как Таисия Викторовна умирала. Ещё во сне вежливо ликовал, но, пробудившись, едва прощурив глаза, густо мрачнел. На всякий случай — а вдруг и правда? — на рани звонил каждый раз Таисии Викторовне домой по её номеру 59–96, слышал её жизнерадостный голос и совсем скисал, убеждаясь на собственном опыте, что сны, увы, химера, верный обман.
А то вчера наснилось, что борец, стройный орёлик, увешанный своими синими колокольчиками, в синем цилиндре, покручивая на синем пальчике синюю тросточку, пришёл на кладбище.
Приподнимет чинно цилиндр, поклонится холмику, скажет: «Прошу!» — и холмик расступается. Потягиваясь, как после сна, встает упокойник. Невесть чьи руки — человека всего не видно, видны лишь руки — подносят покойнику всё то новенькое, в чём провожали сюда, он одевается.
Борец обошёл всё кладбище, оживил всех покойников и те разбежались, весёлые, по домам. Лишь у кладбищенских ворот остался лежать кладбищенский сторож. Он умер, испугавшись наказания за то, что не устерёг мертвецов.
Кребс присмотрелся к сторожу и закричал. У сторожа было его, Кребсово, лицо!
Этот сон подтолкнул профессора к решительности. Чего декламацию разводить? Чего тереться вокруг да около? Надо г-гох молотком и гвоздь по самую шляпку в бревне!
Через неделю сияющий уверенностью Кребс принёс Таисии Викторовне тугую пачку листков величиной с ладонь.
— Я дам вам список. Разнесёте этот динамит, — тряхнул пачкой. — В упор добьём последних скептиков!
Таисия Викторовну взяла пачку, чугунелым взглядом пристыла к верхнему листку.
ОБЪЕДИНЁННОЕ ЗАСЕДАНИЕ
хирургического, онкологического и гинекологического
борских научных обществ
СОСТОИТСЯ В АКТОВОМ ЗАЛЕ БОРСКОГО МЕ-МЕДИЦИНСКОГО ИНСТИТУТА 29 СЕНТЯБРЯ 1955 ГОДА, В 7 ЧАСОВ ВЕЧЕРА
ДОКЛАДЫ:
Профессор Б.Л.КРЕБС
ЛЕЧЕНИЕ РАКА БОРЦОМ (ДЕМОНСТРАЦИЯ БОЛЬНЫХ).
Ассистент У.Х.ПУПБЕРГ
Ординатор Н.И.НЕКИПЕЛОВА
Некоторые данные лечения борцом женщин,
страдающих раком половой сферы
(демонстрация больных).
«А где же я? Где?… Осталась остриженная?…" [35]
Таисия Викторовна ещё раз пробежала фамилии — нет Закавырцевой!
И растерянные её жалкие глазёночки остолбили [36] Кребса.
Кребс хищневато ждал этого взгляда, потому не сводил с неё глаз; покуда она читала, наготове держал на лице остановившуюся липкую улыбку.
— Милочек! Выше головку! Это я вам говорю!
Она как-то придавленно подвигала одним плечиком.
