IV
Постоянные жители и пришлые, ночевавшие в жилище Виша, очень рано утром пробудились от сна; в избах и сараях началось движение. Парни выгоняли скот, женщины отправились за водою. Смерда и его слуги тоже проснулись. Хенго отправил своего сына с лошадьми к реке; служанки разводили огонь. Виш, накинув на плечи сермягу, вышел во двор посмотреть, что обещал начинающийся день: хорошую погоду или ненастье.
Небо было покрыто серым покровом, который только на востоке краснел и разгорался; хотя ветру на земле не было, но облака высоко клубились, вспучивались и, точно желая обогнать друг друга, неслись куда-то на запад. Над болотами недвижно висел в воздухе густой туман, подобный спустившемуся облаку. Капли росы, точно прозрачные стеклянные слезинки, светились на траве и листьях. В сарае блеяли овцы, на лугу ржали лошади, река журчала, протекая по камням, а соловей все еще пел свою песню, не уставая ни на минуту. Два ворона прилетели с запада, покружились над избою Виша и лениво полетели дальше… Старик посмотрел на них и печально кивнул головою.
Служанки принесли из сарая парное кобылье молоко в большом горшке и поставили его на столе, на котором Яга также приготовила пиво и мед. Тут же был и хлеб, и лепешки для гостей, которые не должны были выехать из дома, не подкрепив сил своих на дорогу. На скамье Виш разложил медвежью кожу. Он, конечно, охотнее оставил бы ее у себя, но нельзя было отказать Смерде, который назло всегда мог нажаловаться князю на Виша и его семью.
Самбор приготовил свой узелок, натянул на ноги кожаные сапоги и крепко завязал их. Пращу и лук он заложил себе за плечи, воткнул топор за пояс и был готов отправиться в путь. Невесело было у него на душе. Он старался утешить себя надеждою, что, скитаясь по белу свету, увидит и услышит в один день более, чем дома во всю жизнь. И все-таки ему жаль было бросать своих, и он не мог отвести глаз от хижины Виша, сараев, изб сыновей старика; но кроме старой Яги, вынесшей ему калач на дорогу, Самбор больше никого не увидал из женщин. Только парни прощались с ним, вешаясь ему на шею.
Смерда со своими людьми, Хенго и старый Виш собрались около огня. Все торопились ехать, так как были уверены, что пойдет дождь. Грозные тучи действительно угрожали целыми потоками воды. Только один Виш твердо держался убеждения, что небо прояснится.
Немец нисколько не был озабочен тем, что Смерда захватил его и везет с собою в княжеский град. Он собирался спокойно, точно по доброй воле, хотя глаза княжеской челяди с жадностью осматривали его сумы, желая угадать, что в них содержится. Герда же не выговорил еще ни одного слова, на лице его был написан испуг. Все над ним смеялись, указывая на него пальцами: "Немой"!
Наевшись и напившись досыта, все отправились к лошадям. Самбор упал на колени перед стариком, но Виш не сказал ему ни слова. Лошади у Самбора не было, а потому он должен был отправиться в путь пешком.
Смерда ехал впереди, за ним его четыре спутника, рядом с ними шел новобранец с опущенною на грудь головою, а за ними Хенго с Гердою. В таком порядке, простившись с хозяином, Смерда со своим отрядом выехал за ворота и пустился в путь по берегу реки. Несколько времени спустя они исчезли в зелени придорожных кустов. Самбор оглянулся, но из всего, что было ему дорого, увидел только синий столб дыма, поднимавшийся к небу над родным селением.
Как предсказал Виш, так и случилось: мелкий дождик прошел скоро, в воздухе разлился запах березы, ясное небо выглянуло из-за туч, разбежавшихся во все стороны. Путешественники молча подвигались вперед. Лошади, несмотря на то, что не было видно никаких следов, сами прокладывали себе дорогу.
Смерда дремал на лошади, дремали и его товарищи, только Хенго и Самбор не спали. По правой стороне возвышался угрюмый, черный лес, с левой протекала река, изредка только ручей выплывал из лесу и торопился соединиться с рекою. Добрую четверть дня проехали наши путешественники, но окрестность не изменялась: все тот же лес с одной, река с другой стороны… Наконец, около полудня они увидели на небольшом холмике громадный камень, окруженный множеством меньших, расставленных точно воины на часах. Некоторые из камней совсем углубились в землю, другие оделись серым мхом. Старый, сгорбленный человек с белою палкой в руках ходил около камня. Место это когда-то было священным: здесь приносили жертвы богам. Старик остановился у большого камня, протянул над ним обе руки, пробормотал что-то и бросил какие-то листья. Немного дальше, у самого берега реки, была насыпана могила, вся заросшая травою, а внизу покрытая толстым слоем сухих и зеленых еще ветвей. Каждый из всадников сорвал ветвь и бросил на могилу, Самбор сделал то же. Один Хенго, хотя с любопытством посмотрел на могилу, воздержался от принесения жертвы.
