Брат ее не был хорош собой; нет, когда они увидели его впервые, он показался им некрасивым и слишком смуглым; но все-таки он был джентльмен и отличался приятной манерою разговора. При второй встрече они нашли его уже не таким некрасивым; да, он некрасив, это несомненно, зато какое выражение лица, и зубы хороши, и так сложен превосходно, что скоро уже забываешь о его некрасивости; а после третьей беседы с ним, отобедавши в его обществе у викария, они уже никому больше не позволяли так о нем отзываться. Такого приятного молодого человека им никогда еще не доводилось видеть, и обе равно были в восторге от него. Помолвка старшей мисс Бертрам делала его по справедливости собственностью Джулии, что она вполне сознавала, и он еще и недели не пробыл в Мэнсфилде, а она уже совершенно была готова в него влюбиться.
Мысли Марии о сем предмете были более смутные и сбивчивые. Она не желала толком в них разобраться. «Что за беда, если ей понравится приятный человек… что она не свободна, всем известно… пускай мистер Крофорд сам поостережется». Мистер Крофорд ничуть не намерен был оказаться в опасности; обе мисс Бертрам стоят того, чтобы доставить им удовольствие, и они к тому готовы; и у него поначалу была единственная цель им понравиться. Он не желал, чтобы они умирали от любви; но при здравом уме и самообладании, благодаря которым ему следовало бы судить и чувствовать вернее, он позволял себе в таких делах большую свободу.
— Мне чрезвычайно нравятся обе ваши мисс Бертрам, сестра, — сказал он, воротясь, когда проводил их до кареты после того обеда, — они очень изящные, приятные барышни.
— Ну, конечно, конечно, и я рада это слышать. Но Джулия тебе нравится больше.
— О да! Джулия мне нравится больше.
— В самом деле? А ведь все почитают Марию красивейшей из них.
— И не удивительно. У ней и черты лучше, и выражение лица, на мой взгляд, милее… но Джулия мне нравится больше. Мария, конечно же, красивее и показалась мне приятнее, но Джулия всегда будет мне нравиться больше, потому что так вы мне приказали.
— Не стану тебя уговаривать, Генри, но знаю, в конце концов она уж непременно понравится тебе больше.
— Разве я не сказал вам, что она с самого начала понравилась мне больше?
— И кроме того, Мария обручена. Помни об этом, милый братец. Она уже сделала выбор.
— Да, и оттого она нравится мне еще более. Обрученная женщина всегда милее необрученной. Она довольна собою. Ее треволненья позади, и она может на всех подряд испытывать свои чары. Обрученная девушка не представляет опасности, ей ничто не грозит.
— Ну что до этого… мистер Рашуот весьма достойный молодой человек, и для нее это замечательно удачный брак.
— Но мисс Бертрам ни в грош его не ставит; таково ваше мненье о вашей близкой подруге. Я бы под ним не подписался. Мисс Бертрам, без сомнения, питает великую привязанность к мистеру Рашуоту. Я прочел это в ее глазах, когда о нем упомянули. Я слишком хорошо думаю о мисс Бертрам, чтобы предположить, что она отдаст свою руку без любви.
— Мэри, ну что с ним поделать?
— По-моему, надобно предоставить его самому себе. Уговоры ни к чему не приведут. В конце концов он окажется в ловушке.
— Но я вовсе не желала бы, чтоб он оказался в ловушке, вовсе не желала бы, чтоб его одурачили, я бы желала, чтобы все было честно и благородно.
— О Господи!.. пусть его попытает счастья и окажется в ловушке. Не вижу в том ничего плохого. Рано или поздно всяк попадается.
— Но не всегда в браке, дорогая Мэри.
— Особливо в браке. Дорогая моя миссис Грант, при всем моем уважении к тем из присутствующих, кому случилось вступить в брак, все же из сотни людей не найдется ни единого мужчины или женщины, кто бы, вступив в брак, не оказался в ловушке. Куда ни гляну, всюду то же; и чувствую, что иначе и не может быть, ведь при этом каждый ждет от другого куда более, чем во всякой иной сделке, а сам всего менее намерен вести себя по чести.
— Ах, Мэри! На Хилл-стрит ты прошла плохую школу для супружества.
— Моей бедняжке тетушке и вправду не за что было так уж любить замужество, но, однако, по моему наблюдению, брак хитрая штука. Сколько ж я знаю случаев, когда вступали в брак полные надежды и веры, что нашли весьма удачную партию с точки зрения родства, или образованности и воспитания, или добрых свойств натуры, и оказывались совершенно обманутыми и вынуждены были мириться с полной противоположностью всему, чего ожидали! Что же это, как не ловушка?
