– Ну почему один-единственный раз? – возразил Ринтын.– Можешь взять все пурги Чукотки…
– Это правда?
– Правда, Маша.
Маша остановилась и зябко поежилась. Она вся была в снегу. Не очень теплое, должно быть, пальтишко намокло, снегом покрылись брови и выбившиеся из-под шапочки волосы.
– Маша! – взволнованно сказал Ринтын.– Я заранее знаю, что ты мне возразишь. Я знаю, ты скажешь, что я легкомысленный и пустой человек, не подумал о будущем, что надо подождать хотя бы до окончания учебы, что у нас с тобой ни кола ни двора. Но считай, что я тебе на это очень убедительно ответил… Словом, я тебя прошу быть моей женой.
Маша удивленно уставилась на Ринтына. Она что-то хотела сказать, но он не дал:
– Ничего не говори мне! Не надо! Если ты согласна, то придешь на это место ровно через неделю. Но только если согласна… А теперь – до свидания!
Ринтын побежал по мосту, оставив ошеломленную девушку. Сердце гулко стучало в груди, волосы под шапкой взмокли, дыхание спирало от ветра и волнения. Закрывая лицо от летящего снега, преодолевая напор ветра, он чуть не попал под медленно идущий навстречу, облепленный снегом трамвай.
На повороте от моста к Университетской набережной он оглянулся – Маша стояла на месте и смотрела ему вслед. Может быть, она ждала, что Ринтын вернется обратно и скажет, что пошутил… Сколько он знал, слышал, читал – никто нигде таким образом не делал предложения. Может быть, действительно вернуться?.. Но Маши на мосту уже не было.
Тогда Ринтын испугался: а вдруг она не придет через неделю? Решит, что он вправду пошутил?
Зимние, казавшиеся такими короткими дни вдруг стали тянуться бесконечно. Через три дня Ринтын был готов идти к Маше, но он не знал, где она теперь живет. Пойти к ее подругам в старое общежитие и расспросить? Но если он явится к ней раньше срока, Маша может расценить это как отступление.
Ринтын просыпался среди ночи и подолгу лежал с открытыми глазами. Однажды он достал свой рассказ и прочитал его. У него было ощущение, что он читает написанное не им, а другим человеком. Даже интересно. Чувствуешь, как волнуется девушка перед полетом, и понимаешь, как она мечтает о живом дереве. Правда, надо дать Кайону почитать. Что он скажет?
Кайон прочитал рассказ, как и договорились, в отсутствие автора. Ринтын на это время вышел в коридор и ходил там из угла в угол, кляня себя за то, что решился отдать другу свое творение. Он вспоминал все слабые места рассказа, вялые, неожиданные, занедужившие и ослабевшие слова, и на душе становилось горько и муторно, будто напился морской соленой воды.
Кайон приоткрыл дверь из комнаты и поманил друга.
– Ты мне сразу скажи – дрянь? – с ходу спросил Ринтын.
– Да ты не горячись,– спокойно ответил Кайон,– постарайся взять себя в руки.
“Ну все,– с упавшим сердцем подумал Ринтын,– сейчас будет утешать, говорить какие-нибудь общие, дежурные слова…”
– Должен тебе сказать,– каким-то не своим голосом заговорил Кайон,– что написанное тобой – это здорово!
– А? – встрепенулся Ринтын.
– Я говорю, что ты здорово написал! – повторил Кайон.– Читал и вспоминал свое. Особенно ты хорошо описал утренние морские берега. Эти волны, мыргот [14], ее вкус. Бывало, макнешь в нерпичий растопленный жир и жуешь, будто откусываешь от упругой морской волны…
– Но про мыргот у меня ничего нет,– возразил Ринтын.
– Не может быть! Я сам читал… Да вот тут,– Кайон принялся листать страницы, но так ничего и не нашел.
– Я точно помню, что про мыргот ничего не писал,– повторил Ринтын.
– Как же так? – пробормотал Кайон.– Вроде читал. Померещилось, что ли?.. Но ты не обижайся. Все равно ты здорово написал. Иной раз мне даже не верилось, что это ты. Молодец! Садись сегодня же и переведи рассказ на русский язык.
– Сейчас мне не до перевода,– сказал Ринтын.
– Что случилось?
– Наверное, я женюсь.
– Как ты сказал?
– Женюсь,– повторил Ринтын.– Я просил Машу стать моей женой. Ну что молчишь? Скажи хоть что-нибудь?
– А что я могу сказать? – растерялся Кайон.– Мне никогда не приходилось иметь дело с женихом. Это так неожиданно. Что будет дальше?
– Все равно придет время, когда надо будет жениться,– задумчиво сказал Ринтын.
– Безусловно,– поддакнул Кайон.– Надо когда-то решаться и на это. И все же это странно и удивительно. Семейный человек Анатолий Федорович Ринтын. Желаю тебе успеха!