— Вы искали себя и не нашли. Объясняю, почему вас нет… Здесь, — Кребс потыкал согнутым указательным пальцем в пачку, которую она как-то неловко держала, — больша-ая дипломатия… Слишком ответственная игра… У нас отобрано право на проигрыш. На карту поставлено всё! И банк должен метать первый игрок, ваш покорный слуга! — с лёгким, галантным поклоном показал на себя. — Короче, основной доклад обязан делать я. Я — это я… Профессор и так далее. А кто вы? Кто вас знает? Народу набежит битком. В каждом стаде найдётся чёрная овца. Одна чернушка вякнет, вы растеряетесь, другая подвякнет — и дело пустило пузыри. Я же не растеряюсь. У меня не выдернешь кость из пасти! Старая гончая надёжно делает охоту! — распаляясь и входя в раж, убеждённо чеканил Кребс. Ему понравилось насчёт гончей, он подобрался, как гончая, чутко и быстро огляделся, будто выискивая что. — Мы, повторяю, вылетели на финишную прямую. Нам сейчас важней повыигрышней поднести свои успехи. Не мельчить! Чья есть фамилия, чьей нету… Что за мелочи!? Дело — прежде всего! Мы с вами, — он подумал и простодушно улыбнулся, — мы с вами так слились в борце, что не разлить водой. И не надо разливать. Это ж, — повело его на игривость, — и экономия воды, и экономия места в объявлении, и ещё громадный плюс — лишний раз не подразним злых гусей фамилией, неизвестной в учёном миру. Не убивайтесь. Вас просто не воспримут, милочек! Так что ваше отсутствие, — кивнул на пачку в её руках, — работает исключительно на нашу мельницу! Пускай вас нет в листке — подумаешь, событие века, глянул и выбросил! — зато вы в сути! Я представляю, я защищаю перед высоким собранием лично ваши интересы!
Она слабо, отстранённо качнула головой.
С мягким удивлением, с удовольствием — есть на чём погреть глаз — он изучающе уставился на Таисию Викторовну:
«Ну, слава Богу, кажется, уломал. Может, ещё малой кровью выхвачу своего академика? К чему нам свадебные скачки?…»
«Что же я такая безграмотная, как кошка, в этой в ихней распроклятой дипломатии? — корила она себя. — Это ж он, гладкий клоп, отгоняет, откидывает меня, плюшку… Невжель я совсем пустёха, что и свиньям щей не разолью?»
Ей стало жалко себя, и она тонко, по-щенячьи заскулила в плаче.
«Плачьте, милочек, плачьте, дружочек, — ласково подумал он, обнимая её за худые плечики и отечески целуя в лоб. — Плачьте и запомните — это ваши последние слёзы. В канун счастья! Двадцать девятого вы услышите гимн борцу. И петь его будет весь зал стоя! Запомните и то, что двадцать девятое сентября красно будет вписано во все календари мира. Этот день повсюду станут праздновать как день избавления человечества от рака! Рак упоминался ещё в папирусах Эберса, это 3730-ый год до нашей эры. Без мала шесть десятков веков человечество билось с ним, как видите, безуспешно. И лишь вот, наконец, в клинике вашего покорного слуги, — в мыслях Кребс благостно сложил ладонь к ладони, с грациозным поклоном указал ими на себя, — свершилось чудо. Рак побил рака!» [37]
Борислав Львович был в высшем расположении духа, и этот свой нечаянный экспромт он отнёс к пробной прокрутке коронной речи, которая была уже готова и держалась ото всех в тайне.
Всё узнаете двадцать девятого!
Но как раскладывалось, увы, не выкрутилось.
За три дня до заседания Борислав Львович топнул ножкой. Факт невероятный, как невероятно землетрясение в Рязани или наводнение в Сахаре.
Всегда безукоризненно выдержанный «стерильный Кребс» был со всеми ровен, спокоен, как параграф, и вдруг — топнул.
По единодушному мнению сослуживцев, топот Борислава Львовича был зарегистрирован всеми сейсмическими станциями в тот момент, когда он налетел в областной газете на объявление о заседании.
Что за невидальщина! Как объявление затесалось в газету? Кто подсуетился? И главное, ка-ак в докладчики выскочила сама мадам Закавырцева?!
Чёрный детектив! Без Дюма-папаши и сыночка не разобрать.
Борислав Львович спешно востребовал к себе в кабинет Закавырцеву. В кулак зажал своё мужество, заставил себя стерильно улыбнуться ей.
Трудно, но улыбнулся.
Трудно идёт улыбка, когда тебя рвёт жажда метать икру вперемежку с молниями.
— Дорогая Таисия Викторовна, — строго выдерживая ровный тон, сказал он. — Нет ли у вас горяченького желания осчастливить меня вашей программкой?
