— Ну что, убедился? — сказал он мне. — Я ведь говорил: сам справишься отлично.
Глава 3
«ЕДИНСТВЕННАЯ КОЛЯСКА НА ВЕСЬ ГОРОД»
«Возьмет он, бывало, да и выкатит на своей коляске прямо на середину зала во время школьных танцев, — вспоминает Патти Льюэке, — ну и первые танца два просто тихонько сидит, так чтобы народ слегка пообвыкся. Потом мало-помалу начнет раскручивать кресло в такт музыке, выписывать всякие там кренделя. Постепенно народ раздвигается, место, значит, ему уступит, и уж тут он начинает выдавать пируэты и на 360 и на 180. А когда вывалится из каталки — а такое случалось — и кто-нибудь попытается ему помочь подняться, мы обычно говорили: «Да оставьте его в покое. Он и сам справится». Он и вправду умудрялся как-то подтянуться, забирался назад в кресло и начинал все сначала».
Никто не знал всех перипетий борьбы Рика Хансена за возвращение к нормальной жизни в Уильямс-Лейке лучше, чем Патти Льюэке, молодая шатенка с тихим, мягким голосом. Она была его одноклассницей, к тому же первым серьезным увлечением Рика, и принадлежала к компании ребят, которые во всем его поддерживали и всюду его сопровождали и вообще старались делать так, чтобы все у него было как прежде. Она всему была свидетелем и бережно хранит это в памяти.
«Ясное дело, ему пришлось натерпеться страха. Сами понимаете, в каком виде он вернулся домой, — говорит Патти. — Но даже если так оно и было, он держал все в себе. Виду не показывал.
Но чтобы танцевать в каталке — такого еще никто не видывал! Вообще-то он стал давно приходить на танцы, сразу, как вернулся, но появлялся все в своих скобах, коляски же он мучительно стеснялся, все боялся, что его в ней увидят. Он пользовался ею для занятий спортом, а как кончит — сразу прыг из нее и снова топает в своих скобах. Так вот, придет он, бывало, на танцы и встанет у стены и все раскачивается на костылях, как бы пританцовывает под музыку. Не бог весть что, но на большее он был не способен.
По-моему, вся его жизнь изменилась благодаря занятиям спортом. Когда он начал тренировки, волей-неволей должен был использовать каталку не просто для передвижения. Он так наловчился в управлении ею, стал таким проворным, что попросту, как мне кажется, решил: если я могу в ней играть в спортивные игры, почему не смогу танцевать? С той поры, о чем бы речь ни зашла, все решалось просто: каталку в вездеход, сам за руль — и вперед!»
Да, кстати, по поводу Бронко. Брэд Хансен рассказывает, что эта машина стала для его брата ну прямо-таки главным связующим звеном с жизнью.
«Гонял он машину, словно бешеный тигр. Сразу же по возвращении, помимо прочих дел, он решил принять участие в гонках по пересеченной местности: сам за рулем, а я у него штурманом. Кажется, мы даже выиграли первый или второй заезд. Да, этот Бронко был просто спасением. Бывало, впрыгнем в машину сразу после школы — и на охоту. А по выходным собирались компанией и отруливали куда-нибудь на вечеринку. Кто-нибудь из ребят, кто поближе к винному магазину, купит на всех пива, ну мы и трогаемся.
Вообще-то Рик особенно спиртным не увлекался. Пара банок пива — и все, но если уж хватит лишнего — не дай боже! Помню, случалось и такое: подъедем, бывало, к столбу со знаком «стоп», Рик прицепит его к лебедке, что на переднем бампере Бронко, вырвет с корнем и оставит валяться на обочине. Такое бывало нечасто, но, когда случалось, казалось, что вся горечь и злость, накопившиеся в его душе, достигали предела и вырывались наружу».
Но, как правило, он умел скрывать эти чувства. Как вспоминают Марв и Джоан Хансен, настроение Рика после больницы не намного отличалось от того, что было до того, как он туда попал. Отношения супругов становились все более отчужденными. Марв утверждает, что это не имело никакого отношения к несчастью с Риком, просто жизнь каждого пошла своим путем. Марв вновь женился в 1981 году. Да что уж там говорить, конечно, они подскакивали при любом звуке глухого удара, конечно, их сердца пронзала боль, когда они находили его беспомощно лежащим под лестницей, на которую он уже почти поднялся, конечно, они сходили с ума от волнения и залечивали ссадины от скоб на ногах сына. Но в целом, как и раньше, жизнь шла своим чередом. «Уж если по-честному, — вспоминает Марв, — больше всех переживали дети».
Брэду было четырнадцать, когда Рик вернулся домой; он был слишком молод, чтобы осознать происшедшее. Оба брата — и младший и старший — никогда особенно не умели выражать чувства друг к другу. «Вероятно, потому, — суховато добавляет Джоан, — что Рик постоянно что-то ему ломал». Однажды они дурачились — играли с веревкой, перекинутой через сук дерева, причем, пока один спускался вниз, другой должен был лезть вверх; так Рик свалился на Брэда и переломал ему все пальцы на правой ноге. В другой раз, когда они боролись на ковре, Рик поднял его за ноги, а потом уронил на пол. Брэд шлепнулся на нос, и опять перелом.
Но братьев связывала молчаливая близость.
«Помню, как ждал: вот придут врачи, прооперируют, и Рику станет лучше, — вспоминает Брэд. — Все эти годы мысль об этом не выходила у меня из головы. Когда я сопровождал его коляску на велосипеде по Австралии и Рик заметил (так, между прочим), что, какие бы там теперь исследования в медицине не начались, для него все равно слишком поздно, что он все равно никогда не будет ходить, у меня просто челюсть отвалилась. Что называется, «разинул варежку». Видно, я так и не переставал верить…»
Синди — ей тогда было одиннадцать лет — до сих пор помнит, как возилась с братом, мяла его неподвижные ноги, щекотала пятки, щипала за пальцы. «Все хотела, чтобы он хоть раз вскрикнул от боли. Но этого так и не случилось».
Боб Редфорд, школьный учитель Рика по физкультуре и человек, так сильно повлиявший на всю его жизнь, придерживается несколько иной точки зрения на становление Хансена в его новой жизни. Он считает, что и каталка, и занятия
