— Да я только вам. Я думал, вам понравится.
— Что тут может нравиться? Это очень серьезно. А вдруг этот фотограф узнал бы твоего деда?
— Ух, и верно! Думаете, протрепется?
— Конечно. Имя вашего рода будет…
— Опозорено?
— Да. Все решат, что твой дед не в себе.
— Так он и впрямь не в себе!
— Не настолько. Что там, его посадят в сумасшедший дом.
— Кто?
— Врачи.
— Ну?
— Без всяких сомнений.
— Ой!
Джордж видел теперь, почему это очень серьезно. Деда он любил и ни за что не хотел, чтобы того обижали. Вынув из кармана жвачку, он принялся думать. Герцог подвел итоги:
— Ты меня понял? Джордж кивнул:
— Усек, шеф.
— Не говори идиотских слов. Пленку неси ко мне, я ее сохраню. В конце концов, ты еще ребенок.
— О'кей, хозяин.
— Какой я тебе хозяин? — возмутился герцог.
2Расставшись с лордом Эмсвортом и опускаясь в гамак, лорд Икенхем улыбался, радуясь тому, что он опять успокоил и утешил человека. Погрузившись в приятные размышления, он услышал свое имя и снова увидел лорда Эмсворта, поникшего, словно лилия. Девятый граф вообще походил на клонящийся цветок; и те, кто хотел сказать о нем что-нибудь хорошее, говорили, что у него — профессорская сутулость. Лорд Икенхем и не ждал, что его друг докажет принадлежность к позвоночным, но даже его испугал такой горестный взгляд.
— Господи, Эмсворт! — воскликнул он. — Что случилось? Некоторое время казалось, что девятый граф только и может, что изображать глухонемого, которого разбил паралич.
Однако, в конце концов, он сказал:
— Я видел Данстабла.
Лорд Икенхем ничего не понял. Лично он предпочитал герцога не видеть, но как-то выдерживал встречи с ним и ждал того же от других.
— Что поделаешь, он тут гостит, — откликнулся пятый граф. — Поневоле натолкнешься. Может быть, он вас чем-нибудь расстроил?
Взор лорда Эмсворта стал таким, словно вопрос этот коснулся обнаженного нерва. Он издал тот самый звук, какой издавала любимая собака лорда Икенхема, когда собиралась извергнуть все, что съела за день.
— Он хочет забрать Императрицу!
— Кто бы не захотел?
— А я должен отдать!
— Что?!
— Если я не отдам, он скажет Констанс про веревки. Лорд Икенхем едва не потерял терпение. Казалось бы, он ясно объяснил, как себя вести!
— Дорогой мой, разве вы забыли, что я сказал в библиотеке? Стойте насмерть.
— У него доказательства.
— Какие?
— А? Ну, такие. Мой внук Джордж все это снял и отдал ему пленку. Это я подарил Джорджу камеру, на день рождения! — вскричал он так горестно, словно жалел, что по глупости завел сына, который может завести другого сына, своего. В мире слишком много внуков, думал он, ковыляя прочь, и слишком много фотокамер.
Лорд Икенхем вернулся в гамак. До сих пор он успешно вносил сладость и свет, но что былые триумфы? Человеку, который рад служить, важно настоящее; и пятый граф занялся горестями девятого.
Как их рассеять, он не знал. Когда так боишься сестры, выхода нет, видимо — надо сдаться герцогу. В жизни гораздо чаще, чем в кино, плохой человек побеждает хорошего. Данстабл ничуть не похож на зеленеющее дерево, но, по всей вероятности, расцветет именно он.
Так думал лорд Икенхем, закрыв для ясности глаза, когда к гамаку приблизилась величавая фигура.
Догадавшись со свойственным ей умом, что брат ее Кларенс забудет позвать к ней провинившегося гостя, леди Констанс послала дворецкого. Тот кашлянул; гость открыл глаза.
— Простите за беспокойство, милорд.
— Ничего, Бидж, ничего, — сердечно сказал лорд Икенхем, всегда готовый поболтать со столпом Бландинга. — Вам что-нибудь нужно?
— Не мне, милорд. Миледи.
— А что с ней такое?
— Она бы хотела вас видеть.
Лорд Икенхем удивился. Хозяйка замка еще ни разу его не звала. К чему бы это? Он не считал себя ясновидцем, но дурное предчувствие подняло свою неприглядную голову.
— Зачем? — спросил он.
Дворецкие не выдают своих чувств, и Бидж не выдал, как жалко ему человека, идущего в львиный ров.
— Мне кажется, милорд, ее светлость хочет потолковать о мистере Мериуэзере. Дело в том, что на самом деле он преподобный Катберт Бейли.
Однажды, в ковбойские дни, темпераментный мул лягнул будущего графа в живот. Примерно это ощутил граф теперь; но тоже ничего не выдал.
