Духъ недолго оставался въ этомъ мѣстѣ и, приказавъ Скруджу держаться за его одежду, полетѣлъ надъ болотомъ. Но куда онъ спѣшилъ? Не къ морю ли? Да, къ морю. Оглянувшись назадъ, Скруджъ съ ужасомъ увидѣлъ конецъ суши, рядъ страшныхъ скалъ; онъ былъ оглушенъ неистовымъ гуломъ волнъ, которыя крутились, бушевали и ревѣли среди черныхъ пещеръ, выдолбленныхъ ими, и такъ яростно грызли землю, точно хотѣли срыть ее до основанія. Но на мрачной грядѣ подводныхъ скалъ въ нѣсколькихъ миляхъ отъ берега, гдѣ весь годъ бѣшено билось и кипѣло море, стоялъ одинокій маякъ. Множество морскихъ водорослей прилипало къ его подножію, и буревѣстники, рожденные морскимъ вѣтромъ, какъ водоросли — морской водой, поднимались и падали вокругъ него, подобно волнамъ, которыхъ они чуть касались крыльями.
Но даже и здѣсь два человѣка, сторожившіе маякъ, развели огонь, который сквозь оконце въ толстой стѣнѣ проливалъ лучъ свѣта на грозное море. Протянувъ другъ другу мозолистыя руки надъ грубымъ столомъ, за которымъ они сидѣли съ кружками грога, они поздравляли другъ друга съ праздникомъ: тотъ, который былъ старше и лицо котораго отъ суровой непогоды было покрыто рубцами, какъ лица фигуръ на носахъ старыхъ кораблей, затянулъ удалую пѣсню, звучавшую, какъ буря.
Снова понесся духъ надъ чернымъ взволнованнымъ моремъ, все дальше и дальше, пока, наконецъ, далеко отъ берега, они не опустились на какое-то судно. Они побывали позади кормчаго, занимающаго свое обычное мѣсто, часового на носу, офицеровъ на вахтѣ, стоявшихъ на своихъ постахъ, подобно призракамъ. Каждый изъ нихъ думалъ о Рождествѣ, тихонько напѣвалъ рождественскую пѣснь или разсказывалъ вполголоса своему товарищу о прошедшихъ праздникахъ и дѣлился своими мечтами о родинѣ, тѣсно связанными съ этими праздниками: Каждый изъ бывшихъ на кораблѣ моряковъ, бодрствовалъ онъ или спалъ, былъ ли добръ или золъ, каждый въ этотъ день становился ласковѣе и добрѣе, чѣмъ когда-либо, и вспоминалъ о тѣхъ далекихъ людяхъ, которыхъ онъ любилъ, вѣря, что и имъ отрадно думать о немъ.
Прислушиваясь къ завываніямъ вѣтра, Скруджъ думалъ о томъ, какъ сильно должно поражать сознаніе, что ты несешься, сквозь безлюдную тьму надъ невѣдомой бездной, глубины которой таинственны, какъ смерть. Занятый такими мыслями Скруджъ очень удивился, услышавъ, вдругъ искренній смѣхъ, и удивился еще болѣе, когда узналъ смѣхъ своего племянника и очутился въ теплой, ярко освѣщенной комнатѣ рядомъ съ духомъ, который привѣтливо улыбался его племяннику.
— Ха! ха! — смѣялся тотъ;- Ха, ха, ха! —
Если вамъ, благодаря какому-либо невѣроятному случаю приходилось знать человѣка, превосходящаго племянника Скруджа способностью такъ искренно смѣяться, то я скажу, что охотно познакомился бы и постарался сблизиться съ нимъ.
Какъ прекрасно и цѣлесообразно устроено все на свѣтѣ! Заразительны печали и болѣзни, но ничто такъ не заражаетъ, какъ смѣхъ и веселость. Вслѣдъ за своимъ мужемъ, который смѣялся, держась за бока и корча всевозможныя гримасы, не менѣе искренно смѣялась жена. Собравшіеся гости также не отставали отъ нихъ
— Ха, ха, ха, ха!
— Онъ сказалъ, что Рождество вздоръ! Честное слово! — вскричалъ племянникъ Скруджа. — Мало того, онъ твердо убѣжденъ въ этомъ!
