Вамъ легко будетъ понять, Молли, какъ мы провели два часа — время, которое просидѣли въ вагонѣ. Мы пріѣхали въ Монсъ къ четыремъ часамъ. Церемонія открытія ужь подходила къ самому концу; всѣ рѣчи и поздравленія были произнесены, награды за построеніе дороги розданы и участвовавшія въ церемоніи лица шли въ павильйонъ, гдѣ былъ приготовленъ завтракъ на восемьсотъ персонъ.
Красный мундиръ К. Дж., хотя нѣсколько поистертый и несходившійея въ таліи, такъ-что три послѣднія пуговицы не застегивались, проложилъ ему дорогу чрезъ толпу, почтительно-разступавшуюся передъ нами; часовые на каждомъ шагу отдавали честь К. Дж., и я насладилась въ это время нѣсколькими очень-пріятными минутами. Мы шли прямо впередъ, сами не зная куда пріидемъ; но К. Дж. сказалъ мнѣ шопотомъ: «надобно идти смѣлѣе; иначе у насъ спросятъ билеты» — и мы шли, надѣясь увидѣть гдѣ-нибудь нашего друга, графа Вандердельфта, который пріѣзжалъ приглашать насъ: только его покровительство могло вывесгь насъ изъ неловкаго положенія. Еслибъ не это затрудненіе, сцена, передъ нами бывшая, доставила бы намъ больное удовольствіе, потому-что никогда еще не была я въ такомъ восхитительномъ обществѣ. Мы подошли довольно-близко къ процесіи, направлявшейся въ павильйонъ; дамы были очаровательно одѣты, мужчины въ богатыхъ мундирахъ; но мы безпокоились, видя, что у каждаго въ рукѣ билетъ, и что стоящій у рѣшетки офиціантъ отбираетъ эти билеты.
«Дурная штука выйдетъ, если не подвернется намъ Вандердельфтъ», сказалъ К. Дж., и едва онъ произнесъ это, какъ Вандердельфтъ очутился подлѣ насъ. Онъ очень раскраснѣлся въ лицѣ, какъ-будто много и поспѣшно ходилъ; галстухъ у него развязался и на шляпѣ не было пера. «А я ужь думалъ, что не найду васъ (сказалъ онъ отрывистымъ голосомъ Мери Аннѣ), и отъискивая васъ, измучился, какъ собака. Ну, а гдѣ жь ваша матушка-барыня-сударыня?» Такія выраженія были неделикатны, милая Молли, но я тогда не поняла, что онъ говорилъ: онъ произносилъ слова такъ скоро и отрывисто, что одна Мери Анна могла слѣдить за его рѣчью. «Некогда терять намъ ни минуты — кричалъ онъ, схватывая Мери Анну подъ руку — эти господа усядутся за столъ, тогда ужь нельзя будетъ васъ имъ представить. Пойдемъ, пойдемъ, пока есть мѣсто!»
Какъ мы потомъ пробились черезъ толпу — не понимаю; но Вандердельфтъ толкался и давилъ народъ, который тѣснился около насъ — знатные ужь всѣ ушли впередъ; мы съ своей стороны также не жалѣли локтей и наконецъ дошли до рѣшетки, у которой стояли два человѣка въ голубыхъ ливреяхъ съ золотомъ: въ рукахъ у нихъ было множество отобранныхъ билетовъ. Мери Анна и Вандердельфтъ шли впереди насъ, потому я не видѣла, чѣмъ началось дѣло; но когда мы подошли, Вандердельфтъ горячился и кричалъ: «эти болваны не знаютъ меня! эти негодяи не знаютъ моего имени!»
— Плохи наши дѣла, сказалъ мнѣ шопотомъ К. Дж.
— Что жъ такое? спросила я.
— Плохи дѣла, и очень-плохи! — говорилъ онъ. — Видишь… но онъ не успѣлъ договорить, потому-что въ эту самую минуту Вандердельфтъ, сильно толкнувъ ногою въ дверку, растворилъ ее и вошелъ съ Мери Анною за рѣшетку, размахивая шпагою и крича: «катай во флангъ! руби ихъ! безъ пардону! руби!..» Ахъ, Молли, не могу продолжать, хотя никогда не забуду сцены, которая затѣмъ послѣдовала! Двое огромныхъ людей въ зеленыхъ фракахъ протѣснились сквозь толпу и схватили Вандердельфта, который, какъ намъ сказали, недѣлю назадъ, убѣжалъ изъ гентской лечебницы и былъ, говорятъ, опаснѣйшій сумасшедшій во всей Бельгіи. Изъ лечебницы, какъ теперь открылось, онъ проѣхалъ на свою дачу близь Брюсселя и тамъ завладѣлъ своимъ прежнимъ мундиромъ, потому-что прежде онъ былъ адъютантомъ принца оранскаго, и сошелъ съ ума послѣ того, какъ Бельгія отдѣлилась отъ Голландіи.
