джо медленно, чего-то доискиваясь въ моемъ писаніи. — Одинъ, два, три, да вотъ тутъ три Ж и три О, какъ разъ три Джо, Пипъ.
Я наклонился черезъ плечо Джо и, тыкая пальцемъ, прочелъ письмо сполна.
— Удивительно! — сказалъ Джо, когда я кончилъ. — Да ты, братъ, совсѣмъ ученый.
— А какъ ты складываешь Гарджери, Джо? спросилъ я скромнымъ, но покровительствующимъ тономъ.
— Какъ я складываю? Да я совсѣмъ не складываю; сказалъ Джо.
— Ну, положимъ, ты вздумалъ бы складывать?
— Да это и положить нельзя, сказалъ Джо. — Хотя я страсть какъ люблю читать.
— Не-уже-ли, Джо?
— Страсть какъ люблю. Дай мнѣ только хорошую книгу или хорошую гавету и посади меня къ камину, я и не прошу ничего лучшаго. Боже ты мой! продолжалъ онъ, потирая себѣ колѣни. — Наткнешься этакъ на Ж, а тамъ на О и говоришь себѣ, вотъ это значитъ Джо — чрезвычайно пріятно!
