Самая красивая из девушек в очередной раз пришла к нему на занятия. Но не одна пришла — увязался за ней Шаммай. Тот немедленно заверил, что не будет мешать, и Яэль подтвердила, что он вообще никогда не мешает. Впрочем, они так или иначе не будут сегодня заниматься — сегодня суббота, день Господень. Шаммай огляделся кругом, заметил бутылку вина и восторженно закричал: «Вино, вино!» — как человек, которому уже ударило в голову выпитое. Он схватил бутылку, и Хемдат протянул ему стакан. Яэль улыбнулась и сказала Хемдату:
— Не давайте ему пить, он еще ребенок, ему нельзя ни капли. А почему вы пьете вино? А водку вы не пьете? У нас в городе была интересная история с одной женщиной. Она все время пила, без перерыва, буквально стакан не выпускала из рук. Она говорила, что пьет потому, что боится за свои зубы, и все пила, и пила, и пила, ха-ха-ха. И никогда не пьянела. Она знала секрет, как не пьянеть. Но зачем вы сидите дома? Пойдемте гулять!
Хемдат надел пальто, нахлобучил шапку, и они отправились гулять.
Они дошли до Эмек-Рефаим, где проходила железнодорожная колея. Склоны долины поднимались с обеих сторон точно две травяные постели. В траве мелькали крохотные цветочки, издававшие приятный запах. Укрепленные на шпалах рельсы уходили вдаль двумя блестящими, начищенными полосами. Этот Шаммай и впрямь ребенок. Совсем ребенок. Вдруг ему взбрело в голову шагать прямо по рельсам. Видели вы такое безумие?! Теперь ей придется поддерживать его, чтобы он не упал. Хемдат шел за ними, с симпатией глядя на их забавы. Балуются, словно дети. Яэль вдруг схватила руку Шаммая и воскликнула:
— Какие у тебя тяжелые руки, Шаммай! А вот у Хемдата руки приятные и нежные, прямо как руки девушки. Это правда, что на исходе субботы вы будете читать лекцию в библиотеке, господин Хемдат? А что вы будете говорить? То есть, я хотела спросить, о чем будет лекция.
Хемдат негромко сказал:
— О историях рабби Нахмана из Брацлава[13].
— Ой, я буду так вам аплодировать! Шаммай, у тебя такие сильные руки, ты можешь аплодировать без конца, правда? — И Яэль похлопала в ладоши. — Это только для примера, — сказала она, — но уж вечером, ого-го! Ты только не забудь, Шаммай! — И тут же воскликнула: — Ой, уже поздно!
Хемдат остановился. Он чуть не забыл — Мушалемы вернулись из поездки, и он должен заглянуть к ним.
Хемдат и сам не знает, почему его тянет в дом Мушалемов. До того, как они поженились, он не так уж часто бывал у них. Впрочем, в доме людей с хорошим вкусом и вправду приятно провести часок-другой. Даже в первый год после их свадьбы.
Шошанна понимает его. В отличие от других, она не подозревает Хемдата в том, что его тянет к Яэль Хают. А картошка, которой она его угощает, всегда хорошо почищена — ни кусочка кожуры, ни единого черного пятнышка. И вдобавок, она очень любит ранние пьесы Ибсена. «Только подумать, — восклицает она, — сколько гор в этой Норвегии, сколько ледников! А здесь? Что у нас есть здесь? Полоска моря, плоские крыши и женщины, вечно занятые так называемой общественной деятельностью. Ой, смотрите, солнце заходит, какая красота, правда? Никогда в жизни не видела такой красоты. Нет, я ни за какие деньги отсюда не уеду. Когда я выхожу во двор и вижу нашу смоковницу и пальмы, я с ума схожу от счастья, ей-богу. Совершенно не понимаю, почему эта Илонит все время плачется. Ведь здесь же просто рай земной?! Funny[14]. Ой, Хемдат, смотрите — маленькие звездочки падают прямо с неба! Эге-ге, а ведь у неба, пожалуй, насморк. Кстати, когда вы в последний раз видели Яэлиньку? Ну, Яэль Хают? Как она поживает? Передайте ей привет. Она ужасно симпатичная. А вы, я думаю, у нас не задержитесь, господин Хемдат, правда? Но когда будете приезжать из-за границы, вы должны обязательно погостить у нас. Кстати, как вам кажется, эти рамки подходят к моим картинам?»
Хемдат только качал головой в ответ на каждое ее слово и то и дело повторял: «Конечно, разумеется, вы совершенно правы…» Более того — сам находил, что похвалить. Рамы замечательно подходят к картинам, а мебель подходит к дому, и дом подходит к мебели. Вазы подходят к цветам, и цветы подходят к вазам. И запах цветов стоит в доме круглый год.
