битвы и начало другой. Я был сильным парнем для своего возраста. И в форму я сумел войти довольно быстро. Я умел ходить с костылями и в скобах и мог носиться на каталке. Но больничная жизнь, невзирая на все тяготы, как бы несла в себе механизм безопасности. А теперь мне предстояло самостоятельно найти ответы на пару вопросов: смогу ли я, частично парализованный, свыкнуться с жизнью дома и, что более важно, найдется ли место вообще в этой жизни для меня?
Настало время трогаться в путь и самому во всем убедиться. Я был счастлив, окрылен, нервничал и боялся одновременно. Собственно, поэтому путь домой оказался куда длиннее, чем я думал. И еще из-за того, что первым делом мы попали в очередную аварию. Чтобы понять, как это случилось, вы должны немного узнать о моем отце.
Этот человек проработал всю свою жизнь в компании «Би-си Тел», причем начал в шестнадцать лет телефонистом линейной бригады в Порт-Алберни. В линейные бригады брали отборных, самых крепких ребят. Они рыли все эти ямы и устанавливали столбы — и никаких там механических подъемников, все на одних мускулах. Нытикам места там не было. Или ты крепок телом и духом, или проваливай!
Отцу известно, что такое несчастные случаи и боль. Зимой 1964 года он забирался на столб в Форт-Сент-Джоне, когда услышал треск и почувствовал, как вся махина начинает падать на него. А когда он попытался перелезть на другую сторону, чтобы упасть хотя бы «верхом» на столбе, его «кошки» намертво вцепились в древесину. Ему раздробило бедро в трех местах. Вообще-то ему еще повезло, что живым остался: ведь случилось-то это в безлюдной местности и мороз стоял зверский. К счастью, неподалеку появилась машина, и его отправили прямиком в госпиталь.
Так вот, этот суровый, не избалованный жизнью малый приехал, чтобы отвезти меня домой в Уильямс-Лейк на новеньком «форде»-вездеходе Бронко, который всего каких-нибудь часов шесть как стал моим. Я был в такой спешке, так торопился попасть домой ко второму семестру, что купил его, даже не рассмотрев. Я лишь видел несколько рекламных снимков автомобиля, решил, что именно это мне и надо, и оформил покупку по телефону.
Когда закончили все приготовления, стояла жуткая жара. Я получил права (конечно же, я весь трясся, как и подобает «деревенщине», пока учился водить машину по городским улицам и мостам; инструктор сказал, что вообще-то мне следует еще поработать, но что он выпишет мне права, поскольку водить я буду в округе Уильямс-Лейк, а движение там не ахти какое). Итак, мы договорились о покупке вездехода, госпиталь Дж. Ф. Стронга позаботился об установке ручного управления, и вот он стоял у выхода из больницы — садись и поезжай домой.
Я кинул отцу ключи. Он кинул их мне назад.
— Сам собрался вести эту штуковину, — сказал он мне, — сам и садись за руль.
Я и сел.
Ручное управление состояло из одного длинного рычага, расположенного вдоль рулевой колонки, а от него отходили поперечины с двумя штифтами; один упирался в педаль газа, другой — в тормозную педаль. Когда один нажимали вниз, другой поднимался, чтобы нельзя было одновременно жать на газ и на тормоза. Главный рычаг выступал слева от руля. Машину я вел правой рукой, а левой действовал рычагом: перевел его вперед — тормозишь, назад и вниз — нажимаешь на акселератор.
Со временем я полюбил свой Бронко. Куда только я на нем не ездил. Когда обстановка в доме чересчур накалялась, я уезжал на нем в лес или к озеру половить рыбу или просто посидеть и подумать. Но в тот первый день это был всего лишь новенький вездеход с только что установленным и поэтому слегка тугим рулевым управлением. И вот мы двинулись в сторону Уильямс-Лейка.
Мы ехали всю ночь и так до раннего утра, и, чем дальше, тем труднее было вести машину. На участке между Клинтоном и Уильямс-Лейком случилась оттепель, а потом подморозило, и дорога покрылась черным льдом. Мы там оказались примерно в три часа утра.
Я ехал со скоростью не больше 35–40 миль в час, но педаль акселератора заедала на тридцати пяти, и мне приходилось с силой нажимать на ручное управление, чтобы прибавить скорость. Все бы ничего, да только время от времени заедание проходило и рычаг самопроизвольно опускался на педаль газа, отчего машина резко и совершенно неожиданно для меня набирала скорость. Когда дорога нормальная — это пустяки, но коли попал на обледенелый асфальт — занос обеспечен.
У меня имелся некоторый опыт по части заносов на дорогах в районе Уильямс-Лейка. Если честно, меня вовсе не прельщала возможность оказаться в автомобиле, крутящемся, как волчок, на шоссе номер один в три часа утра. Я взглянул на отца, драматически воздел руки к небу и завопил:
— Ну вот! Так что же теперь будем делать?
Он перегнулся, выровнял машину, и мы остановились.
— Садись за руль, — сказал я ему, — с меня хватит.
Мгновение он смотрел на меня.
— Не распускай нюни, — ответил он мне. — Сам справишься отлично.
Итак, я снова завел мотор и поехал дальше, но теперь уже ехал не быстрее 25–30 миль в час. Отец мой ерзал на сиденье, пока у него не иссякло терпение.
— Послушай, — сказал он мне. — С такой скоростью мы будем ехать целую вечность. Давай-ка побыстрее.
— Но ведь опять же заест!
— Дорога отличная, — успокоил он меня. — Нажимай!
Я надавил на газ, и нас опять занесло. На сей раз уже мне самому пришлось выравнивать машину. Кончилось тем, что мы оказались в сугробе по самые дверные ручки.
Впрочем, тоже мне проблема! На то у этой штуки и были все четыре колеса ведущие. Стоит поднажать — и сама выскочит на дорогу. Но сколько я ни старался, колеса лишь пробуксовывали на месте. Вот и пришлось нам обоим просидеть на морозе пару часов, одним в кромешной тьме, где-то между домом на сотой миле и Уильямс-Лейком, пока не подоспела пара грузовиков с песком и с бригадой рабочих. Они-то нас и вытащили.
И вновь мы тронулись в Уильямс-Лейк. Я по-прежнему сидел за рулем. Когда мы подъехали к дому, отец подвел черту всей
