Келлог улыбнулся:
— Вы хотите сказать, что он не смог бы на них нажиться, да, мисс Таггарт?
Она кивнула.
— Они… — произнесла Дэгни, и он услышал легкую дрожь в ее голосе: любовь, боль и негодование. — Они утверждают, что он поднялся за счет способностей других, что… он использовал человеческую бездарность в собственных эгоистических интересах… Но он… он не требовал от людей покорности.
— Мисс Таггарт, — произнес Келлог со странной суровой ноткой в голосе, — просто помните, что Нэт Таггарт воплощал собой принцип существования, который — на короткий промежуток за всю историю человечества — вытеснил из цивилизованного мира рабство. Помните это, когда вас поставит в тупик сущность его врагов.
— Вы когда-нибудь слышали о женщине по имени Айви Старнс?
— Да.
— Я не перестаю думать, что это очень понравилось бы ей — вид этих пассажиров. Именно этого она и добивается. Но мы — мы не можем смириться с этим, вы и я, правда? Никто не может. Так жить нельзя.
— А почему вы считаете, что цель Айви Старнс — жизнь?
Где-то на краешке сознания Дэгни возник смутный образ, что-то едва различимое, словно блуждающее над краем прерии облако, какая-то неясная форма, которую Дэгни не могла уловить, предположительная и требующая осознания.
Они молчали, ритм шагов длился и длился, отмериваемый сухим коротким стуком каблуков о дерево шпал; шаги, словно звенья раскручивающейся цепи, тянулись сквозь молчание.
У Дэгни не было времени дать себе отчет в том, что рядом с ней идет Келлог, осмыслить это, она принимала его лишь как посланного ей судьбой товарища. Но теперь она взглянула на него внимательно. На его лице было то же чистое строгое выражение, которое Дэгни помнила. Но лицо стало спокойнее, оно выглядело безмятежным и мирным. Одежда была поношенной, и даже в темноте Дэгни могла разглядеть испещряющие его старую кожаную куртку пятна потертостей.
— Чем вы занимались после того, как ушли из «Таггарт трансконтинентал»? — спросила она.
— О, многим.
— А где вы работаете сейчас?
— По специальным поручениям — в основном.
— Какого плана?
— Любого
— Вы работаете не на железной дороге? '
— Нет.
Казалось, краткость звука придала ему значение проникновенного утверждения. Дэгни догадывалась, что Келлог знает ее намерения.
— Келлог, если бы я сказала, что у меня нет ни одного первоклассного специалиста, если бы я предложила вам любую работу, любые условия, любую сумму, которую вы назовете, — вы бы вернулись?
— Нет.
— Вас шокировало сокращение расписания. Не думаю, что вы догадываетесь о том, какой ущерб принесла нам потеря специалистов. Я не могу поведать вам о тех муках, через которые прошла три дня назад, когда пыталась найти хоть кого-нибудь, кто смог бы проложить пять миль временного пути. Мне нужно проложить пятьдесят миль дороги сквозь Скалистые горы. Я не знаю, как это сделать. Но сделать это нужно. Я исколесила всю страну в поисках людей. И нигде не нашла. И вдруг вы, здесь, в вагоне, и это сейчас, когда я отдала бы половину компании за одного служащего вроде вас! Вы понимаете, почему я не могу так просто отпустить вас? Выбирайте все, что пожелаете. Хотите стать управляющим отделением? Или помощником президента по техническим вопросам?
— Нет.
— Кажется, вы зарабатываете не очень много
— На свои нужды хватает — и больше ни на чьи.
— Почему же вы согласны работать на кого угодно, только не на «Таггарт трансконтинентал»?
— Потому что вы не дадите мне такой работы, какую я хотел бы выполнять.
— Я? — Она замерла на месте. — Боже праведный, Келлог! Вы еще не поняли? Я предоставлю вам любую работу, какую захотите!
— Хорошо. Путевой обходчик.
— Стрелочник. Мойщик вагонов. — Келлог улыбнулся, заметив выражение ее лица: — Нет? Вот видите, я же говорил, что не дадите.
— Вы хотите сказать, что готовы занять место простого рабочего?
— Сразу же, как только вы предложите его.
— Ничего лучшего?
— Ничего лучшего.
— Вы понимаете, что у меня слишком много людей, способных на такую работу, но больше ни на что?
— Я понимаю, мисс Таггарт. А вы?
— Ваш интеллект — вот что мне нужно.
— Мисс Таггарт, мой интеллект больше не продается. Дэгни стояла, глядя на него, и ее лицо все больше мрачнело.
— Вы — один из них, да? — произнесла она наконец.
— Из кого?
Она не ответила, пожала плечами и двинулась дальше.
— Мисс Таггарт, — спросил Келлог, — как долго еще вы намерены быть служащей общественного транспорта!
— Я не отдам мир той твари, которую вы цитируете.
