но тот ответил, что подождет ее возле ее комнаты.
Я присел рядом с Сюзи.
— Она все еще с ним, — всхлипнула Сюзи.
Если Фрэнни все еще с порнографом Эрнстом, значит они не только разговаривают. И не нужно больше притворяться медведем. Я взял медвежью голову Сюзи, надел ее, снял. Я не мог сидеть тут, дожидаясь Фрэнни, как проститутку, — когда она с ним закончит и снова спустится в фойе, — и я знал, что бессилен вмешаться. Я, как всегда, опоздаю. На этот раз рядом не было никого такого быстроногого, как Гарольд Своллоу, и не было здесь Черной Руки Закона. Младший Джонс мог бы спасти Фрэнни снова, но он опоздал спасти ее от Эрнста, равно как и я. Если остаться в фойе вместе с Сюзи, я просто вместе с ней расплачусь, а я и так в последнее время плакал слишком много.
— Ты сказала Старине Биллиг? — спросил я Сюзи. — О бомбе?
— Она только беспокоится о своих долбаных фарфоровых медведях, — ответила Сюзи, продолжая плакать.
— Я тоже люблю Фрэнни, — сказал я и обнял Сюзи.
— Не так, как я! — ответила Сюзи, сдерживая плач.
«Да нет, именно так же», — подумал я.
Я начал подниматься по лестнице, но Сюзи неправильно меня поняла.
— Они где-то на третьем этаже, — сказала Сюзи. — Фрэнни спускалась сюда за ключом, но я не видела, от какой комнаты она взяла ключ.
Я посмотрел на регистрационную стойку; сразу можно было сказать, что сегодня очередь дежурить была медведицы Сюзи, потому что на стойке был полный бардак.
— Я ищу Иоланту, — сказал я. — А не Фрэнни.
— Собираешься сказать ей, да? — спросила Сюзи.
Но Иоланта была совершенно не заинтересована, чтобы ей что-то говорили.
— Мне надо кое-что тебе сказать, — сказал я из-за двери.
— Триста шиллингов, — ответила она, и я сунул деньги под дверь.
— Хорошо, можешь заходить, — сказала Иоланта.
Она была одна; от нее, очевидно, только что ушел клиент, она сидела на биде, совершенно голая, если не считать лифчика.
— Хочешь посмотреть на титьки тоже? — спросила меня Иоланта. — Это стоит еще сто шиллингов.
— Я хочу сказать тебе кое-что, — сказал я.
— Это тоже стоит еще сто шиллингов, — ответила она, подмывая себя с безразличностью домохозяйки, моющей посуду.
Я дал ей еще сто шиллингов, и она сняла лифчик.
— Раздевайся, — приказала она.
Я сделал, как мне было сказано, сообщив при этом:
— Это все глупые радикалы. Они все испортили. Они собираются взорвать Оперу.
— Ну и что? — сказала Иоланта, наблюдая, как я раздеваюсь. — У тебя, в сущности, неправильное тело, — сообщила она мне. — Ты, в сущности, маленький мальчик, но с большими мышцами.
— Мне, возможно, потребуется одолжить то, что лежит у тебя в сумочке, — предположил я. — Просто до того момента, пока этим не займется полиция.
Но Иоланта это проигнорировала.
— Тебе нравится стоя, прислонившись к стене? — спросила она меня. — Ты так хочешь? Если будем заниматься любовью в кровати… если мне надо лечь, то это еще лишних сто шиллингов.
Я прислонился к стене и закрыл глаза.
— Иоланта, — сказал я, — они на полном серьезе. Фельгебурт мертва, — сказал я. — И у этих психов есть бомба, большая бомба.
— Фельгебурт и родилась мертвой, — сказала Иоланта, вставая на колени и начиная меня сосать.
Потом она одела мне презерватив. Я попытался сосредоточиться, но, когда она встала напротив меня и запихала меня в себя, прижав к стене, она тут же проинформировала меня, что я низковат для того, чтобы делать это у стены. Я заплатил еще сто шиллингов, и мы попробовали в кровати.
— Теперь у тебя недостаточно стоит, — пожаловалась она, и мне стало интересно, обойдется ли мне этот очередной недостаток еще в сто шиллингов.
— Пожалуйста, не показывай виду радикалам, что тебе известны их планы, — сказал я Иоланте. — И возможно, для тебя же будет лучше, если ты на время уйдешь отсюда, — никто на самом деле не знает, что будет с отелем. Мы возвращаемся обратно в Америку.
— Хорошо, хорошо, — сказала она, спихивая меня с себя.
Она села на кровати, потом пересекла комнату и снова уселась на биде.
— Auf Wiedersehen, — сказала она.
— Но я не кончил, — заметил я.
— И кто в этом виноват? — спросила она меня, подмываясь и подмываясь, снова и снова.
Полагаю, что если бы я кончил, это стоило бы мне еще сотню шиллингов. Я посмотрел, как ее широкая спина качается над биде, качается несколько чаще, чем когда Иоланта извивалась подо мной. Пока Иоланта была спиной ко мне, я взял ее сумочку с прикроватного столика и заглянул внутрь. Сумочка выглядела так, как будто за порядком в ней следила медведица Сюзи. Там был открытый тюбик с какой-то мазью, и в сумочке Иоланты было липко от какого-то крема. Там были обычная помада, обычная пачка презервативов (я заметил, что забыл снять свой), обычные сигареты, какие-то таблетки, духи, бумажные носовые платки, мелочь, толстый бумажник, баночки с разнообразным хламом. Никакого ножа, никакого намека на пистолет. Ее сумочка была пустой угрозой, ее сумочка была блефом; она жульничала в сексе, — похоже, что и в насилии она жульничала тоже. Я потрогал одну баночку, самую большую и очень неудобную. Вытащил ее из сумочки и пригляделся; Иоланта повернулась и завизжала.
— Мое дитя! — визжала она. — Положи на место мое дитя!
Я чуть не уронил банку, увидев человеческий зародыш, плавающий в густой жидкости. Крохотный эмбрион со сжатыми кулачками: это был единственный цветок Иоланты, сорванный еще бутоном. Как страус успокаивается, запихав голову в песок, так не был ли для Иоланты этот эмбрион своего рода подделкой оружия? Не за это ли она держалась в своей сумочке, не за это ли хваталась, чувствуя угрозу? И что за странное успокоение она при этом ощущала?
— Положи мое дитя! — кричала она, приближаясь ко мне, нагая; после биде с нее капала вода.
Я осторожно положил банку с плодом на подушку и сбежал.
Закрывая за собой Иолантину дверь, я услышал, как Визгунья Анни объявила о своем фальшивом оргазме. Похоже, что отец сообщил ей плохие новости. Я уселся на лестничной площадке второго этажа, не желая видеть Сюзи в фойе и не отваживаясь пуститься на поиски Фрэнни этажом выше. Отец вышел из комнаты Визгуньи Анни; он пожелал мне покойной ночи, положив руку на плечо, и отправился наверх, спать.
— Ты сказал ей? — крикнул я ему вслед.
— Похоже, ей это совершенно безразлично, — сказал отец.
Я подошел к двери Визгуньи Анни и постучал.
— Я уже знаю, — сказала она мне, когда увидела, кто пришел.
Но я не кончил с Иолантой; и у
