— Вы господин Шаад?
— Да.
— Ваше имя Герман?
— Да.
— Вы отец оправданного?
Предостережение судьи о том, что ложные показания караются тюремным заключением, в тяжких случаях сроком до пяти лет, излишне, когда допрашиваются мертвые.
— Вы помните историю с кроликом? Феликсу было девять лет, и вы подарили ему кролика. Это верно? Серого кролика...
Документы — письма, фотографии, дневники и т. д.— я должен лично получить в полицейском управлении Цюрихского кантона; у них же останется мой галстук в качестве вещественного доказательства.
— Ваш сын, господин Шаад, оправдан...
Прогулки по окрестностям — вот что помогает. (Альбис.)
Мой отец был учителем:
— Ты знаешь, что такое нагельфлю?
— Нагельфлю — это скальная порода.
— Так ли?
— Вот это нагельфлю, сразу видно — многочисленные вкрапления мелких камней, причем они круглые, эти камни, как галька в ручье, и потому ясно, что они попали сюда издалека и по пути отшлифовались; Альбис частично состоит из нагельфлю.
— Что же такое нагельфлю?
— Морена.
— Правильно.
— Все эти камни когда-то упали с горных вершин на глетчеры, когда они еще существовали, потом их несла вода таявших глетчеров, обкатывала их, поэтому они такие круглые, а потом глетчеры исчезли, но за миллионы лет камешки успели спрессоваться, поэтому нагельфлю твердый, как скала, но это не скала, а нагельфлю.
— Что ты еще знаешь?
— Нагельфлю типичен для нашей родины.
— А что еще у нас можно встретить?
— Песчаник и известняк.
— А еще?
— Сланец.
— Я сейчас другое имею в виду.
— Но сланец тоже есть...
Ты не догадываешься, что я имею в виду?
— Когда-то глетчеры покрывали всю нашу родину, поэтому остались их следы на скалах и нагельфлю, эти места годятся для гравийных карьеров.
— А что же еще у нас есть?
— Озера...
— Мы говорим о горных породах, Феликс.
— Не знаю...
— Что мы видим здесь, в лесу?
— Это вот ледниковый валун.
— Правильно!
— Да, они у нас тоже попадаются, но только редко.
— А что такое ледниковый валун?
— Ледниковый валун — это настоящая горная порода, но он откуда-то занесен, это тоже связано с глетчерами, которые потом исчезли, а валун остался, когда ледниковый период кончился, потому что глетчер не унес его дальше, этот ледниковый валун, например, из сланца.
— Разве это сланец?
— Нет.
— Что же это?
— Ледниковый валун.
— Это гранит?
— Нет.
— Что такое гранит?
— «Кварц, шпат, слюда — не забуду никогда».
— Правильно.
Письмо из Кении:
«До скорого! Твоя Ютта».
Я уже опорожняю пепельницы.
— Вы, значит, считаете, фрау Шаад, что это, в общем-то, счастливый брак, если я вас правильно понимаю, свободный брак: вы пользуетесь личной свободой и никоим образом не чувствуете угрозы со стороны Феликса Шаада, вашего супруга...
— Совершенно верно.
— Вы называете его настоящим рыцарем...
Алкоголь тоже перестал помогать.
— Вы мать Феликса Шаада?
— Да-да.
— Вы состарились, фрау Шаад, вам почти восемьдесят. Тем не менее вы, может быть, помните какое-нибудь происшествие той поры, когда Феликс ходил в школу...
— Да-да!
— Сперва вас допросит господин прокурор...
Мертвые тоже могут ошибаться:
— Сколько лет ему тогда было?
— Семь или около того.
— И отчего же умер его кролик?
— Феликс так ревел.
— Вы видели эту бритву?
— Да-да.
— И что вы подумали?
— Он произвел вскрытие кролика, да-да, так он мне сказал, да-да, он хотел посмотреть, почему кролик умер...
Обычно я вовсе не думаю, что кто-либо следит за моей игрой на бильярде потому, что знает мою историю; но вдруг я замечаю: человек смотрит совсем не на то, как катятся шары, а на мою руку — на руку возможного убийцы, а когда я поднимаю на него глаза, он уходит в бар.
К этому тоже привыкаешь.
Уехать отсюда означало бы почти признание.
— Вы, значит, утверждаете, что ничего такого вам не пришло в голову, когда самолет приземлился и Ютты на нем не оказалось. Вы не рассердились, что она в который раз отложила свое возвращение? Вы говорите, самолет прилетел с опозданием, а когда стоишь у выхода, и перед тобой проходят только незнакомые пассажиры, и нет никакой Ютты, конечно, бываешь несколько разочарован...
— Это верно.
— Но вы не рассердились?
