передумать. Жги.
Они глядят друг на друга еще секунду. Потом Темпл отворачивается и стоит, отвернувшись, зажигалка горит. Пит смотрит на Темпл.
Тогда брось этот хлам и иди сюда.
Темпл гасит зажигалку, идет к столу, кладет письма и зажигалку, подходит к неподвижно стоящему Питу. В это время из левой двери появляется Нэнси. Они ее не видят. Пит обнимает Темпл.
Я тоже предложил тебе выход. (Притягивает ее ближе.) Малышка.
Темпл. Не зови меня так.
Пит (сжимает объятия страстно и нежно). Рыжий звал. Разве я хуже его?
Они целуются. Нэнси входит и останавливается на пороге, глядя на них. Она в обычной одежде прислуги, но без чепца и передника, сверху легкое расстегнутое пальто; на голове измятая, почти бесформенная фетровая шляпа, видимо, когда-то принадлежавшая мужчине. Пит обрывает поцелуй.
Пошли. Уедем отсюда. У меня ест мораль или что оно там такое. Не хочу касаться тебя в его доме даже рукой.
Через плечо Темпл замечает Нэнси и оборачивается. Темпл тоже оборачивается и тоже видит Нэнси. Нэнси входит в комнату.
Темпл (к Нэнси). Что ты здесь делаешь?
Нэнси. Пришла со своей пяткой. Пусть он ее прижигает.
Темпл. Так ты не только воровка — ты еще и шпионка.
Пит. Может, и не воровка. Может, она принесла все обратно. (Они глядят на Нэнси, та не отвечает.) А может, и нет. Может, нам все же придется пустить в ход сигарету. (К Нэнси.) Что скажешь? Ты же за этим и пришла?
Темпл. Замолчи. Возьми сумки и иди к машине.
Пит (обращаясь к Темпл, но глядя на Нэнси). Подожду. Может, понадобится кое-что сделать.
Темпл. Говорю тебе, иди! Ради Бога, уйти отсюда. Ступай.
Пит еще секунду глядит на Нэнси, та стоит лицом к ним, но не смотрит ни на что, лицо ее печально, хмуро и непроницаемо. Затем Пит поворачивается, подходит к столу, берет зажигалку, собирается идти дальше, потом задерживается и с почти незаметными колебаниями берет письма, кладет их обратно в карман, берет обе набитые сумки и идет к застекленной двери мимо Нэнси, которая по-прежнему ни на кого не смотрит.
Пит (к Нэнси). Знаешь, я бы с удовольствием. Даже не ради пятидесяти долларов. Просто на добрую память. (Берет обе сумки в руку, открывает дверь, шагает через порог, останавливается и смотрит на Темпл). Буду начеку — вдруг ты передумаешь насчет сигареты.
Нэнси. Постойте.
Темпл (торопливо Питу). Иди! Иди! Ради Бога, иди!
Пит выходит и закрывает дверь. Нэнси и Темпл глядят друг на друга.
Нэнси. Видно, я ошиблась, решив, что, если спрячу деньги и бриллианты, это вас остановит. Нужно было отдать их ему вчера, когда я нашла, где вы их спрятали. Тогда бы он сразу укатил в Чикаго или в Техас.
Темпл. Значит, ты их украла. И видишь, какой от этого прок?
Нэнси. Я тоже могу назвать вас воровкой. Ведь тут не все ваше. Только бриллианты. Уж не говорю, что денег почти две тысячи долларов, мне вы сказали, что двести, а ему — что всего пятьдесят. Понятно, что он не волновался — из-за полусотни. Он не стал бы волноваться даже из-за двух тысяч, тем более, как вы мне сказали, двухсот. Его даже не волнует, будут ли вообще у вас деньги, когда вы сядете в машину. Он знает, что ему нужно только держать вас при себе, а потом стоит только поприжать как следует, так вы раздобудете другой сверток с бриллиантами и деньгами у своего мужа или отца. Только тогда вам не удастся сказать, что в свертке пятьдесят долларов, а не две тыся…
Темпл подходит к ней и закатывает пощечину, Нэнси отшатывается. При этом из-под ее пальто падает сверток с деньгами и шкатулка с драгоценностями. Темпл замирает, глядя на деньги и драгоценности. Нэнси приходит в себя.
Да, вот они, из-за них все это горе и несчастье. Не будь у вас коробки с бриллиантами и мужа, у которого в кармане брюк можно найти две тысячи долларов, пока он спит, этот человек не стал бы продавать вам письма. Может, если б я не взяла и не спрятала этот сверток, вы отдали бы ему деньги до того, как решились на это. Или, может, если б я просто отдала сверток и взяла письма, или если вынести этот сверток к машине, где он сидит, и сказать: «Вот, на, получай свои деньги…»
Темпл. Попытайся. Возьми отнеси, увидишь. Если подождешь, пока я кончу укладываться, можешь заодно отнести сумку.
Нэнси. Я знаю. Теперь дело не в письмах. Может, и не только теперь. Оно давно было в том, кто написал такие письма, что они восемь лет спустя еще могут вызвать горе и несчастье. Дело совсем не в письмах. Вы могли забрать их в любое время, он сам дважды отдавал…
Темпл. Что тебе удалось разнюхать?
Нэнси. Все. Вы могли получить их назад даже без денег и бриллиантов. Женщине это ни к чему. Ей только нужно быть женщиной, чтобы добиться от мужчины всего, чего хочешь. Могли сделать это здесь, прямо в доме, даже не отправляя мужа на рыбалку.
Темпл. Прекрасный образец шлюхиной морали. Но если я могу сказать «шлюха», можешь и ты, не так ли?
Возможно, единственная разница между нами в том, что я не хочу быть шлюхой в доме своего мужа.
Нэнси. Я говорю не о вашем муже. Даже не о вас. Я говорю о двух маленьких детях.
Темпл. И я. Зачем же, по-твоему, я отправила Бюки к бабушке, если не удалить его из дома, где человек, которого он привык называть отцом, может в любое время сказать, что он ему не отец? Такая пронырливая шпионка, как ты, должна была слышать, что мой муж…
Нэнси (перебивает). Я слышала его. И вас слышала. Вы защищались — в тот раз. Не ради себя — ради ребенка. Но сейчас вам нужно одуматься.
Темпл. Одуматься?
Нэнси. Да. Вы сдались. И предали мальчика. Согласились пойти на риск никогда больше его не увидеть.
Хорошо. Оправдываться передо мной вам незачем. Скажите только, что решили говорить другим людям, если они спросят. Пошли и на этот риск? Так?
Ладно. Будем считать, что вы ответили. Значит, насчет Бюки решено. Теперь скажите вот что. С кем думаете оставить девочку?
Темпл. Оставить? Шестимесячного младенца?
Нэнси.
