— Каменные ворота не подойдут.
— Не подойдут? Жаль. А почему, интересно?
— Не всё ли равно почему. Не подойдут.
— Но ведь каменные ворота — это чудесно. Жили бы так, словно вам пожаловали титул барона, а, сэнсэй? Разве плохо?
Ёдзиро говорил с самым серьёзным видом. Хирота насмешливо улыбался. В конце концов верх одержала серьёзность и решено было, во всяком случае, посмотреть дом. Сансиро взял на себя роль провожатого.
Выйдя переулком на соседнюю улицу, они прошли по ней с полквартала к северу и очутились на узенькой улочке, скорее похожей на тупик. Она упиралась в сад, принадлежавший торговцу цветами. Немного не доходя до него, Сансиро и его спутники остановились. Справа они увидели два гранитных столба и железные створки ворот.
— Здесь, — сказал Сансиро. На воротах действительно висела табличка «Сдаётся».
— Вот это да! — Ёдзиро с силой толкнул ворота, но они оказались запертыми.
— Подождите, сейчас пойду спрошу, — быстро проговорил Ёдзиро и скрылся в глубине сада. Хирота и Сансиро оказались предоставленными самим себе.
— Ну что, нравится вам Токио?
— Как сказать…
— Город, конечно, большой, но грязный, верно?
— Да-а… Пожалуй…
— Нет, с Фудзисан ничто не сравнится, не правда ли?
О Фудзисан Сансиро совсем забыл. Ему показал эту гору Хирота, когда они ехали в поезде. Сейчас, вспомнив об этом, Сансиро ощутил её величие. И ничтожными показались мучившие его тревоги и сомнения. Сансиро устыдился того, что не заметил, как растерял тогдашние впечатления. Но тут Хирота озадачил его новым вопросом:
— Вы никогда не пробовали перевести Фудзисан?
— Перевести?
— Да, перевести. Любопытная вещь. Когда переводят природу, о ней говорят, как о человеке, наделяя теми же эпитетами: «величественная», «великая» или «могущественная», и всё в таком духе.
Сансиро наконец понял, в каком смысле Хирота употребил слово «переводить».
— Всякое явление можно персонифицировать. На это неспособны только такие люди, на которых природа не оказывает никакого нравственного влияния.
Сансиро молчал, ожидая продолжения разговора, но Хирота вдруг бросил взгляд в сторону сада, в котором скрылся Ёдзиро, и, словно обращаясь к самому себе, проговорил:
— Долго как! Интересно, что он там делает?
— Пойду посмотрю? — предложил Сансиро.
— Нет, что вы! Это бесполезно, так просто его сейчас оттуда не вытащишь. Лучше подождём, хлопот меньше.
С этими словами Хирота уселся на корточки под живой изгородью из трёхлистного лимонника, подобрал камешек и принялся рисовать на земле. Полная беспечность — как у Ёдзиро. Только совершенно иного характера.
Из-за густо растущих сосен раздался наконец громкий голос Ёдзиро:
— Сэнсэй! Сэнсэй!
Но сэнсэй продолжал рисовать. Что-то очень похожее на светильник перед буддийским храмом. Не получив ответа, Ёдзиро вынужден был подойти к ним.
— Пойдите посмотрите, сэнсэй… Дом вполне подходящий. Принадлежит садоводу. Можно попросить, и нам откроют ворота, но проще зайти со стороны сада.
Они прошли через сад торговца цветами к сдающемуся дому. Открывая снаружи ставни и заглядывая внутрь, обошли дом кругом и осмотрели все комнаты. В таком доме не зазорно было поселиться человеку среднего достатка. Плата, как сообщил Ёдзиро, сорок иен в месяц с уплатой вперёд за три месяца.
— Зачем понадобилось смотреть такой роскошный дом? — спросил Хирота, когда они вышли на улицу.
— Зачем понадобилось? А что в этом плохого? — возразил Ёдзиро.
— Ведь всё равно не снимем…
— Да нет, я бы снял за двадцать пять иен. Только хозяин никак не соглашается.
— Ещё бы! — проворчал Хирота.
Ёдзиро принялся рассказывать историю ворот с гранитными столбами. До последнего времени они стояли перед одним особняком, где часто бывал Ёдзиро. Потом их купил садовод, когда занялся перестройкой своего дома, и поставил их вон в том месте. Это было в духе Ёдзиро — узнавать всякие любопытные подробности.
Они стали молча спускаться к Табатанотани. О доме больше не вспоминали. Только Ёдзиро нет-нет да и заговаривал о воротах. За их доставку садовод уплатил чуть ли не пять иен. Так что деньжата у него, надо думать, водятся. Он и дом-то этот построил, чтобы сдать за сорок иен в месяц, как-то совсем не к месту заявил Ёдзиро, а кто, собственно, его снимет? Охотников наверняка не найдётся. Придётся хозяину снизить плату. И уж тогда они непременно снимут этот дом.
— Ты чересчур много болтаешь, — сказал Хирота. — Сколько времени из-за тебя потеряли! Мог быстрее покончить с этим делом.