— Я забеспокоился.
— А что вы потом сделали, господин Шаад?
— Поехал домой.
— Сразу?
— Я не торопился.
— Почему вы поехали к гравийному карьеру?
— Не знаю...
— Вы хотели прогуляться?
— Я остался сидеть в машине...
— Сколько времени вы так просидели?
— Потом я пошел в кино...
— Это верно, господин Шаад, есть доказательства ~ вас видели на сеансе между пятнадцатью ноль-ноль и семнадцатью пятнадцатью, справа в последнем ряду.
— Возможно.
— Какой фильм вы смотрели?
— Не помню.
— Феллини.
— Возможно.
— Почему вы не досмотрели его до конца?
— Я подумал, может быть, дома есть телеграмма — так оно и оказалось. Я почувствовал облегчение. По крайней мере я узнал, что Ютта уже в Женеве.
— Вы почувствовали облегчение...
— И что сегодня она приедет!
— Это было, значит, вчера.
— Да.
— А почему Ютта осталась в Женеве?
— Самолет делает промежуточную посадку в Женеве, я это знал, и, конечно, после семичасового полета она вышла, чтобы размяться, это можно понять.
— А почему о шепотом не полетела дальше?
— Потому что опоздала на самолет.
— Согласно телеграмме.
— Да.
— Но есть ведь и поезда из Женевы в Цюрих.
— Ютта чувствовала себя слишком усталой.
— Она переночевала в отеле...
— Согласно телеграмме.
— А почему Ютта не позвонила вам из отеля?
Гравийный карьер заброшен. Он зарос травой, гусеничный транспортер все еще стоит там, но он совсем заржавел, как и вывеска «Вход воспрещен». Хотя нагельфлю здесь еще очень много. Решето для гравия валяется в коричневой луже. Неподалеку куча серого гравия. С позавчерашнего дня дождя не было: на глине еще отчетливо виден след моей машины — четкий рисунок шин, мой позавчерашний поворот.
— Когда вы узнали, что он оправдан, фрау Шаад, вы, значит, находились в Кении и ждали, когда пойдет дождь...
— Совершенно верно.
— Вы работаете в кино?
— Да.
— В качестве ассистентки кинооператора?
— Собственно говоря, я монтажница, но у нас маленькая съемочная группа — кинооператор и звукооператор плюс этнолог и шофер. В такой маленькой группе приходится делать то одно, то другое.
— Понимаю...
— Я была незаменима.
— Понимаю. /
— Конечно, я обрадовалась, когда узнала об оправдательном приговоре, можете себе представить, как я обрадовалась, я плакала, как ребенок!
— От радости...
— Можете спросить у группы.
— Вы не подумали, что будете нужны оправданному, когда он вернется домой после долгого предварительного заключения и суда?
— Наши съемочные работы затянулись.
— А вы были незаменимы...
— Собственно говоря, монтажница при съемках еще не нужна, это верно, но Герберту важно было, чтобы я присутствовала с самого начала съемок, это было обусловлено в договоре, он хочет, чтобы монтажница видела не отснятый уже материал, а следила за всем процессом. „
— Кто такой Герберт?
— Наш кинооператор.
— Значит, съемочные работы затянулись...
— Мы ждали, когда пойдет дождь.
— Без этнолога...
— От обоих писем Феликса веяло скорее покоем: он сидит в своем кабинете, и у него наконец есть время для чтения, он играет на бильярде, да и я тоже написала ему довольно большое письмо.
— О съемочных работах...
— Да.
— Позавчера, когда вы вернулись из Кении, фрау Шаад, и оправданный встречал вас на аэродроме, его вид поразил вас?
— Он похудел.
— А еще?
— И постарел, да, и это тоже.
— Оправданный утверждает, что вы испугались, когда увидели его, и вы позволили поцеловать себя только в щеку.
— У меня было так много багажа.
— Верно ли, что у него дома было припасено шампанское, чтобы отпраздновать встречу, и что в этот первый вечер, то есть позавчера, вы не хотели ничего рассказывать о Кении?
— У меня просто не было сил.
— Поэтому вы не пожелали выпить шампанского?
— Я теперь не пью.
— Вы хотели спать...
— Да.
— Почему вы легли в комнате для гостей?
— Мы так давно не виделись.
— В последний раз вы виделись в суде.
— Когда Феликс упомянул, что он продал свою практику, меня это очень испугало, и я, конечно, спросила, как же он представляет себе свое будущее.
— Что же он ответил?
— Он пожал плечами.
— И вы пошли спать...
— Я не могла уснуть...
— Почему не могли, фрау Шаад?
— Он, по-моему, сидел в гостиной и один пил шампанское — я слышала, как били часы,