Представьте себѣ наше положеніе: когда мы стояли, окруженные хохочущею толпою, а Вандердельфтъ, увлекаемый прочь, кричалъ: «Дайте хорошее мѣстечко матушкѣ-барынѣ-сударынѣ, да накормите янычарскаго агу!» — такъ называлъ онъ К. Дж.
Не знаю, чѣмъ бы все это кончилось, еслибъ не капитанъ, который прежде стоялъ квартирою въ нашемъ Броффѣ — его фамилія Моррисъ — онъ случился тутъ на наше счастье и, зная насъ, подошелъ, объяснилъ всѣмъ, кто мы, потомъ, ужь не помню какъ, усадилъ насъ въ карету.
Такъ мы поздно вечеромъ пріѣхали въ Брюссель — въ какомъ расположеніи духа, напрасно и говорить, милая Молли. К. Дж. во всю дорогу бранился съ нами за долги, которые мы надѣлали у мадмуазель Адель, и за стыдъ, въ который мы попали! «Теперь нечего и разсуждать — говоритъ онъ — намъ должно убираться отсюда, потому-что въ Брюсселѣ никакимъ образомъ ужь не удастся вамъ поправить своего „положенія въ обществѣ“, послѣ нынѣшнихъ похожденій». Увы! судите, милая Молли, какъ я упала духомъ, какъ сокрушена была, если онъ смѣлъ говорить это мнѣ, и я не нашла ни слова ему въ отвѣтъ!
Изъ этого поймете вы, что, живя здѣсь, мы находимъ на пути не однѣ розы. Да, въ послѣдніе два дня я только и дѣлала, что плакала, не осушая глазъ; Мери Анна также; потому-что теперь, скажите, какъ мы поддержимъ наши свѣтскія знакомства! Моррисъ совѣтуетъ К. Дж. ѣхать на лѣто въ Германію, я едва-ли не надобно согласиться съ нимъ; но если сказать вамъ правду, Молли, я не терплю этого Морриса: у него такая сухая, насмѣшливая манера, что онъ для меня невыносимъ. Мери Анна также терпѣть его не можетъ.
Вы пишете, что патеръ Мэгэръ не хочетъ покупать нашу корову, потому-что нынѣшній годъ она будетъ ходить безъ молока — это совершенно въ его характерѣ; онъ всегда былъ эгоистомъ. Деньги за проданную шерсть пришлите мнѣ черезъ Порселя. Фрукты пожалуйста продайте повыгоднѣе. Варенья нынѣшній годъ не дѣлайте, потому-что лучше прислать деньги мнѣ, нежели тратить ихъ на сахаръ. Вы не повѣрите, къ какимъ средствамъ я иногда принуждена прибѣгать, чтобъ достать нѣсколько шиллинговъ. На прошедшей недѣлѣ я продала разнощику за ничтожную сумму (пятнадцать франковъ) четыре пары суконныхъ брюкъ и штиблетъ и черный сюртукъ К. Дж., и увѣрила его, что эти вещи украдены изъ его гардероба. Онъ истратилъ болѣе тридцати франковъ на объявленія о наградѣ за отъисканіе пропажи. Вотъ плоды его недовѣрчивости къ женѣ! Сколько разъ я говорила ему, что его пошлыя уловки со мною стоятъ ему половины его доходовъ!
Evening Mail, какъ я вижу, помѣщаетъ объявленіе о Додсборо въ серединѣ колонны, такъ-что оно не бросится въ глаза читателю — вотъ вамъ доброжелательство англичанъ къ ирландцамъ. О, я знаю, они готовы были бы стереть насъ съ лица земли!
Мнѣ жаль Бельтона; но зачѣмъ онъ простираетъ свои виды на дѣвушку, подобную Мери Аннѣ; развѣ она ему пара? Даже еслибъ докторъ Кавана умеръ и вся его практика перешла къ Бельтону, онъ въ годъ не получалъ бы трехсотъ фунтовъ. Пожалуйста, найдите случай передать ему мой совѣтъ; пусть онъ поищетъ себѣ невѣсты въ семействѣ Дэвисовъ; хотя, впрочемъ, я не понимаю, зачѣмъ вообще жениться деревенскому доктору. К. Дж. съ обыкновенною вѣжливостью говоритъ; «довольно съ него, что онъ приставляетъ своимъ больнымъ шпанскія мушки — зачѣмъ навязывать мушку на шею себѣ?» Вотъ какъ мой супругъ говоритъ о женщинахъ! Напомните патеру о письмѣ къ Бетти Коббъ. Она и Патрикъ Бирнъ — мученіе нашей жизни. Я было-скопила пять фунтовъ стерлинговъ, чтобъ отослать обоихъ домой на парусномъ суднѣ; по, къ-счастью, во-время еще узнала, что судно идетъ не въ Ирландію, а на островъ Кубу, потому оставила ихъ здѣсь; но право, не знаю, не лучше ли было бъ отослать ихъ, несмотря на то, что крюкъ былъ бы довольно-великъ. Просить К. Дж. относительно вашего Кристи совершенно-безполезно, потому-что К. Дж. и для Джемса ничего не можетъ выхлопотать. Сколько мы ни пишемъ къ Викерсу, отвѣта нѣтъ никакого: Викерсъ знаетъ, что до выборовъ еще далеко, и не хочетъ обращать на насъ вниманія. Еслибъ моя воля, у насъ были бы выборы каждый годъ, если не чаще — ну, тогда бы можно было чего-нибудь добиться отъ этихъ господъ. Не знаю, кто изъ нихъ хуже, Тори или Виги, и есть ли между-ними какая разница. К. Дж. пробовалъ поддерживать тѣхъ и другихъ: пользы отъ обоихъ не видѣлъ еще ни на копейку.
