Миссис Харрис трудно было смутить, но мысль о том, что она вела себя грубо здесь, все-таки заставила её почувствовать себя виноватей, и она обратила к джентльмену извиняющуюся улыбку.
— Вот ведь, уставилась на вас, как на фигуру восковую, — сказала она. — Так невежливо вышло! Уж извините. Просто увидела у вас розочку в петличке; замечательно придумано! — и она пояснила: — Понимаете, я цветы очень люблю.
— Правда? — сказал джентльмен. — Это приятно.
Как бы он ни рассердился за то, что миссис Харрис беззастенчиво его разглядывала, но объяснение её было так чистосердечно и простодушно, что его гнев мигом прошёл. Он с новым интересом посмотрел на свою соседку и, разумеется, тут же увидел, что имеет дело с самым удивительным созданием — причём таким, принадлежность которого он не мог определить сразу.
— Возможно, — добавил он, — было бы лучше, если бы это действительно была роза, а не… розетка.
Миссис Харрис не поняла его замечания, но мягкий тон незнакомца сказал ей, что её бестактность прощена, и она тут же вновь повеселела.
— Тут чудесно, ведь правда? — сказала она, поддерживая разговор.
— А, и вы чувствуете атмосферу, — пожилой джентльмен озадаченно напрягал мозг, пытаясь поймать что-то, вертящееся в голове — что-то, как будто связанное как-то с его юностью и с образованием, завершившимся двумя годами в Английском университете… Он припомнил темную, холодную и мрачную комнату с потемневшими деревянными панелями стен — свою спальню и кабинет одновременно; ещё более тёмный коридор, куда выходила дверь — и ещё, когда все это вновь встало перед ним, ему вдруг ни с того ни с сего представилось ведро, стоявшее на лестнице в холле.
Живые глазки миссис Харрис наконец осмелились встретиться с глазами пожилого джентльмена. Под его суровой и даже свирепой внешностью, под седым хохолком и сдвинутыми бровями, под невыразимо белой крахмальной манишкой она почувствовала доброе тепло. Она подумала — что делает здесь этот старик? По тому, как были сложены его руки на золотом набалдашнике трости, можно было догадаться, что он здесь один. Наверно, подбирает платье для внучки, решила миссис Харрис и, сообразно своей натуре, предпочла задать прямой вопрос. Правда, любезности ради она уменьшила возможный возраст соседа на одно поколение.
— Ищете платье для дочки, да? — полюбопытствовала она.
Старик покачал головой — его дети давно разъехались в разные стороны.
— Нет, — ответил он, — просто я иногда прихожу сюда, потому что здесь я вижу прекрасные платья и прекрасных женщин; здесь я чувствую себя моложе.
Миссис Харрис понимающе кивнула.
— Ещё бы, — подтвердила она. Затем, довольная, что нашла человека, с которым можно поделиться, она склонилась к соседу и прошептала:
— А я приехала, представляете, из Лондона, чтобы купить себе платье от Диора!
Тут пожилого джентльмена осенило отчасти озарение, отчасти знаменитая французская интуиция, отчасти дополненное наконец воспоминание. Выцветшая картинка с коридором, холлом и скрипучей лестницей — и ведром на её верхней площадке — вновь предстала перед ним; но на сей раз рядом с ведром возникла фигура крупной и неопрятно одетой женщины в драном и латаном комбинезоне, в слишком больших туфлях, с медно-рыжей шевелюрой и усыпанный веснушками кожей — нераздельную владычицу щёток, мётел, швабр, веников, тряпок и вёдер. Эта женщина вносила единственную весёлую живую нотку в мрачные университетские лабиринты.
Её бросил муж и у неё на руках остались пятеро детей; но её не оставляло хорошее настроение, бодрость и вместе с ними — несколько едкая, но зато непридуманная и живая философия, постоянно выдаваемая в обрамлении замечаний о погоде, правительстве, ценах и жизненных перипетиях. «Бери, что можешь, и не смотри дареному коню в глаза», — говорила, например, она. Её звали миссис Метли припомнил он — но он и ещё один его приятель-француз, учившийся с ним, называли её «миссис Мётлы». И как таковая, она была их другом, советчицей, источником сплетен и новостей, в первую очередь университетских.
Он вспомнил, как распознал под неряшливой, комической наружностью мужество женщины, постоянно боровшейся с трудностями и бедами, честно выполнявшей свой немудрёный долг, скрашивая тяжёлый труд лишь капелькой соли и капелькой ворчания, да язвительными замечаниями в адрес пройдох и жуликов, которые правили миром. Он словно вновь видел её — медные пряди, свисающие на глаза, сигаретка за ухом, голова кивает в такт движениям от сосредоточенной энергии. Он словно вновь слышал её голос… и тут понял, что он действительно его слышит.
