Такие вот наивные сказки древние ученые преподносили с величайшей серьезностью.
Ведь до всемирного потопа на земле жило мало людей. Кости Элиудов и Нефитимов – не что иное, как останки носорогов, и если Эгрегоры со своим вождем Семиазазом в самом деле были приговорены к заточению до тех пор, пока не сменятся шестьсот десять человеческих поколений, то время это давно истекло, и теперь мы должны были бы уже их увидеть.
Но разве мы их не видим? Разве они не ходят среди нас? Кто это может утверждать? А лицо этой девушки?
Именно такими являются в нашем воображении лики ангелов, еще не ставших дьяволами.
Небесный свет и адская темь, стремящиеся слиться в земной жизни.
Конечно, весь миф о Нефитимах и Элиудах – сказка, абсурд, химера! Но с этим единственным лицом никакая геология и археология не поспорит! Это дочь Нефитима!
Но как такое могло прийти в голову образованному человеку, серьезному ученому? Это уникальный случай, не укладывающийся ни в какую систему. Как называется новое химическое соединение, полученное вопреки всем расчетам?
Любовь? Мало вероятно. По определению древних философов, любовь – это влечение двух противоположностей, центральное солнце микрокосмоса, которое согревает жизнь, и так далее. По правде говоря, они сами не знали, что это такое. Но чтобы любовь возникла, необходима встреча двух душ.
Быть может, животный инстинкт? Но кто бы тогда придавал ему значение? Умный человек управляет своими инстинктами, а не подчиняется им.
Наконец Беренд разобрался. Это абсолютно нормальное и нейтральное чувство, без всяких одурманивающих сублиматов и коррозийных преципитатов. Просто чувство жалости. Жалости к бедному, юному созданию, оставшемуся без отца, без матери да еще вынужденному содержать убогого калеку-брата. Девушка не посылает его просить милостыню, она делит с ним последний кусок, покупает для него дорогие лекарства, а сама обедает сухим хлебом и яблоком и при этом не теряет хорошего настроения; к тому же она еще честная и, видно, строгого нрава: даже не оглянулась на него. О, пожалуй, Иван совсем успокоился. Он понял, что при виде покрытого угольной пылью личика наяды сердце его дрогнуло от жалости, а когда он взглянул на обнаженные выше колен ноги этой нимфы, он лишь пожалел, что таким ножкам приходится ступать по жесткому, острому углю.
Иван решил, что не станет гнать от себя это вполне альтруистическое чувство и, более того, постарается сохранить и укрепить его в своем сердце.
Метафизика утверждает, что филантропия, жалость и благотворительность сродни любви и блаженству; но именно поэтому они не тождественны, как не тождественна любовь братская любви супружеской.
И действительно, делать добро бедным деревенским девушкам-сироткам или влюбляться в них – вещи разные.
В очередную субботу, вечером, рабочие пришли за своим недельным заработком. Как обычно, обязанности кассира выполнял сам хозяин. Эвила получала деньги последней. Так и полагалось – ведь она была самой младшей.
К маленькому жилому дому примыкала открытая галерея, где стоял некрашеный стол, сидя за которым Иван отсчитывал рабочим деньги и записывал в большую разлинованную книгу, кто сколько работал и что ему за это причитается.
Эвила тоже подошла к столу. У ворот ее ожидали товарки, с которыми она по обыкновению возвращалась домой.
Девушка была одета, как всегда, только подол красной юбки она опустила – ведь работа кончилась. Правда, лицо ее еще покрывала угольная пыль.
Когда она остановилась у стола, Иван с философским спокойствием великодушного благодетеля сказал ей:
– Дитя мое! С сегодняшнего дня я решил вдвое увеличить тебе жалованье.
– За что? – спросила девушка, с удивлением подняв на него свои большие сияющие глаза.
– Я слышал, у тебя есть больной брат, которого ты содержишь. На это уходит половина твоего заработка – у тебя ничего не остается на платья. Я знаю, ты честная, скромная девушка. Я привык награждать тех, кто хорошо себя ведет. С сегодняшнего дня ты будешь получать в два раза больше.
– Нет, мне этого не надо! – ответила девушка. Теперь наступила очередь удивляться Ивану.
– Почему же?
– Потому что, если вы станете платить мне больше, чем подругам, все скажут, что я ваша любовница, и тогда я не смогу жить в поселке – подруги меня задразнят.
Простодушный и смелый ответ Эвилы привел Ивана в полное замешательство.
У него не нашлось слов, чтобы как-то ей возразить.
Он уплатил девушке причитающиеся ей за неделю деньги – обычную сумму. Эвила равнодушно сложила банкноты и тут же, у него на глазах, без малейшей тени кокетства расстегнула на груди платье и спрятала туда деньги.
Затем пожелала хозяину доброй ночи, поклонилась и ушла.
Когда Иван вернулся в свою комнату, голова у него шла кругом.
Подобное душевное состояние было ему незнакомо. Он прочел уйму книг, немало бродил по свету, повидал многих женщин, но то, что творилось с ним теперь, объяснить себе не мог.
Она не хочет, чтобы подумали, будто она моя любовница! Боится, что не сможет тогда жить в поселке. Значит, ей не приходит в голову, что любовнице «господина» не будет нужды возить в тачке уголь. Она не знает, что такое быть любовницей. Но знает, что этого надо остерегаться. Как она серьезно говорит и какая у нее при этом улыбка! И все она делает совершенно бессознательно, не отдавая себе в этом отчета. Дикарка в ипостаси ангела.
Она уже понимает что красива, но не понимает, чего стоит э га красота. Говорит о таких вещах, о которых только догадываться – добродетель, но знать – уже грех.
Как она отличается от других женщин! И от тех, что ходят босиком, и от тех, что щеголяют в шелках.
И вместе с тем она истинная библейская Ева. Не та, о которой пишут археологи, а та, что создана воображением величайшего из поэтов,- Моисея. Ева, которая еще не знает, что наготы полагается стыдиться; красота ее дика в своей неприкрытой первозданности. Ева, которая не вплетает в волосы даже ленты, не вешает на шею ожерелье из ракушек. Ева, еще доверчиво расхаживающая по раю и играющая со змеем. Ева – в глазах мужчины совершенная женщина, а в собственных – еще ребенок, который все же испытывает чувство материнской любви к калеке-брату. Фигура ее – образец пластин, лицо одухотворено, глаза волшебны, голос полон жизни. В ладонях у нее рукоятки тачки, в душе забота о хлебе насущном, на лице черная пыль труда, а в песнях всякий вздор.
Как жаль ее!
А потом он подумал и так: «Как жаль, что она достанется другому!»
Иван начисто лишился привычного душевного равновесия.
Высокие, неземные духи, с которыми он жил раньше, покинули его, а их место заняли те, кого он до сих пор не знал. Демоны, искушавшие святого Антония в пустыне. Ночные кошмары, бесенята горячей крови, которых аскеты изгоняют с помощью власяниц и поясов, утыканных гвоздями, борясь с которыми истязающие свое тело отшельники пускают себе под одежду муравьев.
Что бы он ни делал, соблазнительное видение вставало между ним и холодной наукой. Если он брался за химические опыты, закладывал уголь в плавильную печь, то, когда уголь начинал раскаляться, он напоминал ему черные очи, которые обжигали его своим блеском. Если во время реакции бурно выделялся газ, в его клокотанье ему слышался ее голос, а когда он брал в руки перо, чт,обы на полях научного трактата записать формулу, то вдруг ловил себя на, том, что набрасывает контуры ее лица, причем довольно близко к оригиналу.
За что бы он ни принимался, все наводило его на мысли о ней.
Пахнувшая плесенью книга, которую он взял, чтобы отвлечься, рассказывала о знатных мужчинах, сходивших с ума по женщинам низкого происхождения. Лорд Дуглас влюбился в пастушку, и, когда она не пожелала стать герцогиней, милорд пошел в пастухи и вместе с ней стал пасти овец. Граф Пеллетье женился на девушке-цыганке и сделался уличным музыкантом. Шведский король Карл XIV просил руки девушки, ходившей за гусями, и она не стала его женой лишь потому, что сама не пожелала. Герцог Габсбург-Лотарингский женился на дочке сельского почтмейстера, другой австрийский герцог – на провинциальной актрисе. Супруга Петра Великого была служанкой деревенского пастора. Родич Наполеона взял в жены прачку, которая прежде была его любовницей.
А почему бы и нет? Разве грубый холст не может, как и шелк, скрывать красоту, грацию, верность, нежное сердце?
Напротив! Разве там, в высшем свете, женщины не совершают страшные грехи?
Зорая Альбохаценнель велела убить собственных детей, хотя и была принцессой. Фаустина посещала публичный дом и брала плату с любовников, хотя отец ее был императором, а муж дивом (божественным). Маркиза Асторга вонзила в сердце спящего мужа длинную булавку для волос. Семирамида соорудила целое кладбище из надгробий убитых мужей. Короля Отто супруга отправила к праотцам с помощью отравленной перчатки. Жанна Неопалитанская сама сплела веревку, которой приказала удушить своего супруга-короля. Жанна ла Фолль предала пыткам своего благоверного и насмерть его замучила. Царица Екатерина изменяла своему супругу и повелителю, а потом велела его убить. Ну, а Борджии, Тюдоры, Циллеи, чьи жены знамениты тем, что носили пояс Афродиты, повязав его вокруг корон?