Вчера спрашивала К. Дж. о вашемъ Кристи. Онъ совѣтуетъ вамъ послать его на золотые пріиски: тамъ онъ, съ киркою, ситомъ и парой непромокаемыхъ сапоговъ, составитъ себѣ фортуну; у насъ, въ Лимерикскомъ Графствѣ, это не такъ легко.
Ящики, о которыхъ я васъ просила, еще не получены; надѣюсь, что вы отправили ихъ.
Вашъ преданнѣйшій и искреннѣйшій другъ
Джемима Доддъ.
Бетти Коббъ къ мистриссъ Суссанѣ О'ше, въ домъ цирюльника, въ Броффѣ.
Милая мистриссъ Шусанна.
У меня сердечная печаль, что таперича живу не на своихъ мѣстахъ, гдѣ родили меня и выкормили, а живу на чужой сторонѣ, какъ синица за моремъ; а особливо, что не сама поѣхала, а сбили меня, кто сами не знали, что говорили, а думали, что тутъ на каждомъ сучкѣ изюмъ, да лимоны растутъ, да лужочки зеленые круглый годъ. А въ противность, такихъ дождей да вѣтровъ у насъ и не видывано. А что объ ѣдѣ говорить, такъ вотъ же тебѣ не вру, что здѣсь въ мѣсяцъ-то времени больше, я думаю, съѣла крысъ, чѣмъ у хорошей кошки во всю свою жизть въ зубахъ перебываетъ. А хуже всего здѣсь народъ. Мужчины такъ хороши, лучше быть нельзя; а женщины — и тѣхъ за поясъ заткнутъ. У нихъ этого нѣтъ; чтобъ въ праздникъ выйдти посидѣть у забора, поговорить, если что въ городѣ новое случилось, или какъ цѣна на свиней стоитъ, а все танцы, да пляски, да веселья, да прыганье, да ломанье цѣлый день. Танцы какіе — слушай. Не то, чтобъ джигъ, напримѣръ, а схватятъ другъ-дружку подъ-поясъ — вѣрно говорю — и пойдутъ другъ-дружку таскать да вертѣть, точно сумашедчіе, покудова духъ займетъ. А шумъ какой подымутъ! У нихъ не то что одна скрипка, а развѣ два десятка, да рожки, да флейты, да еще страшная большущая труба, у которой человѣкъ стоитъ, и дуетъ въ одинъ конецъ, а она такъ рёвма-реветъ; ну-ужь танцы, милая! Въ прошлое воскресенье отпросилась у мистриссъ послѣ обѣда съ Фрэнсисомъ, здѣшнимъ курьеромъ (хорошій онъ человѣкъ, только въ обхожденіи воленъ) сходить въ Меленбекскій Садъ — отличное мѣсто, спору нѣтъ: подъ каждымъ деревомъ столикъ, и для танцованья мѣсто, и фейверки, и лодка на озерѣ, и островъ, и туда ѣздятъ. Мы пошли въ мѣсто, гдѣ вахусовъ храмъ, какъ назвалъ Фрэнсисъ. И тамъ былъ толстый мужикъ, совсѣмъ голый, какъ мнѣ показалось; а на немъ былъ миткаль такого цвѣта, что отъ тѣла не отличишь. И онъ сидѣлъ на боченкѣ и на головѣ у него цвѣты. И за полфранка ототкнулъ втулку, и подалъ стаканъ такого питья, слаще котораго никогда не пивала: теплое, съ мушкетнымъ орѣхомъ, съ гвоздикой, и будто мятой отдаетъ. Я таки поостереглась, одинъ глотокъ выпила; одначе въ голову такъ бросилось, что на ступеньку сѣла я, да и заплакала о своемъ селѣ, и ужь потомъ домой какъ дошла — не помню; шляпку съ зелеными бантиками свою всю измяла, и платье, которое мистриссъ мнѣ подарила, изорвала, и одинъ башмакъ потеряла — все растеряла.