— Дитя мое, боюсь, у тебя слишком разыгралось воображение. Ты уж извини, но я не могу полностью тебе поверить. Право же, ты видишь лишь одну сторону. Ты видишь дурное и не видишь утешения. Без кое-каких трудностей и разочарований ничто не обходится, и все мы склонны ждать чересчур многого; ну, а если не сбудется наше представленье о счастье, человеческая натура такова, что тотчас же возникнет иное; если первый расчет окажется неверен, мы сделаем другой, получше; чем-нибудь да утешимся, милочка Мэри, — а те недоброжелатели, что смотрят со стороны и делают из мухи слона, куда вероятней окажутся и обманутыми и в ловушке, чем сами заинтересованные стороны.
— Браво, сестра! Я отдаю должное твоему esprit du corps[1]. Когда я стану женою, я постараюсь быть такой же стойкой; и дай мне Бог таких же стойких друзей. Это избавило бы меня от многих страданий.
— Ну и хороша же ты, Мэри, не лучше своего братца. Но мы непременно вылечим вас обоих. Мэнсфилд вылечит вас обоих… и безо всяких ловушек. Оставайтесь с нами, и мы вас непременно вылечим.
Вовсе не желая, чтобы их вылечили, Крофорды, однако, очень хотели остаться. Дом викария пришелся Мэри по вкусу в качестве нового пристанища, и Генри тоже готов был задержаться здесь. Он приехал, намереваясь провести у Грантов всего несколько дней, но Мэнсфилд сулил приятное времяпрепровожденье, и ничто не призывало его в какое-либо другое место. Миссис Грант была счастлива оказать гостеприимство им обоим, и доктор Грант соглашался на это с превеликим удовольствием; разговорчивая хорошенькая девушка вроде мисс Крофорд — всегда приятная компания для праздного домоседа; а присутствие в доме мистера Крофорда давало повод что ни день пить кларет.
Восхищенье, которое мистер Крофорд вызвал у сестер Бертрам, они изъявляли куда восторженней, чем то было в обычае у мисс Крофорд. Однако она признавала, что братья Бертрам прекрасные молодые люди, что двух таких сразу не часто встретишь и в Лондоне и что их манеры, особливо манеры старшего, на редкость хороши. Он много бывал в Лондоне, отличался большею живостью и галантностью, и оттого его следовало предпочесть Эдмунду; а то, что он из двоих старший, разумеется, было и еще одним серьезным достоинством. У ней скоро появилось предчувствие, что старший должен понравиться ей больше. Она знала: так ей суждено.
Тома Бертрама и вправду можно было счесть премилым молодым человеком; он был из тех, кто пользуется всеобщей любовью, его умение понравиться было такого рода, которое почитают приятным охотнее, нежели иные свойства более высокие, ибо он непринужденно держался, имел прекрасное расположение духа, широкое знакомство и за словом в карман не лез; а Мэнсфилд-парк и звание баронета, которое ему предстояло унаследовать, тоже не пустяк. Мисс Крофорд вскоре почувствовала, что он сам и его положение могли бы ее устроить. Она огляделась, поразмыслила и сочла, что почти все говорит в его пользу: и парк — настоящий парк пяти миль в окружности, и просторный, современной постройки дом так хорошо расположен и защищен, что ему место в любой коллекции гравюр, изображающих дворянские усадьбы английского королевства, разве только его требуется заново обставить, и сестры у Тома милые, маменька сдержанная, и сам он приятный человек, притом, дав слово отцу, отстал от карточной игры, а в будущем станет сэром Томасом. Это бы очень ей подошло; она была уверена, что следует отнестись к нему благосклонно; и соответственно стала проявлять некоторый интерес к его лошади, которая будет участвовать в скачках.
Из-за скачек он должен был уехать вскоре после того, как началось их знакомство, и поскольку, судя по предыдущим отъездам, семья могла ждать его возвращения лишь через много недель, это подвергло бы его страсть раннему испытанию. Со всем пылом влечения он чего только ни говорил, чтобы склонить ее присутствовать на скачках, и строил планы большого приема, на котором они будут присутствовать, но мисс Крофорд все это занимало лишь как тема для разговоров.
Ну а Фанни, что делала и думала все это время она? И каково было ее мнение о приезжих? Не многие восемнадцатилетние девицы так мало склонны высказывать свое мнение, как Фанни. Сдержанно, лишь изредка имея собеседника, она отдавала дань восхищения красоте мисс Крофорд; но, по-прежнему находя мистера Крофорда весьма некрасивым, хотя кузины постоянно утверждали обратное, об нем вовсе не упоминала. Интерес, который возбуждала она сама, был такого свойства:
