Может, аристократ позволил себе излишне снисходительный тон, может, бедняк был слишком высокомерен. Так или иначе, но что-то оттолкнуло их друг от друга. Хотя распрощались они сердечно. Жизнь, весьма вероятно, их более не сведет. Впрочем, случай такой возможен. А если и нет, то все равно — путь у них общий, направление одно, хоть и кажется разным, а то и вовсе противоположным. Одно и то же их окружит и обхватит. Одна тяжесть будет давить, покуда не прольется ограждающий свет с ясного неба и не освободит их из плена путаных устремлений.
Последняя новость
© Перевод Е. Вильмонт
Сейчас я одеваюсь несколько лучше, чем прежде, ношу весьма элегантную шляпу, и веду себя тоже соответственно: аккуратно плачу за квартиру хозяйке, матери двух дочерей, близко знавших двух докторов философии. Оба эти господина в свое время оставили обеих дам, и теперь они изыскивают себе новые привязанности. Ах, до чего же скверные черты — черствость и вероломство!
Но что же тут нового? На днях я слышал доклад о Достоевском, где кроме всего прочего говорилось о ценности психиатрии для человеческого общества. Один проповедник высказался о сущности и вреде сектантства. В театре давали «Марию Стюарт», и там я случайно вновь свиделся с фрау Эльзой Хеймс.
Впрочем, здесь, в Берне, мне живется совсем неплохо. Конечно, я теперь уже не так независим, целый день работаю в конторе, а это значит: в некоем подобии склепа роюсь во всевозможных старых бумагах, письмах, сообщениях, предписаниях, уложениях, составляю списки и пытаюсь быть деловитым, ибо, на мой взгляд, это прекрасное качество, хотя и дается мне не без труда.
Но всего прекраснее то, что у меня чиста совесть. К тому же здесь я никогда не ощущаю недостатка в знаниях. А что до неприятностей, то у меня недавно ни с того ни с сего выпал прекрасный здоровый зуб, но, к счастью, это невеликое несчастье. Правда, теперь я вынужден разгуливать щербатым, но тем не менее разгуливаю я с удовольствием, особенно вечером, после рабочего дня, и в субботу после обеда.
Всякий раз, свежий и помолодевший, выхожу я на вольный ароматный воздух, и ничто меня больше не заботит, ибо я опять стал тем, кем был прежде, я чувствую себя счастливым, завожу легкие приятные знакомства, я принадлежу миру, а мир принадлежит мне, мир этот не имеет границ, и сердце мое не имеет границ, хотя оно не так уж и юно.
Что значат юность и старость рядом с возвышенной мыслью и той маленькой разницей между расплывчатостью чувств и бесконечностью природы?
Подснежник
© Перевод Е. Вильмонт
Только что я написал письмо, в котором сообщил своему адресату, что с грехом пополам закончил роман. Объемистая рукопись лежит у меня в столе наготове. Уже придумано название и припасена оберточная бумага, чтобы упаковать и отослать мой труд. А еще я купил себе новую шляпу, которую пока что намереваюсь надевать только по воскресеньям или же в гости.
Недавно мне нанес визит пастор. По-моему, очень мило и правильно, что он не замыкается в рамках своих обязанностей. Пастор рассказывал мне об одном учителе, наделенном лирическим даром. И я решил в ближайшее время отправиться пешком по весенним лугам к этому человеку, который обучает деревенских ребятишек, да еще пишет стихи. Мне представляется вполне естественным и даже прекрасным то, что учитель умеет глубоко чувствовать и воспарять к горним высям. Ведь в силу его профессии ему доверено самое важное — детские души! При сем я вспоминаю чудесную книгу или, вернее, книжечку Жан-Поля «Жизнь веселой учительницы Марии Вуц из Ауэнталя, своего рода идиллия», которую с наслаждением читал уж не помню сколько раз и наверно буду перечитывать еще и еще.
Но главное — опять наступает весна. И опять будут рождаться благозвучные весенние стихи. А как прекрасно, что уже не надо будет думать об отоплении. Толстые зимние пальто скоро отойдут в прошлое. Кому не в радость выйти на улицу без пальто! Слава богу, есть еще вещи, относительно которых все единодушны и согласны друг с другом.
Я увидал подснежники: в садах и на тележке крестьянки, спешащей на рынок. Я хотел было купить букетик, но подумал, что такому грузному человеку, как я, не пристало касаться столь нежных созданий. Как же они сладостны, эти первые робкие вестники чего-то такого, что любит весь мир! Ведь каждому по сердцу мысль о приближении весны.
