В течение этой речи леди Гермиона ломала руки и сверкала глазами. Более внимательный племянник заметил бы, как она похожа на пуму перед прыжком.
— Ты все сказал, Фредди? — спросила она.
— Э? Да, вроде все.
— Тогда попрошу тебя сходить к Биджу. Пусть упакует вещи мистера Листера и отошлет их в «Герб Эмсвортов». Мистер Листер сейчас уезжает.
IЕсли племянник с юных лет привык быстро и покорно выполнять желания теток, у него вырабатывается рефлекс, который не пропадет, когда он становится солидным, женатым и уважаемым человеком, выполняющим важнейшую работу в крупнейшей фирме собачьей еды. Леди Гермиона послала Фредди за Биджем, и Фредди не ответил, что она могла бы и позвонить, но убежал безотлагательно.
Лишь у дверей того логова, в котором скрывался дворецкий, он вспомнил, что такие поручения недостойны вице-президентов; и остановился. Остановившись же, увидел, что он снова там, откуда не должен был уходить, — там, где своим несравненным красноречием он пытался сломить сопротивление леди Гермионы. Нелегко это сделать — но не тому, кто совсем недавно играл на майоре Р. Б. и леди Эмили Финч, как на струнных инструментах.
Вернувшись в гостиную, Фредди обнаружил, что за это короткое время Генри исчез, вероятно — вышел в сад через французское окно, смиренно опустив голову. Но, восстановив до прежнего уровня процент влюбленных, тут была Пруденс, чей вид показывал, что она все знает. Не помня себя от горя, она жевала тостик.
Леди Гермиона все еще сидела за чаем так гордо и прямо, словно скульптор уговорил ее позировать для статуи «Идеальная Тетя». За все годы знакомства и родства Фредди не видел, чтобы она выполняла с таким совершенством самую суть этого родства. Он загрустил. Даже леди Эмили, очень похожая на мула и внешностью и нравом, не так пугала его.
— Ушел? — спросил он, сочиняя в уме фразы посерьезней.
— Да, — сказала Пруденс, горестно доедая тостик. — Без единого крика. Скрылся в снегу раньше, чем я его увидела. Если бы у людей были сердца, этот замок стал бы гораздо лучше. Чище.
— Хорошо излагаешь, — похвалил ее Фредди, — золотые слова. Что нужно нашей старой ночлежке? Милость, вот что!
Не внемля его призыву, леди Гермиона спросила, нашел ли он Биджа, и Фредди сказал: «Нет», а потом пояснил, что надеется на ее разум, который ей и подскажет, что тут нужен не Бидж, а добрый совет в пользу разлученной пары.
Леди Гермиона, склонная к грубости, сказала: «Чушь»; Фредди покачал головой и посетовал на состояние духа; а Пруденс, тяжко вздыхая через какие-то промежутки времени, припомнила к месту Саймона Легри[143] и Торквемаду, удивившись, почему привязались к этим несчастным людям, когда есть другие, не в пример жесточе.
— Хватит, — сказала ей леди Гермиона, а Фредди возразил:
— Нет, не хватит! Мы должны все выяснить. Разреши спросить, чем тебе не нравится Генри?
— А я у тебя спрошу, — сказала тетя, — причастен ли ты к этой мерзкой афере?
— Э?
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Галахад привез его под чужим именем.
— А, вот ты о чем! — воскликнул Фредди. — Ну, выдумал это не я, но, если ты спросишь, как я к этому отношусь, я скажу: «Полностью согласен». Глист и моя сестрица созданы друг для друга.
— Ура, ура! — одобрила его сестрица.
— Чушь! — снова сказала леди Гермиона. — Он похож на гориллу.
— Да, — признал пылкий, но честный Фредди, — в зоологическом саду его бы встретили как родного. Но при чем это тут? Почему горилла не может стать прекрасным мужем и отцом? Извини, Пру, заглянул в том II.
— Молодец, — сказала Пруденс. — Давай, давай. Все правильно.
— Понимаешь, тетя Гермиона, — продолжал Фредди, — ты слишком привержена внешности. Ты смотришь на Глиста и думаешь: «Не хотела бы я его встретить ночью, в одинокой аллее…» Хорошо, а сердце? Что важнее, сердце или внешность?
— Фредди!
— А?
— Ты замолчишь?
— Нет, тетя Гермиона, не замолчу. Выясним все. Итак, сердце у него — лучше некуда. Кроме того, у него есть сельская гостиница, куда надо вложить немного денег.
Леди Гермиона вздрогнула. Она не любила питейных заведений.
— Блистательная карьера кабатчика, — сказала она, — не слишком удачный довод. Во всяком случае, для меня. Нет ли чего-нибудь еще?