— Тѣмъ стыднѣе для него! — съ негодованіемъ сказала племянница Скруджа. — Да благословитъ Богъ женщинъ: онѣ никогда ничего не дѣлаютъ наполовину и ко всему относятся серьезно.
Жена племянника Скруджа была очень хорошепькая женщина. Ея личико съ ямочками на щекахъ, нѣсколько удивленнымъ выраженіемъ, яркимъ маленькимъ ротикомъ, точно созданнымъ для поцѣлуевъ и который, конечно, часто цѣловали — было очень привлекательно. Прелестныя маленькія пятнышки на подбородкѣ сливались, когда она начинала смѣяться, а пару такихъ блестящихъ глазъ вамъ врядъ ли случалось видѣть. Словомъ, она была очень пикантна и никто не пожалѣлъ бы, познакомившись съ ней поближе.
— О, онъ забавный старикъ, — сказалъ племянникъ Скруджа, — это правда, и не такъ пріятенъ, какъ могъ бы быть. Я не упрекаю его: за свои ошибки онъ самъ же и получаетъ должное.
— Я увѣрена, что онъ очень богатъ, — попробовала намекнуть племянница Скруджа. — По крайней мѣрѣ, ты всегда увѣряешь въ этомъ:
— Что же изъ того, дорогая, — сказалъ племянникъ Скруджа, — его богатство не приноситъ ему никакой пользы. Что хорошаго онъ изъ него извлекъ? Онъ не видитъ отъ него никакой радости. Его нисколько не утѣшаетъ мысль, что онъ могъ бы осчастливитъ насъ своимъ богатствомъ. Ха, ха, ха!
— Невыносимый человѣкъ, — замѣтила племянница Скруджа. И сестры ея и всѣ другія женщины присоединились къ ея мнѣнію.
— Нѣтъ, я не согласенъ съ этимъ, — сказалъ племянникъ Скруджа. — Мнѣ жаль его. Я не могъ бы на него сердиться, еслибы и хотѣлъ. Кто страдаетъ отъ его чудачествъ? Только онъ самъ. Видите ли, онъ забралъ себѣ въ голову, что не расположенъ къ намъ и не хочетъ притти обѣдать. Ну и что же? Онъ же и теряетъ, хотя, правда, немного.
— А по-моему, онъ лишился очень хорошаго обѣда, — прервала племянница Скруджа.
Всѣ подтвердили ея слова, и съ темъ большимъ основаніемъ, что обѣдъ былъ конченъ, и всѣ собрались вокругъ стола за десертомъ при свѣтѣ лампы.
— Мнѣ очень пріятно это слышать, — сказалъ племянникъ Скруджа, — ибо я не очень-то довѣряю искусству молодыхъ хозяекъ. Вы что скажете, Топперъ?
Очевидно, имѣя виды на одну изъ сестеръ племянницы Скруджа, Топперъ отвѣтилъ, что холостякъ — человѣкъ жалкій, отверженный и не имѣетъ права выражать своего мнѣнія по этому поводу. Одна изъ сестеръ племянницы Скруджа, полная дѣвушка въ кружевной косынкѣ (не та, у которой были розы), покраснѣла при этихъ словахъ.
— Продолжай же, Фредъ, — сказала племянница Скруджа, захлопавъ въ ладоши. — Никогда онъ не договариваетъ того, что начнетъ. Смѣшной человѣкъ!
Снова племянникъ Скруджа, такъ расхохотался, что невозможно было не заразиться его веселіемъ. Всѣ единодушно послѣдовали его примѣру, хотя сестра племянницы Скруджа, полная дѣвушка, желая удержаться отъ смѣха, усиленно нюхала ароматическій уксусъ.
