Михельсон. Какого такого царя, товарищи? Ограбили! Вы посмотрите!
Милиция. Без паники, гражданин! Товарищ Сидоров, займите черный ход.
Михельсон. Ограбили!
Темно. Та часть Москвы Великой, которая носит название Блаженство. На чудовищной высоте над землей громадная терраса с колоннадой. Мрамор. Сложная, но малозаметная и незнакомая нашему времени аппаратура. За столом, в домашнем костюме, сидит Народный Комиссар Изобретений Радаманов и читает. Над Блаженством необъятный воздух, весенний закат.
Анна (входя). Павел Сергеевич, вы что же это делаете?
Радаманов. Читаю.
Анна. Да вам переодеваться пора. Через четверть часа сигнал.
Радаманов (вынув часы). Ага. Аврора прилетела?
Анна. Да. (Уходит.)
Аврора (входя). Да, я здесь. Ну, поздравляю тебя с наступающим Первым мая.
Радаманов. Спасибо, и тебя также. Кстати, Саввич звонил мне сегодня девять раз, пока тебя не было.
Аврора. Он любит меня, и мне приятно его мучить.
Радаманов. Но вы меня не мучьте. Он сегодня ломился в восемь часов утра, спрашивал, не прилетела ли ты.
Аврора. Как ты думаешь, папа, осчастливить мне его или нет?
Радаманов. Признаюсь тебе откровенно, мне это безразлично. Но только ты дай ему сегодня хоть какой-нибудь ответ.
Аврора. Папа, ты знаешь, в последнее время я как будто несколько разочаровалась в нем.
Радаманов. Помнится, месяц назад ты стояла у этой колонны и отнимала у меня время, рассказывая о том, как тебе нравится Саввич.
Аврора. Возможно, что мне что-нибудь и померещилось. И теперь я не могу понять, чем он, собственно, меня прельстил? Не то понравились мне его брови, не то он поразил меня своей теорией гармонии. Гармония, папа…
Радаманов. Прости. Если можно, не надо ничего про гармонию, я уже все слышал от Саввича…
На столе в аппаратуре вспыхивает голубой свет.
Ну, вот, пожалуйста. (В аппарат.) Да, да, да, прилетела.
Свет гаснет.
Он сейчас подымется. Убедительно прошу, кончайте это дело в ту или другую сторону, а я ухожу переодеваться. (Уходит.)
Люк раскрывается, и из него появляется Саввич. Он ослепительно одет, во фраке, с цветами в руках.
Саввич. Дорогая Аврора, не удивляйтесь, я только на одну минуту, пока еще нет гостей. Разрешите вам вручить эти цветы.
Аврора. Благодарю вас. Садитесь, Фердинанд.
Саввич. Аврора, я пришел за ответом. Вы сказали, что дадите его сегодня вечером.
Аврора. Ах, да, да. Наступает Первое мая. Знаете ли что, отложим наш разговор до полуночи. Я хочу собраться с мыслями.
Саввич. Слушаю. Я готов ждать и до полуночи, хотя и уверен, что ничего не может измениться за эти несколько часов. Поверьте, Аврора, что наш союз неизбежен. Мы — гармоническая пара. А я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы были счастливы.
Аврора. Спасибо, Фердинанд.
Саввич. Итак, разрешите откланяться. Я явлюсь, как только начнется праздник.
Аврора. Мы будем рады.
Саввич уходит. Радаманов входит полуодет.
Радаманов. Ушел?
Аврора. Ушел.
Радаманов. Ты опять не дала ответа?
Аврора. Как всякая интересная женщина, я немного капризна.
Радаманов. Извини, но ты вовсе не так интересна, как тебе кажется. Что же ты делаешь с человеком?
Аврора. А с другой стороны, конечно, не в бровях сила. Бывают самые ерундовские брови, а человек интересный…
За сценой грохот разбитых стекол. Свет гаснет и вспыхивает, и на террасу влетают Бунша, затем Милославский и, наконец, Рейн.
Рейн. О, боже!
Бунша. Евгений Николаевич!
Милославский. Куда ж это меня занесло?
Радаманов. Артисты. Что ж это вы стекла у меня бьете? О съемках нужно предупреждать. Это моя квартира.