Ответа она не получила. За французским окном послышались шаги, и вошел Галли, весьма довольный собой. Он не знал, каков европейский рекорд по бегу на двести ярдов, туда и обратно, с перерывом, но предполагал, что он превзойден.
— А где Лендсир? — спросил он.
Сестра его напоминала кухарку, которая заявляет об уходе перед званым обедом.
— Если ты имеешь в виду твоего друга Листера, — ответила она, — он ушел.
Пруденс очень глубоко вздохнула и прибавила:
— Тетя Гермиона выгнала его, дядя Галли.
— Что?
— Она узнала, кто он.
Галли посмотрел на сестру, поражаясь ее проницательности.
— Как это ты? — поинтересовался он.
— Фредди любезно сообщил мне.
Галли обернулся к племяннику; монокль изрыгал пламя.
— Ну, ты и кретин!
Именно здесь состоялся описанный выше разговор, в который внесла свою лепту и Пруденс, сообщая чистым сопрано, что выйдет замуж за того, кого любит, невзирая на тупоумных родственников. Леди Гермиона исполняла примерно ту роль, которую исполняет председатель шумного собрания. Она стучала ложкой по столу, когда вошла Вероника, нередко усмирявшая споры. Те, кто знал ее, понимали, что она попросит ей все объяснить, а этого никакие нервы не выдержат.
Галли перестал обзывать Фредди. Фредди перестал размахивать руками и взывать к справедливости. Пруденс перестала говорить, что у них будет очень глупый вид, когда ее найдут в озере. Леди Гермиона перестала стучать ложкой по столу. Словом, все было так, будто в котельную ударила молния.
Вероника сияла. Фотография, сделанная на маскараде в помощь униженным учителям, где она воплощала Дух Итонских Кортов, и та не была столь прекрасна. По-видимому, у нее разрослись глаза, щеки же обрели цвет, который неведом ни земле, ни морю. На руке сверкал браслет. Были и другие украшения, но чего-то ей явно не хватало.
— Фред-ди! — сказала она. — Дядя Кларенс не приехал? Фредди устало провел рукой по лбу. Победа была близка, помехи его огорчали.
— Э? Да, он где-то тут. Наверное, у свиньи.
— Ты привез подарок?
— Что, подарок? Да, да. Вот, держи.
— Спасибо, Фред-ди! — сказала Вероника и отошла в уголок.
Как мы уже говорили, споры при ней прекращались; прекратились и теперь. Вернее, помолчав немного, все стали спорить шепотом, но незаметно голоса повышались, пока котельная не заработала во всю силу.
Галли сказал, что всегда ставил низко умственные способности племянника и никогда бы не держал пари, если бы тот вступил в соревнование с трехлетним дебилом, но такого все же не ждал. Это вне человеческих возможностей. Много лет назад, вспомнил он, ему пришло в голову, что новорожденного Фредерика надо было утопить в ведре, не считаясь с затратами, и он своих взглядов не изменил.
Фредди сказал, что в мире, вполне возможно, нет правды. Почему его никто не предупредил? Если суд потомков не решит, что во всем виноват Галли, а сам он — чист и невинен, это уж Бог знает что!
Пруденс сказала, что утопиться в озере — самое милое дело. Конечно, лучше стать миссис Листер, но, если ее ангела вышвырнули, она просто не понимает, что ей еще остается. К этому она присовокупила занимательную картину: дядя Кларенс ныряет перед завтраком и ударяется головой о ее раздутое тело. Тогда он задумается, объяснила она.
Леди Гермиона не сказала ничего, но стучала ложкой.
К чему бы все это привело, мы не знаем, ибо гул голосов прервал пронзительный звук:
— Иии-иии-иии-ии!!!
Летописец уже говорил однажды о таком же звуке, и вы не забыли, должно быть, какие были последствия.
Были они и теперь, хотя не совсем такие же. Галли, сравнивающий Фредди с полоумным продавцом устриц, которого он как-то встретил в Херст-парке, остановился на полуслове. Фредди, пытавшийся растолковать, что он понимает под духом единства, приводя примеры из жизни «Доналдсон Инкорпорейтед», застыл с открытым ртом. Пруденс, припомнившая к месту Офелию и вопрошавшая, чем она хуже, подскочила. Леди Гермиона уронила чайную ложку.
Все обернулись, и Фредди закричал.
Как прелестная юная мать держит младенца, Вероника держала ослепительное колье.
— О, Фред-ди! — сказала она.
II— А, черт! — сказал Фредди, потрясенный до глубин души. Другие откликнулись иначе, но все — пылко. Галли воскликнул: «Погляди!», Пруденс, забыв об Офелии, произнесла: «Вот это да!..», леди Гермиона спросила: «Вероника, откуда у тебя это прелестное ожерелье?»
