несколько газет по всему штату. Составили с ним текст таким образом, чтобы местная администрация и полиция выглядела в этой истории заодно с Сачином как гостеприимные индийцы. Двумя днями спустя в одной из главных газет штата вышел большой очерк о нас. Потихоньку работники Сачина вернулись. И тот паренек, с которого содрали штраф, появился с друзьями на озере, затягивая сети. Дал ему немного денег. Они мне – рыбу, и к вечеру привезли еще из деревни еду, которую заказал. Мыло, например, вместо лимонов, и арбуз вместо лапши. Жизнь налаживалась, Сачин начал приходить в себя. Я отлучался в лес, зная почти наверняка, что его обязали докладывать обо мне. Мы не трогали эту тему. Думаю, он понимал, что мне без леса невозможно – даже под угрозой тюрьмы, а он уж пусть сам решает.
Вроде бы нас оставили в покое. Я растянул на веревках между деревьями зеленую солнцезащитную сетку, перенес под нее кровать. Чудесный вид на озеро внизу, а в изголовье – джунгли. На рассвете варил на костре остатки кофе, разделив буквально на глотки по дням. Собирал тормозок – пару картошек, испеченных с вечера, пару помидоров, лук, печенье, воду, брал камеру и шел в лес. Но недалеко пока, до первого луга, поглядывая в сторону дальнего, но придерживая себя, надо бы еще пару дней не рисковать, и к полудню возвращался. Плавал в озере, ходил через перелесок к дамбе, ловя интернет. А закатные часы вновь проводил в джунглях.
Друзья мои в фб взволновались, пишут, советуют, дают ссылки, где зарегистрироваться на вывоз спецрейсами соотечественников, попавших в бедовое положение. Разве у меня бедовое? Лежу на кровати прямо в тигрином заповеднике, лучшем на свете, ни души вокруг, кроме Сачина, который у себя в домике и совсем не вокруг, еды у меня на неделю и во всем разнообразии, и рыбы несметно, и костер, и озеро перед глазами. И лангуры на ветках, и попугаи, и Немирович со Станиславским шуршат в кустах, и две камеры у меня, и люди оставили в покое, и засыпаешь под звездами в самом волшебном и любимом лесу, разве не так? Так. Да, еще и куры, если рыба надоест. Правда, у Сачина они в пять раз дороже магазинных, потому как дворяне. Посыльный от начальника лесничества приезжал, праздник у них, петуха купил, зарезал. Одного из четырех мушкетеров, но не того, который в амбаре ночует с двумя будущими наседками. Петух у них к столу особо в цене, не курица. А рыбу я на вешалке томлю. Железные такие плечики нашел в амбаре, кладешь их на два камня по сторонам жара, а сверху рыбу, и томишь.
Все же зарегистрировался. Но где, кто я? Гражданство украинское, писатель русский, а живу в Германии. Отметился во всех трех списках. Начали мне писать и звонить. Видно, еще и друзья-журналисты волну подняли – в прессе, в посольствах. Украинское консульство в Мумбаи каждый день звонит, прям мама с папой, решают мой вопрос в МИДе, другое дело, что ни самолета, ни осла с тележкой, одни надежды. Российское в Мумбаи тоже с теплотой и надеждой. Немцы готовят эвакуационный рейс, просят ответить кратко: готов ли я в ближайшие дни вылететь. Написал: да. И такая щемящая нота запричитала в сердце. Куда, зачем? Отсюда?
Каждую ночь я засыпал под ясными звездами, и просыпался ровно за несколько минут перед грозой – небо кромсалось молниями, ветер стенал, не зная, куда себя деть, озеро, казалось, вертелось на ребре. Брал кровать и в полусне переносил в ангар. А наутро – божий день, как и не было ничего. Шел в лес, завтракал на лугу, немного снимал – оленей, нильгау, но они уже знали меня, помнили. Словно играешь в шахматы с тем, кто все твои ходы изучил, как и ты его. Возвращался и, раздевшись на берегу догола, заплывал до середины озера, вел взглядом по кромке леса, цедил недостижимое. Сачин как-то увидел с пригорка, попросил голым не плавать. Почему, спрашиваю, никого ж тут до горизонта нет. Но я же, говорит, есть.
Проснулся среди ночи, сон ускользал, как та красная ткань в руках у него, которую он взметал над собой, стелил понизу и уводил за спину. Как матадор мулету. Но это был не матадор. Он стоял посреди озера, вот этого, рядом. Испанец, учитель танцев. И вертел вокруг себя эту красную ткань. Но это была не ткань, а Тая. То ткань, то Тая. Стоял, пританцовывая, прямо на воде, и вертел ее. Так быстро, что не уследить. Взметал, стелил, уводил за спину. В каракулевой шапке с ушками и косичкой, как у матадора, но не он. Ветеринар, цирюльник? По водам, яко посуху. И смех – ее, тоненький, полевой, но не оттуда, а с другой стороны, где-то позади меня… Ни его, ни озера, лишь эта красная ткань, ускользающая, только краешек от нее, защемленный между берегом и водой, когда проснулся.
В один из дней, к перевернутой лодке на берегу, где сидел ловя интернет, подъехала машина. Остановилась на расстоянии, из нее высыпало человек десять в масках. Врачи и их деревенские помощники-волонтеры. Ближе не подходят. Тот, который клеймо хотел ставить, кричит оттуда: здравствуйте, сэр, как вы себя чувствуете? Отлично, говорю. Спасибо, сэр, спасибо, кивают, перекрикивая друг друга, садятся в машину и исчезают.
Конечно, все лучше и не придумать. Если бы только ходить в лес, как это было раньше, а не выжидать, оглядываясь на всю эту кутерьму. А то получается счастье какое-то пыточное: вот он, лес, вот ты, и все у тебя есть, а не войти. По-настоящему, по родному и безоглядно – не войти. Завтра надо уже рискнуть, пора. На дальний луг. Только подумал, и звякнуло письмо. Немецкое консульство. Завтра в пять вечера сбор в отеле Тадж в Мумбаи, вылет на следующий день. К вечеру они пришлют подробности и официальную бумагу от консульства, способную, как они надеются, помочь в передвижении при перекрытых дорогах.
Сказал Сачину, он очень воодушевлен, уже нашел машину в деревне и двух водителей, готовых ехать. Переговаривается с полицией, какой-то изощренный план обсуждают. А я ушел в лес.
Лег на первом лугу под деревцем. Обвел взглядом округу, пригляделся: кто же это там, как я, лежит вдали под таким же деревцем? Приблизил королевским зумом: нильгау, самец! Лежит и, обернувшись через плечо, смотрит на меня. Ох, божечки, не надрывай мне сердце. Вот так, значит, все заканчивается. Луг, и по сторонам его
