— Игрок? — возмутился Скунмейкер. — При чем здесь игра? Дело абсолютно верное.
— Конечно, конечно, — успокоил его граф. — Вот ты ему и скажи.
— Зачем? — не успокоился Скунмейкер. — Деньги у меня есть.
— Ну, ясно. Это — большое одолжение. Только не дай Бог, чтобы он это понял! Ты ведь знаешь, какие они гордые, герцоги! Не терпят одолжений. Проси как следует.
— Хорошо, — неохотно согласился миллионер. — Странно, честное слово! Он же получит вчетверо.
— Вот мы и посмеемся, — заверил лорд Икенхем. — Он на террасе. Я сказал, что ты можешь прийти.
Он лег в освободившийся гамак и снова объяснялся с ангелом, когда ощутил, что рядом — Арчи Гилпин. Тот был красив, но тревожен.
— Вот что, — сказал он, — я вас видел с дядей Аларихом.
— Да, мы беседовали.
— Как он?
— Немного взволнован. Из него хотят вытянуть деньги.
— Ой!
— Или захотят. Вам не доводилось читать «Исповедь Альфонса», воспоминания французского лакея? Скорее всего, нет, вы тогда еще не родились. Этот Альфонс говорит: «Я ненавижу тех, кто хочет одолжить у меня деньги». Герцог, как вылитый.
Арчи добрался до волос и занялся ими. Когда он заговорил, голос его был мрачен.
— Значит, сейчас не надо просить у него тысячу?
— Скорее, нет. Почему вы спешите?
— Вот почему. Я получил письмо от Рикки. Он дает мне одну неделю, а то он возьмет в компаньоны кого-нибудь еще.
— Да, неприятно. Я сам не люблю ультиматумы. Правда, за неделю многое может случиться, Что там, за день! Вот я вам что посоветую…
Но Арчи не довелось услышать этот совет, без сомнения, ценный: на дорожке появился Скунмейкер. Отец нареченной привел жениха в беспокойное состояние. Видимо, главную роль играли очки в черепаховой оправе, а может быть — и челюсть.
Скунмейкер навис над гамаком, как грозовая туча.
— А, чертов герцог! — сказал он, и лорд Икенхем поднял брови.
— Джимми, мой дорогой! Мне кажется, ваша беседа не очень удачна. Что случилось? Тебе удалось заговорить о корпорации?
— Удалось! — отвечал Скунмейкер, оглушительно фыркнув. — Он просто взбесился. Говорил ты ему, что я занимал у тебя деньги?
— Деньги, у меня? Конечно, нет.
— А он говорит, говорил.
— Удивительно… И сколько же я тебе дал?
— Десять фунтов.
— Поразительно! Эту сумму ты даешь на чай. Знаешь, что я думаю? Я вспоминал старое время, когда нам с тобой бывало нелегко, и мы друг у друга занимали, то один, то другой. Этот герцог все путает. И отец у него был такой. И сестры, и тетки. На чем же вы порешили?
— Я ему сказал, что он не в себе, и ушел.
— Правильно. А что ты будешь делать? Мистер Скунмейкер зарделся.
— Я бы пошел поискал леди Констанс…
— Конни, — поправил лорд Икенхем. — Думай о ней именно так, иначе ничего не выйдет.
— Не выйдет, если буду думать так, — сдержанно сказал Скунмейкер.
Утро было теплое, всюду что-то звучало — и местные осы, и садовник на дальнем газоне, — а потому лорд Икенхем почти сразу уснул. Но спал он недолго; над ухом раздался вопль:
— Эй!
— Ах, это вы, Данстабл! — сказал он, просыпаясь. — Вы чем-то расстроены?
Глаза у герцога вылезли, усы плясали на ветру.
— Икенхем, вы были правы!
— В чем?
— Ну, с этим янки, как его, Скамейкер. Пришел ко мне и стал тянуть деньги на свой венерический остров.
Лорд Икенхем тихо свистнул.
— Что вы говорите! Так быстро… Подождал бы, познакомился… Приставал?
— Еще как!
— Это он умеет. А вы не поддались?
— Я?!
— Конечно, нет. С вашим здравомыслием…
— Я его прогнал.
— Понятно. Что ж, не виню. Хотя это и неудобно…
— Кому, мне?
— Понимаете, ваш племянник женится на его дочери… Герцог разинул рот.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Забыл!
— Я бы на вашем месте этого не забывал. Хорошо, что вы богаты.
— Э?
— Вам же придется содержать Арчи с семьей, да и не только их — есть Скунмейкер, есть его сестры…
— Не буду.
— Нельзя же им голодать.
— Почему?
— Вы считаете, все мы переедаем? Да, конечно, но удобно ли, если они будут побираться? Так и вижу статейки у Тилбери. Знаете, сплетни, они сами распространяются.
