Картина, вызванная в воображении членов клуба рассказом миссис Роуби, не помогла упрочить ее репутацию, а породила лишь тягостное молчание, прерванное наконец миссис Плинт.
— Я понимаю, — сказала она, — что при таком обилии различных занятий вам не хватало времени для чтения, но, согласитесь, просмотреть «Крылья смерти» перед приездом Озрик Дейн вы все-таки могли.
Миссис Роуби выслушала упрек вполне добродушно. Она, право, собиралась полистать этот роман, но так увлеклась книгой Троллопа,[219] что…
— Кто это теперь читает Троллопа! — перебила ее миссис Беллингер.
Миссис Роуби смутилась.
— Я только начала, — призналась она.
— И вам интересно его читать? — осведомилась миссис Плинт.
— У него занимательные романы.
— Занимательность, — сказала миссис Плинт, — последнее, чем я руководствуюсь при выборе книги.
— О, что и говорить, «Крылья смерти» не назовешь занимательным чтением, — ввернула миссис Леверет, выражавшая свои суждения на манер угодливого коммивояжера, всегда готового предложить любую другую вещь, если та, на которую пал его выбор, окажется покупателю не по вкусу.
— Разве для этого писался роман Озрик Дейн? — спросила миссис Плинт, любившая задавать вопросы, на которые никому, кроме нее, не дозволялось давать ответы. — Разумеется, нет.
— Разумеется, нет. Я именно это и хотела сказать, — подтвердила миссис Леверет, поспешно убирая один товар и заменяя его другим. — Он писался, чтобы… чтобы возвышать!
Мисс Ван-Влюк водрузила на нос очки и с видом судьи, надевающего черную шапочку для оглашения обвинительного приговора, изрекла:
— Вот уж не знаю, как о книге, проникнутой таким горьким пессимизмом, при всей ее нравоучительности, можно сказать, что она возвышает.
— Конечно, я как раз имела в виду сказать, что роман поучает, — залепетала миссис Леверет в полном смятении оттого, что слова, которые она считала синонимами, вдруг оказались различными по значению. Удовольствие, получаемое миссис Леверет на заседаниях Обеденного клуба, часто омрачалось такого рода неожиданностями, а так как она не догадывалась, какую важную роль играла, давая остальным членам возможность самоутверждаться за ее счет, то нередко мучилась сознанием, что недостойна участвовать в их дискуссиях. Не будь у нее туповатой сестрицы, восхищавшейся ее умом, бедняжка вряд ли избежала бы комплекса неполноценности.
— А они женятся в конце? — спросила миссис Роуби.
— Кто они? — хором возопил Обеденный клуб.
— Как кто? Она и он. Ведь «Крылья смерти» — роман. А в романе, по-моему, это самое главное. Если героев разлучают, я просто места себе не нахожу.
Миссис Плинт и миссис Беллингер обменялись негодующими взглядами.
— Ну если вы настроены на подобный лад, — сказала миссис Беллингер, — то я вряд ли стала бы рекомендовать вам «Крылья смерти». Что до меня, я никогда не могла понять, как можно тратить время на занимательные поделки, когда есть столько книг, которые нельзя не прочесть.
— Но самое замечательное, — произнесла вполголоса Лора Глайд, — во всем этом то, что никто не может сказать, как кончаются «Крылья смерти». Пораженная ужасным смыслом того, что ею же было облечено словами, Озрик Дейн милосердно скрыла его от нас — быть может, даже от себя самой, — как Апеллес скрыл лицо Агамемнона, приносящего в жертву Ифигению.[220]
— Что это? Стихи? — шепотом спросила миссис Леверет у миссис Плинт, которая, не удостоив ее прямым ответом, холодно посоветовала:
— А вы посмотрите в энциклопедии. Я взяла себе за правило смотреть решительно все сама. — И в тоне ее звучало: «Хотя мне ничего не стоит приказать сделать это моему лакею».
— Я хотела сказать, — вновь взяла слово мисс Ван-Влюк, — что тут неизбежно встает вопрос: а может ли книга поучать, если она не возвышает?
— О! — только и выдохнула миссис Леверет, ощущая, что почва окончательно уходит у нее из-под ног.
— Не знаю, — возразила миссис Беллингер, которой в тоне мисс Ван-Влюк почудилось нечто посягающее на ее, миссис Беллингер, вожделенную привилегию принимать у себя Озрик Дейн. — Не знаю, уместен ли такой вопрос, когда речь идет о книге, возбудившей к себе больший интерес всех мало-мальски думающих людей, чем любая другая после «Роберта Элсмера».[221]
— Как вы не видите, — воскликнула Лора Глайд, — что именно благодаря этой своей мрачной безысходности, этой поразительной гамме всех оттенков черного на черном фоне, она и подымается до вершин искусства. Читая «Крылья смерти», я беспрестанно вспоминала maniere noire[222] принца Руперта…[223] Эта книга словно выгравирована, а не выписана, и при этом играет всеми красками…
— Кто этот Руперт? — шепотом спросила миссис Леверет у соседки. — Кто-нибудь, с кем она познакомилась за границей?
