— Дойдем мы когда-нибудь до сути? — закричала Джойс, которой, конечно, не терпелось поскорее удрать на улицу. — Если тут есть суть.
— Дойдем, дойдем, нахальная обезьянка, — сказала мама, которую Джойс уже успела вывести из себя. — Только ты все же не забывай, что это как-никак были деньги дяди Фила. А теперь вот Он Ушел От Нас Навсегда.
Тут все домочадцы, собравшиеся на совет, помрачнели, и мама прикусила язык, сообразив, что сморозила глупость.
Доктор, человек раздражительный и усталый, был очень рассержен безвременным уходом дяди Фила. Сердце у дяди Фила никуда не годилось, и доктор строго предупредил маму и папу, что лекарства дяди Фила, которые тот принимает во время приступов, должны быть всегда под рукой. Но во вторник утром кто-то переставил коробку с лекарствами на каминную доску, и он не смог ее достать, когда начался последний, роковой приступ. Понятно, все спрашивали и переспрашивали друг друга, но никто не припоминал, чтобы ставил туда эту коробку, и всем было очень неловко и даже, можно сказать, противно. Вышло это случайно, доктор ни на что такое не намекал, но все-таки кто-то из них проявил большую небрежность. И ни куда не денешься: все они по разным уважительным причинам были рады или по крайней мере чувствовали облегчение от того, что дяди Фила больше нет с ними. Он не любил их, и мало сказать, что они отвечали ему взаимностью. Даже мама никогда его по-настоящему не любила. Папа кое-как терпел его — не больше. А младшие члены семьи, те просто не выносили и побаивались язвительного старикашки с длинным острым носом и еще более острым языком, ненавидели его неторопливые движения и стойкое упорство, с которым он удерживал за собой лучшее место перед камином, даже если кто-нибудь заглядывал на огонек, и терпеть не могли, когда он сидел там, наблюдая за ними, До того как приехать сюда, он работал в Бирмингеме в какой-то ссудной кассе, а вернее будет сказать, в ростовщическом заведении, — как видно, от этой работы он и сделался таким противным, циничным и ядовитым. Кроме того, шея у него была свернута набок после какого-то несчастного случая, так что всегда казалось, будто он хочет заглянуть за угол, и уже одно это, не говоря об остальном, действовало всем на нервы. И теперь, понятно, все с облегчением думали о том, что никогда больше не увидят, как он осторожно и неторопливо выходит к обеду, свернув голову набок и словно вынюхивая своим длинным носом, чту они тут делают, — злющий старикан, всегда готовый сделать какое-нибудь въедливое замечание. Но в то же время им было неловко от того, что лекарства дяди Фила оказались на каминной доске, хотя должны были лежать на столике возле его кресла. Так что, пока мама ругала себя безмозглой курицей, остальные все молчали.
Но тут, на мамино счастье, Джордж Флеминг, на редкость беспардонный парень, рявкнул:
— Эй, хватит! Похороны уже кончились, и нечего устраивать их снова. Старик загнулся, и дело с концом. И не стану я прикидываться, что мне жалко. Он меня терпеть не мог, а я его. Очень уж вредный был старый хрыч…
— Точно, точно! — закричал Стив.
— Не знаю, с чем бы я могла согласиться охотнее! — громко вставила Джойс, которая приносила с работы мало денег, но зато в избытке набиралась там всяких чудных словечек.
— Дайте же договорить, — сказал Джордж, нахмурившись в сторону младших Григсонов, на которых он посматривал свысока. — Вы получили эти полтораста фунтов, ма. И не знаете, что с ними делать — так? Тогда у меня есть предложение. Надо купить то, что нам всем доставит удовольствие.
Это уже было похоже на дело. Мама одобрительно улыбнулась.
— И что бы это, например, могло быть, Джордж?
— Телевизор, — ответил Джордж, победоносно глядя по сторонам.
Тут все разом заговорили, но Джордж сумел их перекричать.
— Послушайте, послушайте! Наконец-то у нас в Смолбридже появится телевизор. Чего еще желать? Он даст нам все. Спорт для меня, папы и Стива. Спектакли, развлечения и всякое такое для женщин. Танцы и моды. Разные сценки и интермедии, которые мы все любим. Серьезные программы для Эрнеста. Можно будет приглашать знакомых посмотреть какую-нибудь передачу.
Последнее оказалось решающим козырем, так как у мамы имелось несколько приятельниц, которые, конечно, еще не скоро смогут завести собственный телевизор; она представила себе, как зазывает их в гости и сообщает им о своем приобретении. Поэтому она перекрыла начавшийся снова галдеж.
— А сколько стоит хороший телевизор, Джордж?
— Самый лучший — сто двадцать фунтов. — Джордж всегда был в курсе всех цен. — Я на днях видел такой у Стоксов. Альф Стокс может сделать скидку.
