Открытый дом
Мистер Муллинер отложил письмо, которое читал, и благодушно улыбнулся маленькому обществу в зале «Отдыха удильщика».
— Весьма приятно, — прожурчал он.
— Хорошие новости? — осведомились мы.
— Превосходные, — сказал мистер Муллинер. — Письмо от моего племянника Юстеса, сотрудника нашего посольства в Швейцарии. Он полностью оправдал семейные ожидания.
— Преуспевает, а?
— В полной мере, — подтвердил мистер Муллинер и задумчиво усмехнулся своим мыслям. — Поразительно, — продолжал он, — теперь, когда этот юноша добился таких успехов, странно вспоминать, каких трудов нам стоило отправить его туда. Одно время казалось, что убедить его невозможно. И правда, если бы не вмешалась Судьба…
— Неужели он не хотел получить место в посольстве?
— Сама мысль об этом вызывала у него отвращение. Благодаря влиянию его крестного отца, лорда Наббл-Нопского, ему открылась столь заманчивая перспектива, а он упорно отказывался. Говорил, что хочет остаться в Лондоне. Ему нравится Лондон, твердил он, и его не заставят расстаться со старушкой столицей ни за какие коврижки.
Остальным его родным и близким такое упрямство казалось всего лишь глупым капризом. Но я пользовался особым доверием юноши и знал, что у него есть веские причины для подобного решения. Во-первых, ему было известно, что он любимый племянник своей тети Джорджианы, неутешной вдовы покойного сэра Катберта Бизли-Бизли, баронета, дамы преклонных лет и весьма состоятельной. А во-вторых, он как раз влюбился в девушку по имени Марселла Чикчиррикит.
— Ну и хорошим же я буду ослом, если ускачу в Швейцарию, — сказал он мне однажды, когда я пытался сломить его сопротивление. — Разве я не должен оставаться тут, чтобы время от времени смазывать маслом тетушку Джорджиану? А если вы думаете, что девушку вроде Марселлы Чикчиррикит можно обратать с помощью почты, вы очень и очень ошибаетесь. Утром кое-что случилось, и мне показалось, что она слабеет, а именно в такой момент личное воздействие совершенно необходимо. И скорее вечная скала сдвинется со своего несокрушимого основания, чем я поддамся на угрозы и мольбы, — заявил Юстес, который, подобно многим и многим Муллинерам, таил в себе поэта.
А утром, как я узнал позднее, произошло вот что: Марселла Чикчиррикит позвонила моему племяннику по телефону.
— Алло! — сказала она. — Это Юстес?
— Да, — ответил Юстес, потому что это был он.
— Вот что, Юстес, — продолжала она. — Я завтра уезжаю в Париж.
— Нет! — вскричал Юстес.
— Да, уезжаю, осел безмозглый, — сказала девушка, — и в доказательство могу предъявить билет. Слушай, Юстес. Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. Ты знаешь мою канарейку?
— Уильяма?
— Именно Уильяма. А моего пеки знаешь?
— Твоего пекинеса Реджинальда?
— Совершенно верно — Реджинальда. Взять их с собой я не могу, так как Уильям терпеть не может поездок, а Реджинальду по возвращении пришлось бы провести в карантине шесть месяцев, и он брызгал бы пеной от ярости. Так не предложишь ли им пару постелей, пока меня не будет?
— О чем речь! — сказал Юстес. — Мы держим открытый дом, мы, Муллинеры.
— Они тебе никаких хлопот не доставят. Реджинальд отнюдь не атлет. Двадцатиминутная бодрая прогулка по парку один раз в день — вот и все, в чем он нуждается в смысле упражнений. Ну, а в смысле пищи, корми его тем, что ешь сам, — сырое мясо, галеты для щенков и так далее. Коктейлей ему не давай. Они выводят его из равновесия.
— Бу сделано, — сказал Юстес. — Пока вроде бы все тип-топ. Ну, а Уильям?
— Re[31] Уильяма, он в смысле корма немножко эксцентричен. Только Богу известно, почему ему нравится конопляное семя и крестовник. Сама я их в рот не взяла бы. Конопляное семя можешь купить в лавочке, торгующей конопляным семенем.
— А крестовник, полагаю, в лавочке, торгующей крестовником.
— Вот именно. И выпускай Уильяма из клетки раза два в день, чтобы он сбрасывал вес, порхая по комнате. Он сразу возвращается в клетку, едва примет ванну. Все усек?
— Как тигр, — сказал Юстес.
— Держу пари, ты даже не слушал.
— Нет слушал. Реджинальду погулять, Уильяму попорхать.
— Все правильно. Ну, договорились. И помни, мне эта парочка очень дорога, так что береги их, как собственную жизнь.
