320
Э. В. Штеллинг при мне хлопотал об устройстве станции, и в этом ему сильно помогал военный врач З-й, корсаковский старожил и очень хороший человек.[728] Но мне кажется, что станцию следует устроить не в Корсаковской посту, открытом для восточных ветров, а в каком-нибудь более центральном пункте округа, наприм<ер>, в селении Владимировке. Впрочем, на Южном Сахалине что ни место, то свой климат, и правильнее всего было бы учредить метеорологические наблюдательные пункты одновременно в нескольких местах: у залива Буссе, в Корсаковске, Крильоне, Мауке, Владимировке, Найбучи и Тарайке. Это, конечно, не легко, но и не так уже трудно. По-моему, для этого можно воспользоваться услугами грамотных ссыльных,[729] которые, как показал уже опыт, скоро приучаются самостоятельно вести наблюдения, и нужен только человек, который взял бы на себя труд руководить ими.
О климате Южного Сахалина мы можем судить пока лишь по отрывочным случайным наблюдениям разных авторов… – В черновой рукописи Чехов приводил данные Мицуля и Крузенштерна (варианты к стр. 192).
…командир «Всадника» утром 11 мая 1870 г. записал два градуса мороза; шел снег. – Об этом в рапорте командира клипера «Всадник», Новосильского 3-го, напечатанном в «Морском сборнике», 1870, № 11 (в «Списке» № 52).
…Крузенштерн в половине мая видел на западном берегу Анивы снег. – Ср. ч. II известного Чехову «Путешествия вокруг света…» Крузенштерна (СПб., 1810, стр. 98).
И. И. Белому удалось организовать из них искусную команду для работ на море. Старшим среди них считается каторжный Голицын, маленького роста, с бакенами. Любит пофилософствовать. Когда он сидит у руля и командует: «Руби рангоут!» или – «Весла на воду!» – то делает это не без начальственной суровости. Несмотря на его почтенную наружность и старшинство, при мне его секли раза два-три за пьянство и, кажется, за грубости. После него искуснейшим моряком считается каторжный Медведев, человек умный и отважный. Как-то японский консул г. Кузе[730] возвращался из Тарайки, у руля был Медведев; кроме них, в вельботе находился еще надзиратель. К вечеру засвежело, стало темно… Когда подплыли к Найбучи, то уже не было видно входа в реку Найбу, пристать же прямо к берегу было опасно, и Медведев решил ночевать в море, несмотря на сильный шторм. Надзиратель хватил его по уху, г. Кузе строго приказывал держаться берега, но Медведев не слушался и упрямо уходил в море всё дальше и дальше. Всю ночь штормовало; волны трепали лодку, и каждую минуту казалось, что они зальют или опрокинут ее. Консул потом рассказывал мне, что это была ночь самая страшная в его жизни. Когда на рассвете Медведев пошел к устью речки, то все-таки на баре вельбот захлебнул воды. С тех пор г. Белый, отпуская кого-нибудь с Медведевым, всякий раз говорит:
– Что бы он ни делал, пожалуйста, молчите и не протестуйте.
В тюрьме обращают на себя также внимание два родных брата, бывшие персидские принцы, которых и по сие время в письмах, приходящих сюда из Персии, титулуют высочествами. Присланы они за убийство, совершенное ими на Кавказе. Ходят они по-персидски, в высоких мерлушковых шапках, лбы наружу. Они еще в разряде испытуемых и поэтому не имеют права иметь при себе деньги, и один из них жаловался, что ему не на что купить табаку, а от курения ему кажется, кашель у него становится легче. Он клеит для канцелярии конверты, довольно неуклюжие; поглядевши на его работу, я сказал: «Очень хорошо». И, по-видимому, эта похвала доставила бывшему принцу большое удовольствие.
Писарем при тюрьме состоит каторжный Гейман, полный, красивый брюнет, служивший когда-то околоточным в московской полиции и осужденный за растление. В тюрьме он следовал за мною по пятам и, когда я оглядывался, всякий раз почтительно снимал шапку.
Здешний палач носит фамилию Минаева; он из купеческих сынов, человек еще молодой. В тот день, когда я его видел, он, по его словам, наказал розгами 8 человек.
Здешний смотритель тюрьмы ~ майор Ш. – О майоре В. В. Шелькинге см. примеч. к стр. 187–188.
Один из них, Ян Рыцеборский, 75 лет… – Чехов записал в сел. Поро-ан-Томари: дв. 26, Ян Рыцеборский, 75 л., катол., Люблинск., на Сахалине с 1870 г., неграмотн., женат на родине (ГБЛ). Фамилию Рыцеборский Чехов записал в Записную книжку I (1891–1904), л. 252. По-видимому, он предполагал использовать ее в художественных произведениях, подобно тому, как в рассказах «Убийство», «Случай из практики» использованы «сахалинские» фамилии: Терехов, Ляликова.