Папа и Эрнест с серьезным видом кивнули в знак согласия. Уна, которая не смела сделать ничего другого, поддержала своего мужа. Джойс намекнула, что в доме с хорошим телевизором куда приятнее бывать — и ей самой, и ее подругам и приятелям. Стив, понятно, был «за» обеими руками. Решили, что завтра, как только в магазине выдадутся свободных полчаса, Джордж сбегает к Стоксам и договорится о покупке самого лучшего стодвадцатифунтового телевизора. Потом они, счастливые и возбужденные, долго толковали о телевизионных программах и о том, кого можно приглашать, а кого не стоит; и у всех было такое чувство — хотя даже Джордж не решился открыто выразить его, — что сама судьба в щедрости своей посылает им это новое чудо света взамен никому не нужного дяди Фила.
Два дня спустя, когда папа и Джордж еще не поднялись наверх из магазина, а остальные не вернулись с работы, телевизор с антенной и всем прочим уже стоял в большой гостиной. Выглядел он очень красиво. Альф Стокс лично показал маме и Уне, как с ним обращаться, и ушел только тогда, когда удостоверился, что они обе включают и выключают его правильно. Обучились они этому не сразу, потому что мама очень волновалась. Когда Альф Стокс ушел, мама и Уна посмотрели друг на друга и, хотя пора уже было готовить обед для Джойс и мужчин, решили сначала минут десять посидеть у телевизора. Уна смело включила его, и они увидели старый ковбойский фильм, не совсем в их вкусе, но все-таки это было замечательно — смотреть его вот так, прямо у себя в гостиной. Фигурки людей были крошечные и иногда расплывались, а голоса громыхали, как у великанов; это, конечно, сбивало с толку, но все-таки они посмотрели фильм минут пятнадцать, и потом мама сказала, что надо готовить обед, иначе будет скандал. Уна хотела оставить телевизор включенным, но мама сказала, что незачем его зря жечь. Его выключили, когда Питер-старожил рассказывал шерифу о проделках местных конокрадов.
Уна стала накрывать на стол, а мама занялась треской. Несколько минут обе молчали. Потом мама вдруг посмотрела на Уну так, словно хотела ей сказать что-то важное, но не знала, с чего начать. И Уна тоже взглянула на нее, не говоря ни слова. Наконец мама спросила:
— Уна, ты не заметила там такого маленького человечка — ну, в последней сцене, с шерифом?
— Ну так что? — Уна принялась резать хлеб.
— Ты ничего не заметила?
— Раз уж ты спрашиваешь, то — да, заметила. — И она продолжала резать хлеб.
— Что же ты заметила?
— Мне показалось на одну секунду, — сказала Уна удивительно спокойным тоном, дорезая батон, — что он очень похож на дядю Фила. Ты это имела в виду?
— Да, — сказала мама, — и от этого меня прямо-таки перевернуло.
— Это просто… ну… совпадение, — сказала Уна. — Что же еще?
— Хватит хлеба, — сказала мама. — Он зачерствеет, если нарезать слишком много. Дай-ка мне губку из консервной банки. Ладно, я сама возьму. Ты говоришь, совпадение! Да, конечно, а все ж таки у меня даже дух перехватило. Я им ничего не скажу, Уна. Они только смеяться будут.
— И Джордж тоже. А потом он мне скажет, что хватит с него дяди Фила. Так что и я не буду ничего говорить. — Уна помолчала, потом спросила: — Кого ты хочешь пригласить сегодня на телевизор?
— Вот все соберутся — и решим, — гордо ответила мама.
Как она и предполагала, когда все собрались, начался спор. Джойс и Стив высказались в пользу развлечения на весь вечер. Уна робко поддержала их. Папа и Эрнест были решительно против этой идеи, которую они считали глупым расточительством. Они хотели устроить из телевизора нечто вроде театра, чтобы каждый сидел на своем месте за несколько минут до начала выбранной программы, а потом бы гасили свет и говорили «тише, тише» и всякое такое. Джордж Флеминг находил, что это, пожалуй, уже слишком, но он тоже возражал против непрерывного зрелища. Он указал, что надо выяснить, сколько человек может с удобством расположиться в комнате — так, чтобы хорошо видеть экран. Джордж и Стив занялись подсчетами и в конце концов пришли к выводу, что можно втиснуть дюжину, если притащить сюда старый диванчик и использовать его в качестве бельэтажа. Тем временем женщины заспорили о том, кого позвать сегодня, но папа при моральной поддержке Эрнеста занял, как он выразился, твердую позицию и объявил, что в первый вечер будут только домашние. Склонный к пессимизму Эрнест сказал, что следует хотя бы в течение одного вечера проверить, как работает телевизор, чтобы не попасть в дурацкое положение.