Рейн. Где мы? Да ответьте же, где мы?
Аврора. В Блаженстве.
Радаманов. Простите…
Аврора. Погоди, папа. Это карнавальная шутка. Они костюмированы.
Радаманов. Во-первых, это раньше времени, а во-вторых, все-таки стекла в галерее… На одном из них, по-видимому, дамская шляпа. Может быть, это и очень остроумно…
Рейн. Это Москва? (Бросается к парапету, видит город.) Ах! (Оборачивается с безумным лицом, смотрит на светящийся, календарь.) Четыре двойки. Две тысячи двести двадцать второй год! Все понятно. Это двадцать третий век. (Теряет сознание.)
Аврора. Позвольте! Он по-настоящему упал в обморок! Он голову разбил! Отец! Анна! Анна! (Бросается к Рейну.)
Анна вбегает.
Радаманов (по аппарату). Граббе! Поднимитесь ко мне! Да в чем есть! Тут какая-то чертовщина! Голову разбил!
Анна. Кто эти люди?
Аврора. Воды!
Бунша. Он помер?
Открывается люк, и вылетает полуодетый Граббе.
Аврора. Сюда, профессор, сюда!
Граббе приводит в чувство Рейна.
Рейн (очнувшись). Слушайте… Но только верьте… я изобрел механизм для проникновения во время… вот он… поймите мои слова… мы люди двадцатого века!
Темно.
Конец первого действия
Иллюминированная ночь на той же террасе. Буфет с шампанским. Радаманов и Рейн во фраках стоят у аппарата. В отдалении Саввич. Анна в бальном платье у аппарата. Слышна мощная музыка.
Радаманов. Вон, видите, там, где кончается район Блаженства, стеклянные башни. Это — Голубая Вертикаль. Теперь смотрите — поднялся рой огней. Это жители Вертикали летят сюда.
Рейн. Да, да.
В аппарате вспыхивает свет.
Анна. Голубая Вертикаль хочет видеть инженера Рейна.
Радаманов. Вы не возражаете?
Рейн. Нет, с удовольствием.
Анна (в аппарат). Слушайте. Говорит Народный Комиссар Изобретений Радаманов.
Радаманов (Рейну). Сюда, пожалуйста. (Освещаясь сверху, говорит в аппарат.) Приветствую Голубую Вертикаль! В день праздника Первого мая!
Мимо террасы летит рой светляков. Свет внезапно сверху заливает Рейна.
Вы хотели видеть Рейна? Вот он перед вами. Гениальный инженер Рейн, человек двадцатого века, пронзивший время! Все сообщения в телеграммах о нем правильны! Вот он! Евгений Рейн!
Донесся гул. Светляки исчезают.
Посмотрите, какое возбуждение вы вызвали в мире.
Аппараты гаснут.
Может быть, вы устали?
Рейн. О, нет! Я хочу видеть все. Нет, кто действительно гениален, это ваш доктор Граббе. Я полон сил. Он вдунул в меня жизнь.
Саввич. Этим лекарством нельзя злоупотреблять.
Радаманов. Вы познакомились?
Рейн. Нет еще.
Радаманов. Саввич, директор Института Гармонии. Инженер Рейн. (Рейну.) Так, может быть, вы хотите взглянуть, как танцуют? Анна, займите и проводите гостя.
Анна. С большим удовольствием.
Анна и Рейн уходят. Пауза.
Радаманов. Ну, что вы скажете, милый Фердинанд, по поводу всего этого?
Саввич. Я поражен. Я ничего не понимаю. (Пауза.) Скажите, Павел Сергеевич, какие последствия все это может иметь?
Радаманов. Дорогой мой, я не пророк. (Хлопает себя по карманам.) У вас нет папиросы? В этой суматохе я портсигар куда-то засунул.
Саввич (похлопав себя по карманам). Вообразите, и я забыл свой! (Пауза.) Радаманов! Нет, этого не может быть!
Радаманов. Вот это что-то новенькое. Как же это не может быть того, что есть? Нет, дорогой Фердинанд, нет, мой дорогой поклонник гармонии, примиритесь с этой мыслью. Трое свалились к нам из четвертого измерения. Ну, что ж… Поживем, увидим. Ах, я курить хочу.
