Кора помолчала.
– Тогда почему же вы приняли его условия?
– Я его условий не принимал. Окончательные переговоры должны были вести сами Мэллори. Не знаю, как это случилось, но они сдались и уступили. Должно быть, чего-то испугались. Я не хотел вмешиваться, но сейчас решил обратиться к вам через голову Тома, так как не сомневаюсь, что он выполнял ваши указания. Теперь управляем фирмой мы с вами, так что если мы найдем общий язык, то никакие посредники нам не нужны. И я хочу сказать вот что: Том нам больше не нужен.
Кора смотрела на него насмешливым взглядом.
– Вы уверены? – спросила она. – Так вы хотите, чтобы я сама каждый день ходила в контору? Я достаточно насиделась там в свое время, когда была молода, когда мой брат, Док Стюарт и я составляли и дирекцию и штат служащих.
– Вам совершенно незачем ходить в контору. Этим займусь я. Я буду часто заглядывать к вам. Мы с вами можем уютно посидеть, поговорить, выпить…
– Кстати, хотите выпить?..
– Уверяю вас, это не намек – хотя я не отказался бы от виски с содовой, только немного погодя. Нет, я буду ходить в контору каждый день, а вы будете решать вопросы, с которыми я к вам приду. Это значит, что вам одним днем реже придется ездить на скачки, играть в маджонг или сидеть у телетайпа, передающего биржевые новости, – словом, проводить время, как вам нравится. А мне будет очень приятно приходить сюда. – Дуг обвел гостиную чуть погрустневшим взглядом. – Я очень тоскую по жене, – к собственному удивлению, вдруг сказал он. «Хочешь сыграть на сочувствии?» – зло усмехнулся он про себя, но и слезы на его глазах, и горе, комком подступившее к горлу, были настоящими. Он взял себя в руки и сквозь глухую боль услышал свой спокойный голос: – Она умерла несколько месяцев назад.
Умные глаза Коры, смотревшие на него чуть растерянно и настороженно, вдруг потеплели от жалости. Она молчала, и казалось, была огорчена, что не может найти нужных слов. Вздохнув, она тяжело поднялась с дивана, как старая, усталая женщина.
– Я подумаю об этом, – тихо сказала она. – Что же, хотите выпить?
– Спасибо, с удовольствием. – Дуг уже справился с собой и стал прежним.
– И ещё одно. Я хотел бы, чтобы вы познакомились с братьями Мэллори. Надо же вам знать, от кого зависит ваше будущее.
– Вы в самом деле считаете, что для меня так важно это знакомство? – спросила Кора, озабоченно глядя на него, теперь она разговаривала с ним, как со старым другом, которому можно доверять во всем.
– Да, считаю, – просто сказал он.
– Хорошо, я это сделаю.
Октябрьский ветер промчался через ночной город и забарабанил в окна лаборатории, оглашая принесенную весть: больше нельзя терять ни минуты. Дрожание стенок отозвалось внутри неосвещенного здания тревожным ропотом – весть была услышана. Нервная спешка стала неотъемлемой частью этой ночи, как и темнота, которая окутывала всё помещение, кроме светлого уголка, где угольная дуга шипела так настойчиво, что заглушала принесенный ветром зов в будущее, и светилась таким слепящим блеском, что Ван Эппу приходилось работать в черных очках.
Впрочем, в защите нуждались только человеческие глаза – невыносимо яркий свет бил прямо в круглую стеклянную камеру передающей трубки, которая находилась в восемнадцати дюймах от дуги и напоминала огромный глаз часовщика, близоруко всматривающийся в черный крест на придвинутой почти вплотную шестидюймовой стеклянной пластинке.
Из соседней комнаты, где в бормочущей темноте стояли приемные схемы, вышел на свет Дэви. Опустив сдвинутые на лоб темные очки, он направился к схемам, управляющим передающей трубкой; по его напряженному лицу, быстрым шагам и сосредоточенному виду Ван Эпп понял, что нечего спрашивать: «Ну как, выходит?»
С того дня как Дэви и Кен смонтировали прибор для приема изображения и перенесли его в темную комнатку для проведения опытной передачи, прошли три лихорадочные недели, и ещё неделя прошла с тех пор, как они установили здесь трубку и передающие схемы. Пять дней назад огромный стеклянный глаз ненадолго ожил: его сетчатка из тончайшего металла в течение нескольких секунд воспринимала тень черного креста. По семи его стеклянным нервам устремлялись импульсы тока, которые должны были запечатлеть электрическую копию изображения на электронных стремнинах, несшихся через лампы и элементы схем управления, а те – по экранизированному кабелю, проведенному сквозь стену, передавали их приемным схемам – там тень креста буквально соскальзывала с потока электронных метеоров и растекалась по экрану приемной трубки. Только на одну мимолетную секунду на экране появилось изображение креста и тут же исчезло.
