тут же подняла голову, повернулась к террасе, затем отложила в сторону рукоделие, медленно подошла к стеклянной двери и открыла ее. Целую минуту она сверлила его взглядом, а затем спокойным твердым голосом без малейших признаков волнения сказала:
– Мой бедный друг, у вас совершенно больной вид. Входите! Я вам помогу. Ну вот. – Она взяла его за руку и подвела к дивану. – Вы должны сесть и отдохнуть.
– Благодарю вас, – пробормотал он, с трудом дыша. – Как видите, я неважно себя чувствую. Вы, наверное, помните, я повредил себе спину. Она до сих пор побаливает.
– Да, – сказала Фрида, возвышаясь над ним. – Три раза я видела на берегу озера, как вы пытались прогуливаться. И я сказала себе: несчастный человек, вскоре он придет ко мне.
Ни одной нотки, ни малейшего признака торжества в голосе или манерах, а лишь спокойное участие, словно она имела дело с любимым, но упрямым учеником.
– Я чувствовал, что должен прийти, – поспешил он оправдаться. – Нельзя же было уехать, навсегда оставив нашу ссору неулаженной. Я… отправляюсь в путь послезавтра.
Она не ответила, а присела рядом с ним на диван и взяла его руку в свои сильными властными пальцами. На несколько мгновений воцарилась глубокая тишина; затем, приковав к нему пристальный взгляд, она заговорила со спокойной уверенностью, как говорят о свершившемся факте:
– Мой бедный друг, вы сам не свой. И теперь настало время, чтобы женщина, которая знает и понимает вас, которая испытывает к вам лучшие и самые сильные чувства, да, теперь для нее настало время спасти вас от самого себя.
– От меня самого? – недоуменно повторил он в испуге.
– Вы по-глупому попали в сложную ситуацию. Вы человек чести и, несмотря на болезнь, захотите проявить храбрость, не отступить в последний момент. Даже когда абсолютно ясно, что вам не выжить. – Она помолчала. – Но я не останусь в стороне.
В наступившей тишине, подстегиваемый странным сочетанием любопытства и отвращения, он заставил себя поднять голову и посмотреть на нее.
– Должен признать, – сказал он, пытаясь самоутвердиться, – с этой хромотой я… почти засомневался. То есть я задумывался, сумею ли я действовать по плану, так как все уже организовано, или мне следует отправиться туда чуть позже.
– Никаких сомнений больше у вас нет, мой друг. Я не намерена вас отпускать.
Он испытал потрясение, как от сочетания противоположностей, сродни положительному и отрицательному электрическому заряду, в общем, абсолютное потрясение.
– Но я связан обязательствами… во всех смыслах, – запротестовал он.
– Да, вы совершили ошибку. – Она укоризненно погрозила ему пальцем. – Притом глупую. Но послушайте. Когда во время прогулки в горах вдруг выясняется, что вы свернули не на ту тропу, разве вы продолжаете идти дальше и падаете в ущелье? Нет. Вы спрашиваете дорогу у того, кто знает ее лучше, поворачиваете и возвращаетесь назад. Вот как вы поступаете.
– Нет-нет. Это невозможно. Что обо мне подумают Кэти и Уилли? Да и здешний народ, после всех разговоров, после речи у меня на приеме и статьи в «Тагеблатт». Когда меня здесь увидят, я стану посмешищем для всего кантона.
– А никто вас не увидит, – небрежно бросила она. – Вы уедете отсюда надолго… со мной. – Он снова вздрогнул, но она удержала его от слов спокойной улыбкой и продолжила тем же самым ровным светским тоном: – Сначала мы отправимся в Монтекатини, где чудесные ванны для вашей спины, а также, как только вам станет лучше, прекрасное поле для гольфа, по которому я буду гулять вместе с вами и восхищаться вашей игрой. Затем мы отправимся в круиз на маленьком удобном корабле «Стелла Поларис». И только после этого, весной, мы вернемся сюда, к тому времени это глупое дело будет давно забыто.
Зачарованный гипнотическим взглядом, он смотрел на нее, словно в трансе, в то же время впервые осознав, что она сделала прическу, словно ждала его, что надела новое шелковое платье, розовато-лиловое, с завышенной талией, с широкой юбкой в складку – платье одновременно классическое и модное, лишь подчеркивавшее ее природную импозантность. Несомненно, она фигуристая женщина и все еще красивая – если смотреть издалека. Однако с близкого расстояния в его расширенных зрачках отражались первые признаки среднего возраста: сеточка морщин под глазами, слегка обвисшая шея, пятнистость на сильных ровных зубах. Разве можно это сравнивать с тем милым другим лицом, с тем хрупким и свежим молодым телом? Он внутренне содрогнулся. И все же… в его нынешнем плачевном состоянии… разве она не была для него спасением, соломинкой, за которую хватаются? К тому же она леди до мозга костей, образованная, представительная и, при беглом осмотре, вполне еще пригодная для плотских утех. Он резко выдохнул и хотел было что-то сказать, но она с усмешкой его остановила:
– Да, я разумное приобретение. И я буду для вас подходящей женой – как днем, так и ночью. Ведь я тоже тосковала все эти годы, пока жила одна. Мы дополним друг друга. А с каким интересом мы оба займемся восстановлением и устройством Зеебурга, заполняя его вашими чудесными вещами! Мы устроим салон, который станет еще более знаменит, чем Коппе в дни мадам де Сталь.
Все же он протестующе возразил:
– Вы мне очень дороги, Фрида, но…
– И вы мне тоже, мой бедный друг. Раз и навсегда я не позволю вам уехать и погубить себя.
Пауза. Что еще он мог сказать или сделать? Он чувствовал себя задавленным, поверженным, побежденным, но в то же время его постепенно наполняло ощущение покоя. План, который она представила, был таким разумным, таким удачным во всех отношениях, сулящим нечто прямо противоположное тому темному будущему, о котором все последние дни он думал с ужасом. Согласие будет подобно теплой ванне, куда он нырнет после долгого утомительного пути. Он закрыл глаза и нырнул. Облегчение не поддавалось никакому описанию. Он откинулся на спинку дивана.
– О боже, Фрида… я чувствую, что хочу рассказать вам все… с самого начала.
И он рассказал – подробно, с чувством.
– О да, – протянула она сочувственно, хотя и двусмысленно, когда он закончил. – Теперь я все понимаю.
– Вы единственная женщина, которая всегда меня понимает.
Когда он заговорил, собака проснулась, подняла голову и с радостным лаем прыгнула к нему на колени.
– Вот видите, – кивнула Фрида, – и Петеркин вас признал. Вы устали. Отдохните, пока я схожу за подкрепляющим. – Вскоре она вернулась с бокалом в руке. – Это с вашей родины, очень старое и дорогое. Я давно припрятала для вас бутылочку. Выпейте все, чтобы доставить мне удовольствие.
Он по запаху понял, что это виски