Костин, поселенец, спасается в землянке ~ всё молится. – В черновой рукописи названо его имя (Андрей) и обозначен возраст (50 л.). Имеется карточка: Поро-ан-Томари, дв. 17, поселенец Андрей Ефимович Костин, 50 л., правосл., Екатеринославск., на Сахалине с 1881 г., неграмотн., жен. на родине (ГБЛ).
Поселенца Горбунова зовут все «рабом божиим» ~ из любви к одиночеству и созерцанию. – Имеется его карточка: Поро-ан-Томари, дв. 11, поселенец Василий Горбунов, 40 л., правосл., Воронежск., маляр, неграм., холост (ГБЛ). Из документа Д/В архива (рапорта начальника Корсаковского округа) узнаем, что Горбунов убил в сел. Малое Такоэ поселенца Бундуковского Евсея (ф. 1133, оп. 1, ед. хр. 174).
Тут когда-то были Муравьевские копи, в которых добыча угля производилась постовыми солдатами из разряда штрафованных, то есть была тут своя маленькая каторга; назначало их на работы местное начальство в наказание «за незначительные, впрочем, преступления» (Мицуль). В чью пользу, однако, поступила бы выручка, если бы добытый солдатами уголь был продан, сказать нельзя, так как весь он сгорел вместе с постройками.
До 1870 г. военными властями были основаны еще посты Чибисанский. Очехпокский, Мануйский, Малковский и многие другие. Все они уже брошены и забыты.
В сентябре и в начале октября, исключая те дни, когда дул норд-ост, погода стояла превосходная, летняя. Едучи со мной, г. Б. жаловался мне, что он сильно тоскует по Малороссии и что ничего ему так не хочется теперь, как посмотреть на вишню в то время, когда она висит на дереве. На ночлегах в надзирательских он просыпался очень рано; проснешься на рассвете, а он стоит у окна и читает вполголоса: «Белый свет занялся над столицей, крепко спит молодая жена…»[731] И г. Я. тоже всё читал наизусть стихотворения. Бывало, как скучно станет в дороге, попросишь его прочесть что-нибудь, и он прочтет с чувством какое-нибудь длинное стихотворение, а то и два.
…меня всякий раз сопровождал смотритель поселений Н. Н. Ярцев – В книге Николай Николаевич Ярцев (1857–1895) в большинстве случаев назван: «г. Я.» или «смотритель поселений». Из послужного списка Ярцева следует, что он воспитывался в Гатчинском сиротском институте, окончил Земледельческое училище (ЦГАОР, ф. 122, оп. 1, ед. хр. 2738). В архиве Чехова сохранились два письма к нему Ярцева из петербургской больницы, в которых он сообщал, что привез ему «гостинец сахалинский» – отчет за 1893 год, выбранный в ведомостях, и просил навестить его в больнице (8 и 14 ноября 1895 г. – ГБЛ). Встреча не состоялась, Чехов был в эти дни в Москве и в Мелихово. Чехов отмечал в книге опытность Ярцева, осведомленность его в естественных науках, агрономии, но не видел больших успехов на его экспериментальной ферме («фирме») и не без удивления замечал, что в некоторых случаях (выбор женщин для поселенцев, телесные наказания) он действует вполне в духе других сахалинских чиновников (стр. 249, 332–333). Об этих противоречиях Ярцева писали и корреспонденты Чехова, и авторы работ о Сахалине. Так, И. П. Миролюбов (Ювачев) в книге «Восемь лет на Сахалине» отмечал такое несоответствие: «Страстный любитель цветов» декламировал русских поэтов, «но это не мешало Ярцеву пороть арестантов и даже ссыльных женщин» (стр. 192). О чтении Ярцевым стихов говорил Чехов на тр. 198, о порке же Ярцевым беременной женщины глухо сказано на стр. 334.
По той же причине, например, в Корсаковском посту поселенцы в возрасте от 20 до 45 лет составляют 70% всего числа жителей. Прежде был скорее обычай, чем правило, при распределении вновь прибывающих арестантов по округам, назначать краткосрочных, как менее преступных и закоренелых, на юг, где теплее. Но при определении долго- и краткосрочных по статейным спискам не всегда соблюдалась необходимая осторожность. Так, бывший начальник острова ген. Гинце, как-то прочитывая на пароходе статейные списки, сам отобрал краткосрочных и назначил их к отправке на юг; потом же среди этих счастливцев оказалось 20 бродяг и непомнящих, то есть самых закоренелых и безнадежных. В настоящее время упомянутый обычай, по-видимому, уже оставлен, так как на юг присылаются долгосрочные и даже бессрочные, а в страшной Воеводской тюрьме и в руднике я встречал краткосрочных.