— И самое удивительное в «Крыльях смерти», — решила пойти на уступку миссис Беллингер, — это то, что эту книгу можно рассматривать с самых различных сторон. Я слышала, что детерминист профессор Лаптон ставит ее в один ряд с «Фактами этики».[224]
— А мне говорили, — сказала миссис Плинт, — что Озрик Дейн потратила девять лет на подготовительную работу, прежде чем взяться за перо. Она обо всем справляется, все выверяет. Я, как вы знаете, руководствуюсь тем же принципом. Я никогда не бросаю книгу, не дочитав до конца, хотя могу позволить себе покупать их сколько угодно.
— А что вы сами думаете о «Крыльях смерти»? — спросила вдруг миссис Роуби.
Подобный вопрос принадлежал к разряду неуместных, и дамы переглянулись между собой, словно отмежевываясь от соучастия в нарушении приличий. Они все знали, что миссис Плинт положительно не переносит, когда интересуются ее собственным мнением о книге. Книги пишутся, чтобы их читали, и, коль скоро она их читала, чего же еще можно было от нее требовать? Задавать ей вопросы с содержании того или иного произведения было, в ее глазах, столь же возмутительно, как подвергать таможенному досмотру ее чемоданы и искать в них контрабандное кружево. Члены клуба всегда считались с этой ее особенностью. Те немногие мнения, коих она придерживалась, отличались внушительностью и прочностью; в своем уме — как и у себя в доме — она держала только монументальные «предметы», и о том, чтобы сдвинуть их с места, не могло быть и речи. К тому же, согласно одному из неписаных законов Обеденного клуба, каждый член этого содружества мог рассчитывать — в пределах своей компетенции — на уважение к своему образу мыслей. Вот почему по окончании дискуссии ее участницы теперь уже полностью убедились, что миссис Роуби решительно не подходит к их кружку.
II
В знаменательный день миссис Леверет явилась к миссис Беллингер пораньше, не забыв прихватить с собой сборник «Полезные изречения». Миссис Леверет всегда панически боялась опоздать на заседание клуба: она любила собраться с мыслями и, пока сходились остальные, угадать, какое направление примет беседа. Но сегодня она чувствовала себя совершенно потерянной, и даже тесное соприкосновение со сборником, который, как только она села, врезался ей корешком в бок, ни на йоту не придало ей уверенности. Эта прелестная книжечка была составлена на все случаи жизни, и тому, кто ее изучил, не приходилось долго искать подходящую цитату ни на юбилеях, веселых или грустных (как значилось в оглавлении), ни на банкетах, светских или служебных, ни на крестинах, англиканских или баптистских. Но, хотя миссис Леверет уже много лет старательно зубрила страницы сборника, она ценила его скорее за моральную поддержку, чем по — причине практической для себя полезности, ибо, какой бы легион цитат ни выстраивала она в тиши собственной комнаты, все они неизменно в критический момент рассеивались, а единственная остававшаяся ей верной фраза — «можешь ли ты удою вытащить левиафана»[225] — так и не нашла себе применения.
На этот раз ее не покидало ощущение, что, даже знай она все изречения назубок, это все равно не помогло бы ей обрести душевное равновесие: ведь если бы даже она каким-то чудом затвердила нужную цитату, где гарантия, что Озрик Дейн пользуется тем же, а не другим сборником (по глубокому убеждению миссис Леверет, все пишущие не выпускали их из рук), и, следовательно, узнает приводимую ею выдержку.
Вид гостиной миссис Беллингер еще более усилил ее тревогу. Менее наметанный глаз не заметил бы никаких перемен, но каждый, кто знал, по какому принципу миссис Беллингер располагает книги, немедленно уловил бы следы недавних перестановок. Как член Обеденного клуба миссис Беллингер посвятила себя Последней новинке сезона. В этой области — будь то роман или исследование по экспериментальной психологии — она была несомненно и полностью «на высоте». Куда потом девались последние новинки прошлого сезона и даже предпоследние нынешнего, куда она убирала тех кумиров, которым вчера еще столь же усердно поклонялась, никому до сих пор обнаружить не удалось. Ее ум был подобен гостинице, где факты, словно временные постояльцы, обитали недолгий срок и уезжали, не оставив адреса, а порою и платы за услуги. Сама же миссис Беллингер гордилась тем, что «идет в ногу с передовыми идеями» и что ее место во главе прогресса отражают книги, лежащие на ее столе. На этих, то и дело обновляемых, изданиях стояли, как правило, неизвестные миссис Леверет имена, и, листая их почти всегда еще влажные от типографской краски страницы, она с содроганием обнаруживала все новые и новые области знаний, куда ей предстояло, запыхавшись, поспешать за миссис Беллингер. Но сегодня несколько солидных фолиантов были искусно перемешаны с primeurs[226] книжного рынка: Карл Маркс теснил Анри Бергсона,[227] а рядом с «Исповедью блаженного Августина»[228] красовалась свежайшая монография о менделизме.[229] Даже миссис Леверет, не отличавшейся большой проницательностью, стало ясно, что миссис Беллингер понятия не имеет, о чем может заговорить Озрик Дейн, а потому ею приняты меры на все возможные случаи. Миссис Леверет почувствовала себя как пассажир океанского парохода, когда объявляют, что, хотя непосредственной опасности нет, всем лучше надеть спасательные пояса.