— Ей вы ответили более реалистично.
Цепочка их шагов растянулась на много безмолвных минут, прежде чем Дэгни спросила:
— Почему сегодня вы поддержали меня? Почему вы решили помочь мне?
Келлог легко, почти весело ответил:
— Потому что в поезде нет ни одного пассажира, которому нужно так срочно, как мне, добраться к месту назначения. Если поезд тронется, никто не извлечет из этого большей пользы, чем я. А когда мне что-то нужно, я не сижу и не жду, как эта ваша тварь.
— Не ждете? А если остановятся все поезда?
— Тогда я не буду полагаться при решающей поездке на поезд.
— Куда вы едете?.
— На Запад.
— По специальному поручению
— Нет. В отпуск на месяц с несколькими друзьями.
— В отпуск? И это для вас так важно?
— Важнее всего на свете.
Преодолев две мили, они подошли к маленькой серой будке, укрепленной на стойке в стороне от рельсов, — телефону экстренной связи. Будка была перекошена прошедшим ураганом. Дэгни рывком открыла ее. Телефон оказался на месте — знакомый, успокаивающий предмет, блестевший в луче фонарика Келлога. Но, прижав к уху трубку, Дэгни поняла, что телефон не работает. Келлог тоже понял это, увидев, как ее палец резко нажимает на рычаг.
Дэгни без слов протянула ему трубку. Она держала фонарик, пока Келлог внимательно осматривал аппарат, затем он открутил розетку из гнезда и изучил провода.
— Провода в порядке, — произнес он. — Ток идет. Сломан сам аппарат. Но возможно, следующий телефон работает. — И добавил: — До следующего пять миль.
— Пойдемте, — сказала Дэгни.
Далеко позади еще виднелась фара паровоза — уже не планета, а мигающая в дымке маленькая звездочка. Впереди дорога исчезала в голубоватом безграничном пространстве.
Дэгни осознала, как часто она оглядывалась назад, на свет фары, пока та оставалась в поле зрения, Дэгни чувствовала, что их словно надежно держит спасательный трос; теперь же они должны бросить его и покинуть… покинуть эту планету, размышляла она. Дэгни заметила, что и Келлог остановился, глядя на этот свет.
Они переглянулись, но ничего не сказали друг другу. Хруст гальки под подошвами Дэгни раздавался в тишине как взрывы хлопушки. Келлог намеренно резко швырнул трубку, и она покатилась в канаву — пустоту разбило неистовство звука.
— Черт с ним, — ровно, не повышая голоса, с холодным отвращением произнес Келлог. — Наверное, работать мастеру не хотелось, а поскольку в жаловании он нуждался, никто не имел права просить, чтобы он содержал телефоны в исправности.
— Пошли, — сказала Дэгни.
— Если вы устали, мисс Таггарт, мы можем отдохнуть.
— Со мной все в порядке. У нас нет времени на отдых.
— Это большая ошибка, мисс Таггарт. Иногда полезно перевести дух.
Дэгни коротко усмехнулась и пошла по полотну, переступая по шпалам, — каждый шаг был ее ответом на слова Келлога.
Идти по шпалам было тяжело. Но когда они попробовали шагать рядом с рельсами, это оказалось еще труднее. Почва, полупесок-полугрязь, продавливалась под каблуками, словно мягкое, податливое вещество — не суша и не жижа. Они опять пошли по шпалам; это походило на перешагивание с бревна на бревно на плоту посреди реки.
Дэгни думала о том, каким огромным расстоянием вдруг стали пять миль, — сортировочная станция в тридцати милях от них стала недосягаемой, и это после целой эпохи трансконтинентальных железных дорог, проложенных людьми, которые мыслили тысячами миль. Сеть рельсов и огней, простирающаяся от океана к океану, повисла на обрывке провода внутри ржавого телефона. Нет, поправила себя Дэгни, дорога держалась на чем-то более мощном и утонченном. На интеллекте людей, знающих, что существование провода, поезда, работы, их самих и их поступков является безусловным, обязательным. Подобные умы исчезли, и поезд весом в две тысячи тонн оставлен на милость силы ее ног. Дэгни не пугала усталость; движение было смыслом, маленьким кусочком реальности в окружающей неподвижности. Ощущение усилия являлось конкретным волевым ощущением и больше ничем, — в пространстве, которое не являлось ни светом, ни тьмой, почве, которая не уступала и не оказывала сопротивления, тумане, который не сгущался и не рассеивался. Напряжение было единственным свидетельством движения: в окружающей пустоте ничто не менялось, ничто не обретало формы, которая могла бы отметить продвижение. Дэгни всегда удивлялась, полная скептического презрения, сектам, проповедующим истребление вселенной в качестве идеала, к которому надо стремиться. Вот это, подумала она, и есть их мир, воплощение их идей.