— Вон как! — задумчиво сказал он. — Значит, ей все известно.
— Да, милорд.
— Откуда же это известно вам?
— Я проходил мимо дверей, а их забыли прикрыть.
— И вы остановились?
— Чтобы завязать шнурок, — с достоинством уточнил Бидж.
— Ага, ага. Что же говорил наш хозяин?
— Он сообщал миледи, что мисс Бриггз, разоблачив мистера Мериуэзера, пыталась вовлечь его в кражу, а мистер Мериуэзер отказался из-за угрызений. По ходу дела обнаружилось, что мистер Мериуэзер — не мистер Мериуэзер, а мистер Бейли.
Лорд Икенхем вздохнул. В принципе ему нравилась честность, но не для заговорщика. Плести заговор хорошо с человеком, который утратил совесть лет в шесть и не узнает угрызения, если вы поднесете его на блюде.
— Да, — сказал он. — Как же приняла это леди Констанс?
— Несколько разволновалась, милорд.
— Представляю. И хочет поговорить со мной?
— Да, милорд.
— Чтобы рассмотреть это с разных сторон.
— Вот именно, милорд.
— Ну что ж, — сказал лорд Икенхем, вставая, — могу уделить ей пять минут.
3Пока Бидж дошел до гамака, а лорд Икенхем — до будуара, прошло минут десять, и с каждой из этих минут гнев леди Констанс восходил на новую ступень. Когда гость вступил в комнату, она как раз думала, что неплохо бы освежевать его тупым ножом. Когда же он еще и улыбнулся, ей показалось, что улыбка эта прошла сквозь ее нервы, как раскаленная пуля — сквозь масло.
— Бидж передал мне, леди Констанс, что вы хотели меня видеть, — сказал лорд Икенхем, улыбаясь все сердечнее.
Нет, подумала леди, тупой нож — это мало, тут подошло бы что-то вроде разладившейся пилы.
— Садитесь, — холодно сказала она.
— Спасибо, — сказал он и сел. — О! — прибавил он, увидев фотографию. — Да это Джимми Скунмейкер! Недавно снимался?
— Да.
— Постарел. Идут годы, идут. Я и сам старею, но не вижу. Прекрасный человек. Вы знаете, что он сам воспитал нашу Майру? Жена умерла, а он… Ну и я, конечно. Мы ее купали. Намылишь ей спинку… как будто угря массируешь. Давно это было! Помню…
— Лорд Икенхем! — сказала леди Констанс голосом Снежной Королевы. — Я позвала вас не для того, чтобы слушать воспоминания. Вы покинете замок немедленно. — И добавила сквозь зубы: — С мистером Бейли.
Что-то получилось не так. Она надеялась, что при этих словах он просто сгорит со стыда, но ничуть не бывало. Он рассматривал другую фотографию, ее покойного мужа.
— Лорд Икенхем! — снова сказала она, не давая ему начать расспросы.
Он обернулся к ней.
— Ах, простите! Отвлекся. Милые, старые дни… Вы хотите покинуть замок, я не ослышался?
— Это вы его покинете. Лорд Икенхем удивился.
— Вроде бы я не собирался. Вы уверены, что именно я?
— Вместе с мистером Бейли. Как вы смели его привезти? Лорд Икенхем задумчиво погладил усы.
— Понимаю, понимаю… Да, в социальном смысле я допустил оплошность. Но посудите сами, стремился я к добру. Два юных сердца, разлученных в мае… не совсем в мае, но не в том суть. Джимми бы меня понял. Он хочет счастья своей дочери.
— Я тоже хочу ей счастья и не разрешу выйти замуж за нищего. Незачем это обсуждать. Хороший поезд…
— Что вы скажете, когда Билл станет епископом?
— …отходит в два пятнадцать. Доброго пути, лорд Икенхем. Я вас не задерживаю.
Другой человек заподозрил бы здесь намек, другой — но не этот.
— Согласен, — сказал лорд Икенхем, — поезд хороший. Однако нам с Биллом он не очень удобен.
— Чем?
— Сейчас объясню. Вы присмотрелись к Биллу Бейли? Он сложный человек. Мухи не обидит — во всяком случае, я не видел, чтобы он обижал мух, и тем не менее…
— Меня не интересует…
— … если его довести, он готов на все. Вы скажете, что священник не станет показывать эти фотографии, и будете правы, но даже священника можно довести до исступления. Как бы ни был хорош поезд два пятнадцать, Билл почувствует, чего доброго, что его выгоняют.
— Лорд Икенхем!
— Да?
— О чем вы говорите?
— Как, я не объяснил? Прошу прощенья. Речь идет о фотографиях. Если Билл впадет в отчаяние, он может их обнародовать. Да, жестоко… да, недостойно священника, но что поделаешь!
Леди Констанс приложила руку к пылающему лбу. Даже с Кларенсом ей не бывало так плохо.
— Какие фотографии?