Герцог вцепился в гамак, от чего лорд Икенхем ощутил что-то вроде морской болезни. Гордый Данстабл забыл, как охотно схватится владелец «Мамонта» за скандальные материалы.
Тут его осенила мысль.
— А почему он будет побираться? У него есть жалованье.
— Больше нету.
— Э?
— Ему дали отставку.
— Дали? Что ему дали?
— Его уволили.
— О!
— Так он мне сказал.
— А мне?
— Наверное, боялся огорчить. Арчибальд очень деликатен.
— Он гад и кретин.
— Не скажите. Мне очень нравятся его волосы. А вам? Что ж, работы у него нет, все ложится на вас. Просто не знаю, как вы справитесь. Тысячи по две — по три, и так — годами. Какая жалость, что нельзя ему сказать, чтобы он расторг помолвку! Это бы все решило. Но вы, конечно, не можете…
— Кто, я? Почему? Прекрасная мысль. Сейчас и скажу, а не захочет, пусть пеняет на себя!
— Постойте! Вы не все поняли. А суд?
— Какой суд?
Лорд Икенхем был терпелив, как гувернантка, объясняющая простые правила арифметики слабоумному ребенку.
— Ну, как же! Если Арчи расторгнет помолвку, Майра, естественно, подаст иск. Не догадается — Скунмейкер подскажет. Присяжные будут суровы. Арчи говорит, что у нее много писем.
— Какие письма? Они оба тут живут!
— Видимо, записки. Несколько пламенных слов, которые скользнут ей в руку — днем, под дверь — ночью… Сами знаете, когда сердце молодо…
— Может, там нет ничего о браке.
— Я бы не стал это подчеркивать. Если вы вспомните, что принесло Пиквику упоминание о котлетах и томатном соусе…[127]
— Кому?
— Неважно. Когда эти записки прочитают в суде, вам придется нелегко.
— Мне? А я тут при чем? Если он такой идиот, пусть выкручивается. Я за него платить не обязан.
— Что не очень хорошо прозвучит в газетной хронике. Все-таки он ваш племянник.
Герцог выругал, племянника, лорд Икенхем с ним согласился, прибавив, однако, что его племянник Мартышка видит источник зла в дядях.
— Надежда у нас одна, — сказал он после этого.
— Какая? — спросил герцог, не видевший никакой. Глаза у него заблестели, и он подумал, что этот Икенхем — псих, конечно, но с просветами.
— Попытаемся ее подкупить. К нашему счастью, она Арчи не любит.
— Кто его полюбит, кретина?
— Дело сложнее. Вы знаете Мериуэзера?
— Это с такой мордой?
— Очень точное описание. У него есть и сердце, но его не видно.
— А что с ним такое?
— Майра его любит.
— Мериуэзера?
— Да.
— Зачем же ей Арчи?
— Дорогой Данстабл! Когда отец вот-вот разорится, уже не до любви. Она может породниться с вами!
— Это верно.
— Конечно, кому понравится брак по расчету? Но ничего не попишешь. У Мериуэзера денег нет.
— Как это нет? У них в Бразилии все богатые.
— Все, но не он. Бразильские орехи поразила таинственная болезнь, и он утратил всё.
— Кретин.
— Ваше сочувствие говорит о благородстве. Да, денег у него нет, в том и беда. Но именно поэтому Майра кинется на любой подкуп. Тогда они вступят в дело по изготовлению и продаже лукового супа.
— Мой племянник Аларих продает этот суп.
— Неужели?
— Да. Пишет стихи и продает луковый суп. Спросят в клубе: «А как ваш племянник?» — а что ответить? Они-то думают, я скажу, он дипломат какой-нибудь, а тут — суп…
— Как я вас понимаю! Я слышал, он очень питательный, но никому за него не поставили самого захудалого памятника. Однако деньги он приносит. Они расширяют производство и предложили долю моему протеже, если он внесет тысячу фунтов. Так что, когда вы скажете Майре…
— Тысячу фунтов?
— Так говорит Мериуэзер.
— Это очень много.
— В том-то и дело.
Герцог задумался. Думал он медленно, до сути дошел постепенно.
— Ага! — сказал он. — Значит, если я дам этой дуре тысячу фунтов, она передаст их морде, откажет Арчибааьду, а за морду выйдет.
— Именно. Какая точность!
До герцога к этой минуте добралась утешительная мысль: он подкупает дуру за тысячу, а получает с Эмсворта три. Если бы он мог бросать благодарные взгляды, он бы бросил один на лорда Икенхема.
— Пойду выпишу чек, — сказал он.
2Когда герцог ушел, а лорд Икенхем снова стал раскачиваться в гамаке, ему показалось, что ангельский голос произнес его имя, но он поразмыслил и догадался, что ангел не станет называть его дядей Фредом, а потому — привстал, провел рукой по глазам и увидел Майру Скунмейкер. Она была прелестна, как всегда, но странно одета для деревенского утра.