— Я хотѣлъ только сказать, — промолвилъ племянникъ Скруджа, — что слѣдствіемъ его нерасположенія къ намъ и нежеланія повеселиться вмѣстѣ съ нами выходить то, что онъ теряетъ много прекрасныхъ минутъ, которыя, конечно, не принесли бы ему вреда. Все же, я думаю, ему гораздо интереснѣе было бы посѣтить насъ, чѣмъ носиться со своими мыслями или сидѣтъ въ затхлой старой конторѣ или пыльныхъ комнатахъ. Мнѣ жалъ его, а потому ежегодно я намѣренъ приглашать его къ намъ, не обращая вниманія на то, нравится ли это ему или нѣтъ. Пусть до самой смерти онъ относится съ Рождеству такъ, какъ теперь; не считаясь съ этимъ, а все-таки ежегодно буду приходить къ нему и радостно спрашивать: «Какъ ваши здоровье, дядюшка?..» и, надѣюсь, онъ перемѣнить, наконецъ, о немъ мнѣніе. И если, подъ вліяніемъ этого, онъ оставитъ своему бѣдному, писцу 50 фунтовъ стерлинговъ послѣ смерти, то и этого будетъ довольно съ меня. Думаю, что вчера мои слова тронули его.
Всѣ засмѣялись при послѣднихъ словахъ. Но будучи предобродушно настроенъ и нисколько не смущаясь тѣмъ, что смѣются надъ нимъ, лишь бы только смѣялись, племянникъ Скруджа поощрялъ ихъ въ этомъ веселіи, передавая съ сіяющимъ видомъ изъ рукъ въ руки бутылку вина.
Семья была музыкальна, и сейчасъ же послѣ чая началась музыка. Всѣ отлично знали свое дѣло, а особенно Топперъ, который во время исполненія хоровой пѣсни и канона рычалъ басомъ, даже не покраснѣвъ и не напруживъ толстыхъ жилъ на лбу. Племянница Скруджа хорошо играла на арфѣ, и среди другихъ пьесъ исполнила простую коротенькую пѣсенку (ее можно было выучиться насвистывать въ двѣ минуты), знакомую даже тому маленькому ребенку, который пріѣзжалъ за Скруджемъ въ пансіонъ, какъ объ этомъ ему напомнилъ духъ минувшаго Рождества.
Когда раздалась эта мелодичная пѣсенка, Скруджъ вспомнилъ все то, что показалъ ему духъ. Пѣсенка очень растрогала его, и онъ подумалъ, что если бы онъ прежде слышалъ ее чаще, онъ относился бы сердечнѣе къ людямъ и достигъ бы счастія и безъ помощи могильщика, закопавшаго тѣло Якова Марли. Но музыкѣ былъ посвященъ не весь вечеръ. Спустя нѣкоторое время начали играть въ фанты. Хорошо иногда сдѣлаться дѣтьми, а лучше всего быть ими въ дни Рождества, когда самъ Великій Основатель его былъ ребенкомъ, Сначала, разумѣется, играли въ жмурки. Я также мало вѣрю тому, что глаза Топпера были завязаны, какъ тому, что они были у него, въ сапогахъ. Между Топперомъ и племянникомъ Скруджа былъ, очевидно, уговоръ помогать другъ другу о чемъ зналъ и духъ Рождества. Уже одно то, какъ онъ ловилъ полную сестру племянницы Скруджа, было издѣвательствомъ надъ человѣческой довѣрчивостью. Преслѣдуя ее повсюду, онъ опрокидывалъ каминныя принадлежности, спотыкался о стулья, наталкивался на фортепіано, запутывался въ занавѣсахъ; онъ всегда зналъ, гдѣ она, и ловилъ только ее одну. Если бы вы умышленно старались попасться ему подъ руку (что и дѣлали нѣкоторые), онъ сдѣлалъ бы видъ, что ловитъ васъ, а на дѣлѣ стремился бы только къ полной дѣвушкѣ. Она все кричала, что это не честно и была, конечно, права. Но, наконецъ, онъ поймалъ ее, загнавъ въ уголъ, откуда не было выхода, несмотря на всѣ старанія ея пропорхнуть мимо него, шурша шелковымъ платьемъ. Здѣсь поведеніе его стало еще возмутительнѣе! Онъ притворился, что не узнаетъ ее. Ему, видите ли, надо было дотронуться до нея, чтобы убѣдиться въ этомъ, ощупать кольцо на ея рукѣ или цѣпочку на ея шеѣ. Гадко и омерзительно! Воспользовавшись моментомъ, когда ловилъ другой, а они оставались наединѣ за занавѣсками, она, конечно, откровенію высказала, ему свое мнѣніе о его поведеніи.