Потому что рядом с ним в самом дорогом, самом аристократическом салоне мод Парижа сидело новое воплощение миссис Мётлы — какую он знал полвека назад.
Да, внешнего сходства не было — его соседка была маленькой и худой, возможно, тем более худой от тяжёлого труда… джентльмен опустил взгляд к её рукам, и они подтвердили эту догадку; но он узнал её по другим признакам: то, как она держалась, как говорила, как поблескивали хитрые глазки — а прежде всего, он узнал её мужество, независимость и бойкость.
— Платье от Диора, — повторил он. — Чудесная идея. Надеюсь, сегодня вы найдёте то, что вам понравится.
Ему не нужно было спрашивать её, откуда она могла взять средства для осуществления такой мечты. Он по опыту знал кое-что об этом особом типе англичанок, и предположил, что она получила наследство или, скажем, неожиданно выиграла большую сумму в одной из гигантских футбольных лотерей, о которых он читал в английских газетах и которые обещали несказанные богатства британским железнодорожным носильщикам, шахтёрам и приказчикам бакалейных лавок. Но узнай он, каким образом на самом деле миссис Харрис добыла эту сумму, он бы ничуть не удивился.
Теперь они понимали друг друга точно старые друзья, многое пережившие вместе.
— Никому другому я бы не сказала, — призналась миссис Харрис, обласканная этой нежданной дружбой, — но я до смерти боялась ехать сюда.
Пожилой джентльмен изумлённо посмотрел на нее.
— Вы?! Боялись?!
— Ну, — смущённо сказала миссис Харрис, — вы же знаете, эти французы…
Джентльмен вздохнул.
— Ах, да. Я их действительно знаю. Но теперь-то вам остается только выбрать платье, которое вам больше всего нравится. Говорят, весенняя коллекция этого года великолепна.
Тут по салону прошло движение. Вошла важная, богато одетая женщина в сопровождении двух продавщиц, и направилась к последнему свободному креслу подле миссис Харрис, где сейчас лежала старенькая сумочка из коричневого кожзаменителя, хранившая её богатство.
Миссис Харрис подхватила сумочку.
— Ох, дорогая, извините! — отряхнула сиденье рукой и, весело улыбаясь, пригласила:
— Ну вот, всё для вас готово.
Женщина — у неё были близко посаженные глаза и слишком маленький рот, — села, зазвенев золотыми браслетами, и тотчас миссис Харрис окружило облако аромата самых изысканных и нежных духов. Она наклонилась к новой соседке, чтобы лучше принюхаться и сказала с искренним восхищением:
— Ой, да до чего ж вы хорошо пахнете!..
Новоприбывшая дама неприязненно отодвинулась, и между её узкими глазками появилась морщинка. Она взглянула в сторону двери, словно ища кого-то.
Скоро должны были начинать. Миссис Харрис волновалась и радовалась, как девочка, и мысленно обратилась к себе:
— То-то, Ада Харрис! Кто бы поверил, что ты будешь сидеть однажды в салоне Диора, в Париже, и покупать себе платье вместе со всеми этими франтами! Но вот ты здесь, и теперь тебя ничто не остановит!..
Но соседка (она была вдовой известного спекулянта) уже нашла того, кого искала — мадам Кольбер, которая как раз появилась из гардеробных, — подозвала её жестом и громко и резко сказала по-французски:
— Как вы могли посадить рядом со мной это вульгарное создание?! Я требую немедленно удалить её. Я ожидаю друга, который здесь сядет.
Сердце мадам Кольбер упало. Она-то знала и саму эту даму, и всю её породу. Она покупала не потому, что любила красивые платья, а просто чтобы лишний раз показать себя и свое богатство… но она платила. Чтобы потянуть время, мадам Кольбер сказала:
— Простите, мадам, но я не припоминаю, чтобы я резервировала это место для вашего друга; но я сейчас проверю.
— Нечего тут смотреть! Я говорю вам, что здесь сядет мой друг. Да вы с ума сошли, раз сажаете возле меня такую особу!
Старый джентльмен, сидевший с другой стороны, начал багроветь — краснота постепенно поднималась от воротничка к ушам, на лоб… А его синие глаза заледенели и теперь были жёстче его крахмальной манишки.
Надо сказать, что на какое-то мгновение мадам Кольбер испытала искушение пойти по самому простому пути. Эта маленькая уборщица из Лондона, конечно, поймет, если ей объяснить, что произошла ошибка в распределении мест, и её кресло занято. Она увидит все почти так же хорошо и с лестницы… Мадам Кольбер посмотрела на миссис Харрис в её поношенном пальто и невообразимой шляпке. А та, не поняв ни слова в разговоре, смотрела на мадам Кольбер, улыбаясь ей ласково и радостно, сияя щечками-яблочками.
