высоких римских гвардейцев, и пожилого испанца с виллы д’Эст у озера Комо, который впервые заставил ее почувствовать свою красоту, и француза-авиатора в Сен-Рафаэле, который сбрасывал ей записки прямо в сад со своего аэроплана, и то чувство, которое она иногда испытывала, танцуя с Боровки — словно на нем были начищенные до блеска сапоги и отороченный белым мехом гусарский ментик…
Она видела множество американских кинокартин и знала, что девушки всегда выходят замуж за верных мальчиков из своих родных местечек, а после ничего не происходит.
— Я не поеду! — вслух сказала она.
Мать обернулась, держа в руках кучу одежды.
— Да что ты такое говоришь, Фифи? Думаешь, я тебя тут одну оставлю? — Фифи ничего не ответила, и она продолжала, словно подводя окончательный итог: — Ты не должна так разговаривать. Прекрати нервничать и говорить так со мной; вот тебе список покупок, поезжай и все купи! А позже сходим и выпьем чаю в кафе «Насснейгер».
Но Фифи уже приняла решение. Что ж, пусть будет Боровки, и у нее появится шанс зажить полной жизнью, пусть это и рискованно. Он может поступить на дипломатическую службу, и когда впоследствии они встретятся с леди Каппс-Кар и мисс Ховард на балу в какой-нибудь дипломатической миссии, она сможет произнести вслух то, что в этот момент казалось ей совершенно необходимым: «Ненавижу людей, которые выглядят так, словно только что с похорон вернулись!»
— Ну, беги! — продолжала мать. — И загляни в кафе, посмотри, там ли Джон, и привези его сюда, к чаю.
Фифи машинально взяла список покупок. Затем пошла к себе в комнату и написала записку Боровки, чтобы передать через консьержа по пути из отеля.
Вернувшись в гостиную, она увидела, как мать борется с туго набитым чемоданом, не желавшим закрываться, и ей стало ее ужасно жаль. Но ведь в Америке были и Эми, и Глэдис, так что Фифи взяла себя в руки.
Она вышла из номера и спустилась по лестнице, вспомнив на полпути, что из-за своей задумчивости забыла перед выходом взглянуть на себя в зеркало; к счастью, огромное зеркало висело на стене прямо у выхода из большого зала, и она перед ним остановилась.
Она была прекрасна — Фифи еще раз в этом убедилась, но теперь ей стало от этого грустно. Она задумалась, не в дурном ли вкусе платье, которое она сегодня надела? А надели бы такое импозантные мисс Ховард или леди Каппс-Кар? Ей-то оно казалось красивым, мягким и ладно скроенным, хотя цвет у него был кобальтовый — насыщенный, яркий и отливавший металлом.
А затем тишину мрачного холла нарушил внезапный звук, и Фифи замерла, затаив дыхание.
III
К одиннадцати часам мистер Вейкер уже устал, но в баре случилась, как это бывало иногда, вспышка буйного веселья, и он решил дождаться ее окончания. В душной конторе и пустынном вестибюле делать было нечего, и в салоне, где дни напролет он вел долгие беседы с одинокими англичанками и американками, тоже никого не оказалось; он вышел на улицу пройтись вокруг отеля. То ли дело было в самом этом всепоглощающем маршруте, то ли в часто бросаемых им взглядах на мерцающие окна номеров и простые, забранные решетками окна кухни ресторана, но эта прогулка всегда давала ему ощущение полного контроля над гостиничной жизнью, чувство посильной ему ответственности, словно это был корабль, а он обозревал его с юта.
Он миновал поток шума и музыки из бара, прошел мимо окна, за которым двое посыльных, сидя на койке, резались в карты за бутылкой испанского вина. Где-то наверху играл фонограф, в окне замер контур женской фигуры; затем шло тихое крыло, и он, свернув за угол, вернулся к исходной точке своего маршрута. Перед отелем, в тусклом свете фонаря над воротами, он заметил графа Боровки.
Что-то заставило его остановиться и присмотреться — что-то несообразное; Боровки, который не мог уплатить по счету, нанял лимузин с шофером! Он о чем-то подробно инструктировал водителя, и тут мистер Вейкер заметил, что на переднем сиденье покоится дорожная сумка, и тогда он вышел вперед, на свет.
— Вы решили нас покинуть, граф?
Услышав голос, Боровки вздрогнул.
— Только на одну ночь, — ответил он. — Должен встретить мать.
— Понятно…
Боровки с упреком на него посмотрел.
— Мой чемодан и шляпная коробка остались в номере, можете убедиться. Неужели вы подумали, что я решил сбежать, не уплатив по счету?
— Конечно же, нет! Желаю вам счастливого пути и надеюсь, что ваша матушка окажется в добром здравии.
Но, зайдя внутрь, он тут же отправил лакея посмотреть, на месте ли багаж, и даже дал указание тщательно взвесить чемоданы, чтобы убедиться, что они не пусты — в качестве меры предосторожности.
Затем примерно на часок прилег вздремнуть. А проснулся оттого, что ночной портье дергал его за руку, и из вестибюля шел сильный запах дыма. Прошло некоторое время, прежде чем Вейкер смог осознать, что одно крыло отеля в огне!
Отправив портье поднимать тревогу, он бросился по коридору в бар, и сквозь дым, который шел из дверного проема, разглядел горящий бильярдный стол, охваченный огнем пол и вспышки пламени, взметавшегося всякий раз, когда на полке от жара лопалась очередная бутылка с алкоголем. Торопливо удалившись от бара, повстречал полуодетых лакеев и посыльных, которые приступили к борьбе с огнем, таская емкости с водой из подвала. Портье прокричал, что пожарные уже едут. Он посадил двоих на телефоны, чтобы будить гостей, и побежал к очагу возгорания, чтобы организовать оттуда до подвала шеренгу водоносов из лакеев и посыльных; и тогда он впервые вспомнил о Фифи.
Его охватила слепая ярость: наверняка это она, с рановато проявившейся индейской жестокостью, воплотила в жизнь свою угрозу! Эх, с этим он еще разберется; еще есть законы в этих кантонах! А звон на улице тем временем давал понять, что прибыли пожарные машины, и он стал проталкиваться обратно через вестибюль, который был теперь заполнен мужчинами в одних пижамах с портфелями в руках, и дамами в неглиже, несущими шкатулки с драгоценностями и любимых собачек; с каждой минутой их становилось все больше, и шум голосов, поначалу мелодичный, тихий и сонный, достиг стаккато на фоне обычного гула вечернего приема.
Лакей позвал мистера Вейкера к телефону, но управляющий торопливо от него отмахнулся.
— Это полицейский комиссар! — не отступал лакей. — Говорит, что вы обязаны с ним переговорить!
Издав вопль, мистер Вейкер поспешил к себе в контору.
— Алло!
— Я из полицейского участка. Это управляющий отеля «Труа-Монд»?
— Да, но у нас тут пожар!
— Среди