– Счастья желают, а не успеха, когда человек женится,– раздраженно поправил Ринтын.
– Прости,– ответил Кайон,– я не знал.
За два дня до встречи с Машей Ринтын разузнал, где помещается загс Василеостровского района, постоял возле дверей, глядя на пары, которые с деловитым видом проходили в тесную комнатку и, проведя там некоторое время выходили оттуда как ни в чем не бывало. Это придало Ринтыну бодрости, и он решил, что в общем-то в женитьбе ничего такого особенного нет. Он был уверен, что Маша согласится, но иногда вдруг приходила мысль о том, что она может и отказаться, и тогда Ринтын чувствовал, что его охватывает какой-то странный жар. А тут еще Кайон говорил о женитьбе, как будто все уже решено.
– Мы с Сашей думаем, что надо как-то отметить вашу женитьбу. Нехорошо будет, если останемся в стороне.
– Подождите немного,– сказал Ринтын.– Вот если мы с Машей зарегистрируемся, то потом поедем к ней. Выпьем, что ли, там.
– Все, что нужно,– сказал Саша, положив руку на плечо Ринтыну,– мы купим, не беспокойся ни о чем. Счастливо!
Маша пришла в точно назначенное время. Она набросила на голову шерстяной платок, подкрасила губы и от этого казалась старше, чем на самом деле.
Она старалась быть веселой, но в глазах таилась тревога.
– Здравствуй, Маша,– сказал Ринтын и поцеловал ее в губы.– Пошли?
Маша молча кивнула.
Они долго поднимались по лестнице. Счета не было крутым ступенькам, сердце колотилось, и не было ни одного слова, которое вспоминалось к месту. Поэтому Ринтын сказал:
– После загса пойдем за ребятами. Пусть побудут вместе с нами. Выпьем что-нибудь,– уже веселее закончил он.
За столом, покрытым заляпанными чернильными кляксами сукном, в пальто сидела пожилая женщина с огромными металлическими серьгами в ушах. Они походили на маленькие дверные замочки. Она строго глянула на жениха и невесту и этим сразу настроила Ринтына против.
– Впервые? – спросила женщина.
– Впервые,– коротко, сдерживая себя, ответил Ринтын.
– Заполните бланки, подайте заявление.
В соседней комнате, похожей на зал ожидания вокзала на станции Вруда, стоял круглый фанерный стол, на нем черная пластмассовая чернильница и тонкая ручка с пером № 86. Ринтын и Маша сели друг против друга и аккуратно заполнили все графы заявления.
Женщина с серьгами бегло просмотрела их и сказала:
– Все. Можете идти.
– Как? – удивился Ринтын.– И все? Мы теперь муж и жена?
– Ишь какой прыткий! – женщина усмехнулась.– Вам дается неделя на размышления. Если за это время не передумаете – можете приходить и тогда получите свидетельство о браке.
Ринтын и Маша вышли из загса.
– Все равно мы теперь муж и жена. Правда, Маша?
– Правда, Толя,– ответила Маша и вдруг заплакала.
Ринтын обнял ее, и что-то у него дрогнуло в сердце.
– Не надо плакать. Все будет хорошо. Спасибо тебе большое, что ты мне доверилась. Пусть у нас ничего нет, но мы с тобой вместе на всю жизнь – это самое главное. На пустом месте легче строить. Что я говорю? Не легче, а в том смысле, что простора много и нам принадлежит все будущее. Завтра у нас будет только первый день. Разве плохо?
– Прекрасно, Толя,– ответила Маша.
– Пусть первый день от зари до зари будет тебе свадебным подарком,– пышно и шутливо сказал Ринтын.
– Спасибо,– серьезно ответила Маша.
22
Комнатка Маши представляла собой закуток в огромном недостроенном доме, отгороженный неоструганными досками, оклеенными синей чертежной бумагой с выцветшими линиями каких-то проектов.
В углу стояла небольшая железная печка. К ней сразу же устремился Кайон и принялся разжигать.
Маша, растерянная и расстроенная, пыталась собрать кое-какую посуду на стол, побежала через двор к знакомым девушкам-штукатурам и принесла два стакана и три вилки с погнутыми зубцами.
Ребята старались развеселить жениха и невесту, громко разговаривали, вспоминали студенческие проказы давних, еще улакских лет, но за всем этим не могли скрыть некоторой озабоченности и удивления неожиданной женитьбой друга. Кайон временами устремлял на Ринтына выжидающий взгляд, будто надеялся, что тот вдруг встанет и скажет: “Друзья, вы меня простите, но я просто пошутил”. И тогда вернется прежнее, и Ринтын снова станет просто товарищем, просто земляком, а не женатым человеком.