Это пьеса из народной жизни, и за вход не берут ни гроша. Природа, небо над нами проводят совсем неплохую политику, даря прекрасное всем без разбору, и не какое-нибудь залежалое или порченое Прекрасное, нет, свежее и приятное на вкус. Подснежники, о чем вы ведете речь? Они говорят еще о зиме, но при этом уже и о весне; они говорят об ушедшем, но в то же время, смело и радостно, говорят и о грядущем. Они говорят о холодах, но вместе с тем и о наступлении тепла; о снеге и о зелени, о пробуждающихся растениях. Они говорят об этом и о том, они утверждают: в тени и на холмах еще довольно много снегу, но на солнце он уже растаял. Однако могут еще быть любые сюрпризы. Апрелю нельзя особенно доверять. Но долгожданная весна одержит победу, несмотря ни на что. Тепло вступит в свои права!
О разном шепчутся подснежники. Они вспоминают о Белоснежке, что нашла приют в горах у гномов. Вспоминают и о розах, потому что сами не похожи на них. Всё всегда помнит о своей противоположности.
Надо только красиво держаться. И добро победит. Добро — оно всегда ближе, чем мы полагаем. Терпение и труд все перетрут. Эта старая поговорка вспомнилась мне, когда я на днях увидел подснежники.
Стихи (II)
© Перевод Е. Вильмонт
Я махнул рукой на вполне приличную службу и ушел изучать жизнь. Но то, что называлось жизнью, отпугнуло меня, я испытал горькое разочарование, плакал на чужбине над своей ошибкой и вернулся домой. Я был беден, так как лишился места, но тем не менее невероятно отважен, и чувствовал, что все у меня будет хорошо.
Как я начал сочинять стихи, я и сам толком не знаю. Читая чьи-то стихи, я вдруг подумал: надо бы и мне что-нибудь написать. Это бывает, как вообще бывает многое. Я частенько задавался вопросом, как же все-таки это началось? А началось это потихонечку-полегонечку и захватило меня целиком. Я едва сознавал, что делаю. Я вдохновлялся какой-то смесью золотистых надежд и пугающей безнадежности, постоянно пребывая между страхом и почти захлестывающим меня ликованием.
Изумительная вера, чудеснейшая радость рождалась во мне и заполоняла меня; очень нелегко отчетливо это объяснить, но я все же хочу попытаться, поелику возможно, рассказать об этом по доходчив ее. Совершенно новый мир открылся предо мной. То, что я увидел, было очень сурово, но в то же время поучительно и отрадно. Я снял комнату за городом, где поля и луга, подступающие к домам, и высоко взметнувшаяся в небо гора на горизонте, точно в «Божественной комедии», потрясли мое сердце и душу.
Природа, ее ясность и непостижимость, каждый день являлась мне во всей своей красе и величии, дабы я возлюбил ее, воспринял всей душой и был счастлив. Природа вливалась в меня, а значит, должна была вновь из меня излиться. Разве не было каждое утро для меня как откровение, разве не черпал я, так сказать, из первых рук, воскрешающую меня надежду и уверенность? Каждый час раскрывалась передо мной книга природы, и мир был моим учителем, учившим меня, как в нем найти себя.
Многое было мне еще неведомо. И первые знания делали меня счастливым. Быть может, неведение и было самым прекрасным из того, чем я владел. Незнание возвеличивает. Я был как цветущее растение, загадочное для самого себя. Разумеется, тогда я был прекрасен, сегодня я это понимаю.
Редко я спал так крепко, чтобы не проснуться среди ночи и не думать о смысле жизни, покуда сама ночь не начинала музицировать и я переходил в нее, как переходит от нас к доброжелательно настроенному ближнему наше настроение, как сущность восходит к своему основанию.
То, что я ощущал и думал, было поистине прекрасно, самая незначительная мысль дарила меня радостью. Зачастую я вовсе ни о чем не думал — и это тоже было прекрасно. А так как я был безработным, то строчил запросы в торговые фирмы и в этом тоже находя для себя какую-то тайную радость. Все радовало меня.
Воспоминания о том времени необыкновенно милы моему сердцу. Каждый шаг тогда был наслаждением, каждое слово блаженством. О, сколь безоглядно я вдруг полюбил этот мир, эту жизнь, ничего в ней не обходя любовью, нет, всё без исключения казалось мне желанным! Я жил и даже ходил, как человек, который вправе сказать, что он наслаждается. А при этом я был очень беден и о том, что такое «весь белый свет», не знал ничего, или разве что понаслышке.
Стоило мне утром или ночью открыть окно или подойти к дверям, все мое существо переполнялось радостью. Ветер синими волнами накатывал на поле, колокола звонили, и все кругом было несказанно прекрасным.
