— Не для того выходят замуж, чтобы угодить дяде. Думать надо о себе.
— Вот как? Да и вообще, возьми меня. Разве я думал о себе? Нет! Я сказал себе: «Она не понравится твоей племяннице. Выбрось ее из головы, Аффенхем, выбрось из головы».
— Дядя Джордж!
— Э?
— О ком ты говоришь?
— О моей невесте.
— О ком, о ком?
— Лопни кочерыжка, ты знаешь, что такое невеста. Ты сама невеста, прости Господи. Теперь, когда все позади, я могу тебе рассказать. Недавно я обручился с билетершей из «Риволи», ну, на Эрн-хилл. Ее зовут Мадлен. Потом я понял, что вы не поладите, и разорвал помолвку.
Здесь лорд Аффенхем позволил себе маленькую вольность. Помолвку разорвала невеста, которая (надо сказать — к радости престарелого пэра) встретила разъездного торговца, видом, платьем и общей бойкостью дававшего ему сто очков вперед.
Впрочем, пэр совсем не считал себя престарелым. Если забыть редкие приступы ревматизма, настигавшие его суровым английским летом, он чувствовал себя тем же веселым молодым повесой, что и в 1912. Смутили его не прошедшие сорок лет, а чересчур роскошные замашки избранницы. Когда живешь на скромную годовую ренту, трудно являться через день с флакончиком духов или коробкой шоколада. В таких обстоятельствах слушаешь голос бережливости и вдумчиво киваешь.
— Мда, — подытожил он, — вот так. Тебе бы она не показалась, и я принес себя в жертву.
Джейн стояла с открытым ртом.
— Ну и ну! — произнесла она наконец.
— Истинная правда, — сказал лорд Аффенхем тоном Сидни Картона. — Пришлось перешагнуть через себя. Noblesse oblige.[63]
— Вот что бывает, если на минуту оставить тебя без присмотра! Придется водить на поводке. В твои годы…
— Что значит «в мои годы»?
— …шляться невесть где…
— Мне не нравится слово «шляться».
— … и делать предложения билетершам.
— Все лучше, чем принимать предложения от скульпторов.
— Как тебя угораздило отмочить такую глупость? Вообще-то на предложение руки и сердца его толкнула давняя привычка свататься, едва разговор поугаснет и надо заполнить паузу. Это и прежде доводило его до беды, особенно в 1912, 1913, 1920 и 1921 гг., и сейчас он понял, как сильно ошибался. Однако он не стал говорить этого Джейн, поскольку увидел возможность ответить веско и к месту.
— Я тебе объясню, как меня угораздило. Это — первая миловидная особа, которую я встретил с тех пор, как мы сюда переехали. Вот она меня и сразила. Как говорится, колос под ее серпом. В точности то же произошло с тобой. Ты бы на этого Тваина второй раз не поглядела, не окажись ты в Лондонском предместье.
— Чепуха, — отвечала Джейн, но отвечала неуверенно. Лорд Аффенхем, как опытный военачальник, продолжал наступление. Нотка неуверенности не ускользнула от его внимания.
— Я тебе докажу на жизненном примере. Помнишь свою двоюродную бабку Анну? Нет, она умерла за три года до твоего рождения, так что вряд ли вы вообще встречались. Она жила в глухой деревне на границе Уэллса и Шропшира, папенька отправил меня к ней на лето. Сказал — погляди, может, чего выгорит. Ничего не выгорело, она все завещала Распространению Евангелия в Заморских Странах, но я вот к чему: не прошло и недели, я обручился со свояченицей некой миссис Постлвайт, она еще разводила сиамских кошек. Просто от скуки, чтобы как-то убить время. С тобой приключилось ровно то же самое, и мой долг тебя предупредить. Не вздумай выходить от скуки за этого не разбери поймешь! Горько разочаруешься, — и, завершив лекцию, лорд Аффенхем вернулся к тайне слов «Купец разложил на прилавке конус»; а Джейн, видя, что до него теперь не достучаться, пошла к себе выбирать платье, которое не уронило бы честь семьи.
Вид у нее был такой, словно она получила пищу для размышлений.
9Примерно об эту же пору Билл Холлистер входил в галерею Гиша.
— Заметьте, тик в тик, — сказал он мисс Элфинстоун, — если вы извините это несколько жаргонное выражение. Вчера я вернулся рано и проспал полных восемь часов. Отсюда блеск в глазах, румянец и упругая походка, и отсюда же, без сомнения, то, что вы смотрите на меня с обычной приветливостью, а не как вчера, желтушным китайцем. Я пришел к выводу, о, Элфинстоун, что оба мы, и вы, и я, — дураки. Мы не знаем своей пользы. Где вы живете?
— У тетки, в Кэмден-тауне.
— Если это можно назвать жизнью. А я прозябаю в Челси, на Кингс-род. Вот почему я сказал, что мы дураки. Жить надо в Вэли-Филдз. В этом благословенном месте можно устроиться по первому разряду, по-царски, лучше не придумаешь и так далее. Я знаю, что говорю. Я там ужинал.