— Что это такое? — спросил Хенго.
— Это Лешкова могила, — отвечал Самбор. — Здесь старый князь, защищая нашу землю от врага, был убит стрелой. Тогда наши воины бросились на неприятеля и разбили его наголову. Затем, бросая каждый по горсти земли, насыпали своему князю вот эту могилу. Говорят, в могиле хранятся большие сокровища, но их стерегут духи. Только один раз в год, на Купалу, могила сама открывается, и каждый, кто желает, может входить в нее за сокровищами и брать их, сколько хочет; но надо торопиться, потому что, когда пропоет петух, могила закрывается. Не один смельчак уже остался в ней.
Самбор рад был чем-нибудь занять свои мысли, которые, точно громовые тучи, носились в бедной голове его, наполняя душу нестерпимою тоскою. Он рассказал Хенго, как однажды какой-то парень, из жаждущих приобрести легким трудом сокровища, отправился в Купалову ночь в могилу, какие видел он там громадные здания, избы, наполненные золотом, как он шел все дальше и дальше, не будучи в состоянии остановиться от удивления. Таким образом, жадный парень так далеко забрел, что, когда петух крикнул первый раз, и могила закрылась, он из нее не мог уже выйти. Целый год он пробыл там. На следующий год, когда могила открылась, он вышел из нее жив и здоров, но немой, потому что духи закрыли ему рот навсегда, чтобы и не рассказал всего, что видел.
Теперь наши путешественники проезжали по местности более населенной: по обеим сторонам в зеленых рощах видны были хижины, из которых выходили струи дыма и кружились под деревьями. На берегу реки во многих местах виднелись остатки костров и следы лошадиных копыт. Местами валялись белые кости. В полдень путники остановились в зеленой дубраве, где было много травы для лошадей и вода близко — отличное место для отдыха. Соскочив с лошади, Смерда объявил, что здесь он намерен отдыхать. Изнуренные всадники сели в тени на траве и каждый вынимал из сумы, чем запасся на дорогу. Самбор вынул белый калач, данный ему Ягою, осмотрел его и снова спрятал в сумку — он скорее готов был вытерпеть голод, чем лишиться этого калача: это был свой, домашний калач!
Солнце не уставало ни на минуту бросать целые снопы лучей; стояла изнуряющая жара; ни малейшего ветерка, который мог бы ослабить действие жары. Кругом — куда ни глянь — лес, болото, заросшее камышом, и снова густой, непроходимый лес. Редко, редко где попадалось маленькое озерцо, точно любопытный глаз, озирающий окружающие леса. Камыш, точно ресницы, окружал этот глаз природы, лес, точно брови, длинною лентою обхватывал его. Все птицы притихли, одни кузнечики да шмели шевелились в траве; воздух располагал ко сну. Смерда дремал; Хенго смотрел волком и, казалось, занят был какими-то расчетами; Самбор, дав полную свободу своим думам, забыл обо всем окружающем… Вдали послышался человеческий голос. Самбор начал искать глазами того, кто нарушил этот сон природы и людей. Кроме зелени, ничего не было видно вокруг. До Самбора, однако ж, долетали звуки какой-то печальной песни. С каждою минутою они становились громче.
Все с любопытством начали высматривать певца. Голос раздавался как будто бы из самой реки. По берегу шел слепой старик; мальчик вел его за руку. Старик пел тихо, в руках у него были гусли. Певец дрожащими пальцами играл на них и тихо пел какую-то заунывную песню. Смерда, проснувшись, увидел старика и призвал его к себе.
— Эй, старик, иди-ка к нам! — крикнул он.
Гусляр остановился, поднял голову и белыми глазами, окруженными красными каймами, старался угадать, кто его призывает.
— Приди сюда, старик, отдохнешь, — повторил Смерда. — Поедим вместе, а потом послушаем твоей песни.
Певец ударил пальцами о струны, но петь перестал. Он долго думал, наклонив голову, наконец, дал знак рукою мальчику, чтобы тот вел его на гору, и они приблизились к отдыхающим,
— Куда идешь? — спросил Смерда.
— А разве я знаю? По белу свету, все вперед, — отвечал старик, — с песнями от одной хижины к другой.
Отвечая Смерде, гусляр сел на землю. Он положил гусли на колени и замечтался. Старик молчал. Вдруг, как будто бы песня была его собственною жизнью, он тихо, едва слышно, начал петь про себя.
