соединение женского и мужского начал в одном человеке. Эта тема также является центральной
и для других романов Майринка. По этому поводу герметики и розенкрейцеры говорили также о так называемой «химической свадьбе», о соединении «Царственного Юноши» с «Женщиной Философов», с «Королевой», которое свершается в достигнутой «земле по ту сторону моря», результатом чего становится обладание двойной короной и двойной властью. Роковым заблуждением всего первого периода жизни Джона Ди является то, что он понимает сакральные символы в чисто земном смысле. «Королева», о которой идет речь и которой Джон Ди, как ему думается, овладевает посредством колдовских чар, есть «Оккультная Женщина», метафизическая сущность. И свадьба становится возможной лишь для того, кто прошел через опыт, называемый алхимиками «Творением в черном»: для того, кто, сумев пересечь «воды», достиг символической «Зеленой Земли» или «Земли Живых» и стал господином «Гренланда». Именно там «Королева» поджидает Избранных, именно там они могут стать с ней единым целым вследствие преображения человеческого существа в «Короля».
Достижению «химической свадьбы» препятствует иллюзия, порожденная эйфорией от материального союза мужчины и женщины. Тот же, кто стремится стать адептом, напротив, должен быть в состоянии сохранить и «связать» (фиксировать) силу двух начал — мужского и женского, не канализируя ее в обычном эротическом акте. Майринк персонифицирует в Исаис Черной силу, стремящуюся воспрепятствовать этой реализации и пленить активный мужской элемент, делая так, чтобы он «покорился вампиричному началу, идущему от женщины»; и правильно указывает на связь этой силы с кровью — Исаис есть Повелительница человеческой крови.
С точки зрения техники, Майринк упоминает также вайроли-тантру; но в этом отношении его знания, по всей видимости, были неполными и поверхностными. Те читатели, кто более глубоко интересуется этим вопросом, могут обратиться к нашей работе [50], здесь же ограничимся лишь указанием на то, что в тантризме известны приемы, направленные на трансформацию мужской сексуальной энергии в магическую силу, однако, не считая отдельных дегенерировавших направлений, не может быть никакой речи ни о «черном искусстве», ни о «ужасающих» практиках, имеющих «непристойные» аспекты, как о том судят отдельные персонажи романа (Липотин и Гарднер). Если в некий момент тот, в ком вновь пробуждается личность Джона Ди, думает, что суть практики заключается в том, чтобы впустить в себя «женщину» — а именно пробудить и поглотить оккультную силу женского начала — с целью ее «разрешения» (то есть изменения ее полярности) посредством воли, которую необходимо укрепить путем особых дисциплин, то это, собственно, и соответствует тантрическому учению, так называемой шиваизации Шакти [51]. В противном случае в романе все сводится к простому намеку, точно так же, как всего лишь дается намек на путь «инициатического бодрствования», сразу после чего повествование переходит к явно фантастическим эпизодам — так, например, выясняется, что практики подобного рода должны осуществляться
только восточными людьми, дабы избежать возможного в результате их применения краха, и что посланцы враждебных «контрини-циатических» сил ознакомили главного героя с вайроли-тантрой исключительно ради того, чтобы обречь его на провал.
Кроме того, не вполне ясно, какой, собственно, путь избирает главный герой романа после бесплодной попытки применения тантрических методов. Насколько можно понять, нас отсылают к «таинству красного шара», заключающемуся в своего рода инициатической асфиксии: посредством вдыхания ядовитых курений в присутствии посвященного, который помогает неофиту преодолеть кризис и сохранять сознание, находясь вне тела, а также достичь измененного состояния сознания. Преуспеть в этом — означает обеспечить себе «трансцендентную мужественность», с чем связаны символический наконечник копья Хоэла Дата, а также испытание «колодцем святого Патрика». В последнем следует видеть христианизированную форму древних дохристианских инициатических практик, которые в результате вырождения превратились в народные предания. В «колодце святого Патрика» пылает огонь, обладающий двойственной силой — разрушать и очищать; тот, кто спускается в него, узнает, способен ли он победить смерть. Для знатоков эзотерических практик вряд ли стоит говорить о том, что схожие представления встречаются в цикле о Граале; испытание «колодцем святого Патрика» соответствует известному испытанию «опасным местом», которое становится бездной, поглощающей неизбранных и где копье также имеет указанное выше значение [52].
В романе говорится о магическом зеркале, которое используется для того, чтобы «видеть» или «повелевать». Но дабы избежать иллюзий, создаваемых нашим собственным воображением, и не впасть в состояние пассивного медиума, необходимо, чтобы оператор предварительно прошел через испытания, подобные описанному ранее испытанию с ядовитыми курениями, чтобы суметь «выйти», что приблизительно означает способность к активному и полностью осознанному переходу через порог сверхчувственного.
Одним из основных персонажей романа является Бартлет Грин, которого автор связывает с некоторыми древними формами шотландского посвящения и культом богини, в конце концов идентифицирующейся с Исидой, которой поклонялись в некоторых древних понтийских митраистских кругах. Здесь романический элемент довольно значительно запутывает дело. Если в первой части книги Бартлет Грин предстает как человек, которому, пусть темными путями и при помощи ужасающих обрядов, все-таки удается овладеть «Оккультной Женщиной» и стать «принцем черного камня», полностью не подвластным боли и страху, то в дальнейшем он все в большей степени обретает черты посланца демонических сил, агента контринициации, который прилагает все усилия, дабы совратить Джона Ди.
По поводу культа Исиды Понтийской Майринк намекает на любопытную и малоизвестную инициацию ненавистью, на переживания, порождаемые эротическим удовольствием, раздраженным совершенно неистовой и необузданной ненавистью между разнополыми существами. Но и в этом случае дело выглядит не вполне ясно. Непонятно, почему переживания
подобного рода должны приводить к принесению в жертву мужского элемента, на которое указывается как на суть таинства, посвященного Исиде Понтийской или, если угодно, Исаис Черной. Несомненно то, что Майринк не посчитал нужным давать достаточно прочное и убедительное основание этой части своего романа. Он прекрасно мог бы описать противоречие между истинным призванием Джона Ди и теми влияниями, которые пытались сбить его с пути и лишить «наконечника», указать на противоположность, существующую между мужскими «олимпийскими» культами и культами «теллурическими», связанными со священными богинями. Типичной чертой последних, в частности прослеживающейся в таинствах Кибелы, являются темные экстатические состояния, порождаемые жестокими, оргиасти-ческими средствами, где экстаз равнозначен своего рода духовному оскоплению, — до некоторой степени такой и предстает в романе инициация Исаис. Обратившись к подобным темам, Майринк мог бы более впечатляющим образом использовать мотив «Гренландии» и «Англии». Согласно традиции, происхождение мужских инициации, несомненно, северное, нордическое. «Гренландия» — слово, буквально означающее «Зеленая земля» — предстает как мистическая и символическая земля; такое понимание в некоторых случаях распространяется и на саму Англию, которая в качестве «Альбиона» и «Белой земли» приобретает равным образом символическое значение, откуда возникает возможность игры с выражением