Хоть и рада была Шошанна слышать похвалы своему жилищу, но ее так переполняли собственные чувства, что она не могла сидеть и слушать других. Поэтому она воскликнула: «Правда?!» — и тут же принялась отвечать отдельно на каждую его похвалу. Эти цветы ей ни за что бы не достать, но случилось чудо — когда она шла на рынок, ей встретился маленький араб с охапкой цветов в руках и окликнул ее: «Госпожа, купи цветы, госпожа!» И что же она сделала? Остановилась и купила! «Выпейте немного сока, Хемдат. Ваша Яэль уже хвалила мой сок. Нет, вы только посмотрите — разве они не полны жизни, эти цветы?! Ой, деточки мои, ой, маленькие мои, ой, радость моя!»
Шошанна извлекла голову из цветов и укоризненно сказала мужу: «Почему ты не сказал господину Хемдату, что прочел рассказ „Разбитая душа“?[15] Скажите, господин Хемдат, пожалуйста, этот рассказ — действительно история самого автора? А какую шляпу на самом деле носил его отец? Неужели штраймл[16], как у него написано? Возьмите этот цветок, господин Хемдат, это вам на память от Шошанны, а этот цветок передайте Яэли. Только, ради Бога, выполните это поручение, уж я за вами прослежу!»
Яэль никогда не дарила ему цветы. Она слишком бедна, у нее нет лишнего гроша в кармане. Но как-то раз у нее со шляпки упала роза, и она украсила ею его Рембрандта. В ту пору сезон роз давно уже прошел, и ее роза была искусственной, но Хемдат все равно был тронут этим жестом. Подарок бедняка!
Хемдат лежал на кушетке. Яэль обычно приходила между пятью и шестью часами. Сегодня ее опять нет. Уж лучше бы она вовсе не приходила. Ей это зачтется во благо. Ведь Хемдат хочет работать, а она ему не дает. Отнимает у него лучшие часы. Может, все-таки перестать с ней заниматься?
Подул ветер, и на столе закрутился маленький смерч. Вздулась зеленая промокашка, листки бумаги, лежавшие на столе, разлетелись в разные стороны. Хемдат не поднялся. Не было большей беды. Однако как помрачнело небо! И почему она все не идет и не идет? Как раз в ту минуту, когда он хочет ее увидеть, ее нет и нет. Какими одинокими станут его вечера, если она вообще перестанет у него заниматься. Бывают дни, когда ему даже вставать не хочется. А бывает, что он и умывается только из-за нее. Вот, уже шесть, а ее все нет и нет!
Ветер не утихает. Буря, большая буря во всем мире. Фонари едва горят, не в силах осветить вечернюю темень. Пыль взлетает в воздух и несет с собой щепки. Ветер гонит клубы щепок и листьев, вздувает облака песка и пыли. Едва не сорвал шапку с головы Хемдата. Как это он отважился выйти в такую бурную, штормовую ночь?! Но он вышел, бежит, пробираясь по темным извилистым переулкам. Песок скрипит под ногами, ветер с песком бьют в лицо. Хоть бы добежать целым и невредимым до дома Яэли!
Ее не было. Маленькая коптящая лампа тускло освещала пустую комнату. Потом вошла Пнина и увеличила язычок пламени. Фитиль смотрел на Хемдата больным взглядом умирающего. Желтое пламя слабело и угасало.
Хемдат опустил голову, чтобы Пнина не видела его лица, и спросил:
— Где Яэль?
Пнина опустила голову, чтобы Хемдат не прочел по ее лицу, что она читает в его сердце, и сказала:
— Яэль пошла к матери в больницу и не вернулась. У нее разболелась рука, и врач велел ей остаться в больнице. Теперь она дня два-три будет прикована к постели.
Боже, вдруг ей вздумают ампутировать руку! Начнут резать и внесут заражение! Такая красивая девушка — и без руки! Он помнит, было как-то, — она сама с присущей ей непосредственностью сказала ему, что покончит с собой, если ей отрежут руку. Сердце Хемдата сжималось от жалости. Ему хотелось плакать, но у него не было слез. Он вернулся к себе, зажег лампу и лег. Какая бесконечная ночь! Все, что он хотел сделать, осталось несделанным, а то, что он сделал, как будто и не было сделано.
Смотри-ка — Пизмони идет! Поднимается по ступенькам и весело насвистывает. Он только что из больницы и видел там Яэль. Напрасная тревога. Ничего серьезного. Завтра или послезавтра ее выпишут. Он был в больнице, а сейчас зашел пригласить Хемдата на прогулку. Такая красивая ночь. И подумать только: час назад — страх и ужас, а сейчас — неземная красота. Вот она, наша Страна Израиля.
Пизмони и сам ей под стать, этой Стране, — час назад был в больнице, а сейчас уже здесь! В хорошем расположении духа. Несколько дней назад он опубликовал новую поэму «Песня стойких». Ивритское ухо уже много лет не слышало такой смелой поэзии. Теперь он решил по некоторым соображениям отправиться за границу. Но вообще-то поэт без образования — все равно что фитиль без масла. Поэтому следующим летом он планирует поступать в университет.