— Это вы всерьёз насчёт времени? Так ведь вы сами что-то там рисовали. Сэнсэй тоже довольно беспечный человек.
— Ну, кто из нас беспечнее — ещё вопрос.
— А что это вы рисовали, позвольте спросить?
Сэнсэй не ответил. Тогда к нему обратился Сансиро с очень серьёзным видом:
— Это, кажется, был маяк?
Хирота и Ёдзиро рассмеялись.
— Маяк — это ты здорово придумал. Но, по-моему, сэнсэй рисовал Сохати Нономию!
— Что? Почему ты так решил?
— Талант Нономии-сан сверкает даже за границей, а в Японии он пребывает во мраке неизвестности. Никто его не знает. За мизерное жалованье он безвыходно сидит в своём подвале — поистине неблагодарный труд. Смотреть на него жалко!
— Зато такие, как ты, светят не дальше чем на какой-нибудь шаг вокруг себя, точь-в-точь как круглый бумажный фонарь.
Ёдзиро, которого сравнили с круглым бумажным фонарём, вдруг повернулся к Сансиро.
— Ты в каком году родился, Огава-кун?
— Мне двадцать три, — ответил Сансиро.
— Да тебе, пожалуй, не дашь ни больше, ни меньше… Говоря откровенно, сэнсэй, я терпеть не могу таких вещей, как, скажем, круглый бумажный фонарь или японская трубка с круглой чашечкой. Может, это оттого, что я родился после пятнадцатого года Мэйдзи. Они кажутся мне чересчур старомодными и вызывают какое-то неприятное чувство… А ты, Огава-кун, что об этом думаешь?
— Никакой особой неприязни к этим вещам я не питаю, — ответил Сансиро.
— Впрочем, ты ведь только что приехал из своей кюсюской глуши и всё ещё держишься взглядов начала Мэйдзи.
Ни Сансиро, ни Хирота никак не прореагировали на это заявление. Они прошли ещё немного. На тщательно расчищенном участке, где прежде была криптомериевая роща, рядом со старым храмом стояло совсем новое, европейского стиля, здание, выкрашенное в голубой цвет. Видимо, сравнивая, Хирота посмотрел на храм, потом на голубое здание.
— Смешение эпох. Типичная черта материального и духовного мира Японии. Вы, вероятно, видели маяк в Кудане? — Снова зашёл разговор о маяке. — Это старинный памятник, он даже упоминается в «Альбоме достопримечательностей Эдо»[33].
— Нехорошо так шутить, сэнсэй. Каким бы старинным ни был маяк в Кудане, он всё равно не мог быть упомянут в «Альбоме достопримечательностей Эдо».
Хирота рассмеялся. По правде говоря, он уже понял, что спутал с этим альбомом цветные гравюры «Достопримечательности Токио». Однако продолжил свою мысль, сказав, что рядом с маяком, этим старинным сооружением, выстроено современное кирпичное здание Офицерского собрания Кайкося. Сочетание поистине, нелепое. Но никто этого не замечает, все равнодушно проходят мимо. Это весьма характерно для нынешнего японского общества.
Ёдзиро и Сансиро поддакнули: «Действительно». Они миновали храм и вскоре оказались перед большими чёрными воротами. Ёдзиро стал уверять, что дорога за этими воротами ведёт к Доканъяма. «А проход разрешён?» — на всякий случай спросил Хирота. Ёдзиро с убеждённостью ответил, что, разумеется, разрешён, что это загородная вилла Сатакэ и ходить здесь может кто угодно. Не сомневаясь больше, Сансиро и Хирота последовали за Ёдзиро. Но когда из рощи вышли к старому пруду, появился сторож и стал ругать их. Ёдзиро только успевал оправдываться.
Затем они вышли к Янака, прогулялись по Нэдзу, и домой Сансиро вернулся только к вечеру. Впервые за последнее время, казалось ему, он провёл день так весело и приятно.
На следующее утро Ёдзиро на занятиях не было. Не явился он и после обеда, как надеялся Сансиро. В библиотеке его тоже не оказалось. С пяти до шести Сансиро слушал общую лекцию для студентов филологического факультета. Записывать было невозможно — чересчур темно. А свет обычно зажигали позднее. Это было то время дня, когда небо между ветвями огромных вязов за продолговатыми окнами быстро темнеет, а лица лектора и слушателей становятся едва различимыми. Возникает ощущение таинственности: словно в полной темноте лакомишься пирожками с бобовым джемом. Сансиро с удивлением обнаружил, что не улавливает смысла лекции. Он сидел, подперев щёки руками, равнодушный ко всему, мысли его витали где-то далеко. Пожалуй, главное достоинство лекций, что на них можно вот так сидеть, подумал Сансиро. Вдруг вспыхнул свет. Он рассеял таинственность. Сансиро вдруг почувствовал голод, и ему захотелось домой. Видимо, догадавшись о настроении студентов, преподаватель быстро закончил лекцию. Сансиро поспешил к себе в Оивакэ.