— Вы часто бываете в гостях!
— Да, я всеобщий баловень. Вероятно, дело в моей обходительности. Ужинал я у клубного знакомого, Твайна, или Цвайна, как вы предпочитаете его называть. Человека, простите, чертовски бедного, но не успел я переступить порог, как из каждой щели полезли роты дворецких. Вы бы не ошиблись, сказав, что Твайн обитает в мраморных хоромах, где ему прислуживают вассалы и челядинцы. Мало того, его кухарка — настоящая cordon bleu.
— Чего-чего?
— Так я и думал, не проходили. Я хотел сказать, бесподобная повариха. Готовит — пальчики оближешь. Жуткая несправедливость! Твайн — последняя спица в колесе мироздания, а его кухарка трудится не покладая рук, я же занимаю важный пост в прославленной картинной галерее, на меня смотрит вся Бонд-стрит — и что же? Я питаюсь объедками и бутербродами.
— Сегодня вам не придется есть бутерброды. Мистер Гиш сказал, чтобы вы кого-то угостили.
— Кого?
— Не знаю. Покупателя.
— Клиента, моя милая, клиента. Ладно, — сказал Билл, нимало не удивляясь, ибо мистер Гиш, чье пищеварение испортилось еще в 1947, частенько отправлял его кормить потенциальную жертву. — Отлично. Замечательно. Надеюсь, есть будем у Баррибо. Я не был там с тех пор, как папа Гиш продал Матисса в шесть раз дороже настоящей цены и так ошалел на радостях, что пригласил меня спрыснуть. Как вы думаете, клиент достаточно важный, чтоб его там кормить?
— Спросите мистера Гиша. Он хотел вас видеть.
— Меня все хотят видеть. Ладно, уделю ему пять минут. Вы понимаете, что это значит? Это значит, что какое-то время вам придется обойтись без меня. Ну же, ну, не рыдайте! Я вернусь, когда в полях забелеют ромашки.
В самой галерее мистер Гиш, видом и характером напоминающий саламандру, стоял перед статуэткой голой дамы, которая, судя по всему, разучивала чечетку, и метелочкой стряхивал с нее пыль. Билл галантно приподнял шляпу.
— Мадам, он вам часом не досаждает? — спросил он учтиво. Звук знакомого голоса подействовал на владельца галереи как укус крокодила. Он повернулся вокруг своей оси, блеснул очками в роговой оправе и, подобно мисс Элфинстоун в похожем случае, сказал: «Ха!»
— Соизволили явиться?
— И, как вы можете заметить, в положенный час.
— Где вас вчера черти носили? Билл поднял руку.
— Забудьте про вчера. Как сказал поэт: «Каждым утром — свежее начало, каждый день миры творятся вновь». Сегодня — это сегодня, и я перед вами, бодрый, расторопный, готовый узнать, что вы затеяли.
При разговоре с молодым помощником мистер Гиш разрывался между двумя противоречивыми чувствами — желанием сейчас же указать ему на дверь и неприятными угрызениями. Двадцать шесть лет назад, в щедром 1929 году, отец Билла, не знавший, куда девать деньги, предоставил мистеру Гишу начальный капитал, а человек совестливый не забывает таких обязательств. К тому же Билл — хороший помощник, если научиться терпеть его обходительность, много лучше кретинов с деревянными лицами, работавших здесь до него. Когда даешь ему поручение, он не разевает рот, словно слабоумная рыба, а идет и исполняет, мало того — не путает все на ходу. Он прекрасно рассказывает о картинах и нравится клиентам. Что-то в его честном, открытом лице, даже в искореженном ухе (память о боксе) внушает доверие.
Взвесив все это, мистер Гиш решил не выкладывать, что у него на сердце, и Билл продолжал.
— Я слышал, вы хотели, чтоб я накормил кого-то из местных прокаженных. Кого на этот раз?
— Большой человек! Производство лаков и красок. Фамилия — Маккол. Я продал ему Будена и надеюсь, что он купит Дега.
— Купит, если поддастся очарованию застольной беседы. Думаю, меньше чем Баррибо тут не обойтись.
— Да, отвезите его к Баррибо. Попросите мисс Элфинстоун заказать столик.
— Всенепременно. Кстати, об этой мисс. Она сказала, мне надо было взглянуть на какие-то картины.
— Да. Есть что-нибудь стоящее?
— Я еще не смотрел. Мистер Гиш вздрогнул.
— Как не смотрели? Вы не ездили?
— Не смог. Здоровье не позволило. Кажется, я в последнее время переработал. Расскажите мне о них.
На мгновение показалось, что кормчий галереи Гиша забудет об обязательствах перед Холлистером-старшим, но лучшие стороны его натуры взяли верх, и он усилием воли сдержал беспощадные слова.