С тех пор экран приемной трубки светился в насыщенной ожиданием темноте, как окошко в фосфорически-зеленый мир, где не было ничего, кроме клубящегося тумана и снежных хлопьев. После той кратковременной удачи Кен и Дэви день за днем вглядывались в зеленоватую бурю на экране, что-то без конца переделывали, давали всё новые и новые указания Ван Эппу и после каждой новой поправки были убеждены, что вот-вот сквозь туман и снег снова проступят грубые очертания креста.
Дэви почти не разжимал крепко стиснутых зубов, так что в конце концов у него заболели мускулы лица. Стоило ему на минуту присесть, его длинное стройное тело мгновенно обмякало, но как только он начинал двигаться, в нем снова появлялась гибкость долговязого мальчишки. Он командовал Кеном, а Кен командовал им. Оба молча ненавидели друг друга, но волей-неволей сливались в одно целое, с одинаковым волнением ожидая одного и того же.
Дэви пошел в комнатку, где находилось передающее устройство, решив ещё раз попытаться увеличить напряжение в собирающем электроде. Он повернул черную ручку на два деления и остановился, каждым своим нервом ожидая, что вот-вот радостный возглас Кена возвестит о появлении креста. Не секунды проходили в полной тишине.
– Крикни мне, когда повысишь напряжение, – раздался наконец усталый и раздраженный голос Кена, и у Дэви упало сердце.
– Да я уже повысил, – с горькой досадой отозвался Дэви. Он потер лицо руками, стараясь поскорее справиться с тысячным по счету разочарованием, и побрел назад, в темноту, где оконные стекла бормотали: «Скорей, скорей, скорей!»
В зеленоватом свете, струившемся с экрана, казалось, будто Кен плывет по дну призрачного фосфоресцирующего моря.
– До прихода Дуга осталось всего полчаса, – сказал Дэви. – Позвони ему и скажи, чтобы он не приходил.
– Ещё целых полчаса, – заупрямился Кен. – Давай пробовать дальше.
Дэви был так измучен, что терпение его лопнуло.
– Ты что, надеешься в полчаса сделать то, что не удалось нам за неделю?
– огрызнулся он. Мысль о том, что Дуг, в первый раз придя к ним в лабораторию, окажется свидетелем неудачи, была для него нестерпимой. – Ты должен был ещё утром сказать, чтобы он не приходил!
– Почему? – резко бросил Кен. – Я был уверен, что сегодня мы получим изображение. Я и сейчас уверен. Боже мой, мы были так близки к этому, так близки! – с отчаянием воскликнул он. – Ведь всё уже было у нас в руках!
– А надолго ли? Ты едва успел взглянуть на экран и тотчас бросился к телефону приглашать Дуга! Я готов был тебя убить! Ты столько лет корпишь над этим, неужели ты до сих пор не понимаешь, что, если изображение появляется на какую-то секунду, это ещё ровно ничего не значит? Не надо было звать Дуга, пока мы не убедимся, что стоит повернуть рукоятку – и изображение будет на месте минута за минутой, час за часом, день за днем!
– А, да замолчи ты! Почему я должен был думать, что оно исчезнет? – разозлился Кен. – Ведь не пропало же оно в Уикершеме, пока мы не разобрали прибор. И оно было точно таким, когда я пошел звонить Дугу. Откуда я знал, что оно исчезнет, как только я отойду?
– Если бы это был не Дуг, а кто-нибудь другой, ты бы, не колеблясь ни секунды, позвонил, что приходить не надо. Но ты всё время боишься, как бы, упаси бог, не уронить свое достоинство. Да кто он такой, черт бы его взял? Из-за чего ты, собственно, с ним воюешь?
Кен молча уперся в брата суровым обвиняющим взглядом, как человек, наконец-то узнавший, кто его предал, но Дэви, распаленный злостью, не обратил на это внимания. Сколько лет он всегда выручал Кена – теперь хватит.
– Я не позволю тебе ставить нас в идиотское положение, – сказал он. – Я сам позвоню Дугу.
– Черта с два ты позвонишь! – заявил Кен. – У нас ещё есть двадцать минут.
– А потом что?
– Если ничего не получится, мы скажем, что прибор только что развалился.
– И он будет сидеть и ждать, пока мы его наладим!
– Пусть сидит, сукин сын! – с холодной яростью сказал Кен. Его изможденное лицо стало жестким и казалось отлитым из белого металла. – Надоест ждать, и он уберется. Какого дьявола ты теряешь время на разговоры? – вдруг закричал он.
– Потому что ты спятил, – невозмутимо ответил Дэви. Приступ злости прошел, и он снова почувствовал себя до смерти усталым: ведь отвечать за любой опрометчивый шаг опять придется одному ему, так всегда было и так будет всегда. – Мы ведь ничего нового не делаем, – досадливо сказал он. – У нас нет никакого плана. Мы просто копошимся наугад, с бессмысленной надеждой, что случайно тронем то, что надо, и всё пойдет как по маслу. Ты же понимаешь, что это игра, а не работа. Надо проследить за всем процессом с самого начала: дуга дает свет. Собирающая линза фокусирует его на крест. Вторая линза фокусирует изображение креста на сетку в трубке, сетка передает сигнал…