— Абсолютно, — сказал Юстес. — Категорически. Само собой. Еще бы. Только так.
Разумеется, если учесть дальнейшие события, теперь в этих словах чудится глубокая ирония, но мой племянник сказал мне, что это был счастливейший миг в его жизни.
Он любил эту девушку всеми фибрами души, и ему мнилось, что раз уж из всех, кто толпился вокруг нее, она именно на него возложила исполнение столь священного долга, вывод мог быть лишь один: она считает его надежнейшим и достойнейшим человеком, на которого можно опереться.
«Все остальные, — конечно же, сказала она себе, проглядывая список своих друзей, — что они, в сущности, такое? Бездумные мотыльки. Но Юстес Муллинер — он не таков. Прочнейший материал. Молодой человек с характером».
Радость переполняла его и еще по одной причине. Как ни будет он тосковать в разлуке с Марселлой Чикчиррикит, ее отъезд из Лондона вполне его устраивал — на короткий срок, естественно. В этот момент его сердечные дела несколько запутались, и ее отсутствие давало ему возможность все исправить и наладить.
Примерно неделю назад он был безумно влюблен в другую девушку, некую Беатрису Уоттерсон. Потом на богемной вечеринке познакомился с Марселлой и незамедлительно распознал в ней бесконечно более достойный предмет для своей страсти.
Именно такого рода случаи усложняют жизнь беззаботного молодого человека. Он слишком уж склонен делать выбор, не пройдя прилавок до конца. Он отдает любовь сильного мужчины девушке А и только-только кончает поздравлять себя, как появляется девушка Б, о чьем существовании он даже не подозревал, и он убеждается, что выбрал совсем не ту, и ему приходится трудиться денно и нощно, чтобы заменить не ту на ту.
В этот момент Юстес думал только о том, как свести Беатрису на нет, расчистив таким образом сцену и обеспечив себе возможность сосредоточить все свои душевные порывы на Марселле. Отъезд Марселлы из Лондона как раз предоставлял ему необходимый досуг для этой операции.
Для сведения Беатрисы на нет он в день отъезда Марселлы пригласил Беатрису выпить с ним чаю, и за чаем Беатриса случайно, как это водится у девушек, упомянула, что в следующее воскресенье — день ее рождения, а Юстес сказал: «Да неужели? Так позавтракай со мной у меня дома», — а Беатриса сказала, что с восторгом, — а Юстес сказал, что должен сделать ей самый замечательный подарок, а Беатриса сказала: «Да нет, не надо», — а Юстес сказал, что, черт подери, сделает, и все. Так что процессу сведения на нет было положено отличное начало, ибо Юстес знал, что еще в субботу он уедет к своей тетушке Джорджиане провести воскресенье с ней в Уитлфорде-и-Багсли-на-Море, а потому, когда девушка явится, облизываясь в предвкушении завтрака, и обнаружит, что не только ее гостеприимный хозяин отсутствует, но и что в квартире нет ничего, хоть отдаленно смахивающего на подарок, она разобидится и станет с ним холодной, неприветливой и суровой.
Такт, говорил мне мой племянник, вот что требуется в подобных случаях. Ведь цель — добиться желанного результата, никому не причиняя боли. И без сомнения, он совершенно прав.
После чая он вернулся к себе, бодро сходил прогуляться с пекинесом Реджинальдом, дал Уильяму попорхать и отошел в этот вечер ко сну, чувствуя, что Господь на небе и что все прекрасно в этом лучшем из миров.
Следующий день выдался солнечным и теплым, а потому Юстес подумал, что Уильям будет доволен, если выставить его клетку вместе с ним на подоконник, чтобы он мог насытить свой организм ультрафиолетовыми лучами. Юстес так и поступил, после чего, обеспечив Реджинальду необходимый моцион, вернулся к себе, чувствуя, что заслужил глоток какого-нибудь взбодряющего напитка. Он дал соответствующие инструкции Бленкинсопу, своему камердинеру, и вскоре в его квартире уже в ощутимой степени воцарился благостный мир. Уильям упоенно испускал трели на подоконнике, Реджинальд после прогулки отдыхал под диваном, а Юстес прихлебывал виски с содовой, беззаботно радуясь жизни, как вдруг дверь отворилась, и Бленкинсоп доложил о госте.
— Мистер Орландо Уозерспун, — сказал Бленкинсоп и удалился, чтобы продолжить в своих владениях штудирование журнала, посвященного исключительно кино.
Юстес поставил стакан на стол и поднялся для обмена приветствиями. Впрочем, он несколько недоумевал, если не сказать — был ошарашен. Фамилия Уозерспун никак не отозвалась в его памяти, и, насколько ему помнилось, прежде он этого человека ни разу не видел.
