то, что человек ты назойливый и рот у тебя никогда не на замке, а потому подойдем мы к той женщине, и пусть язык твой с его ловкими вопросами с нею беседует.
С этими словами ринулся Патси вперед и пнул осла в живот так внезапно, что зверь подскочил над землей и помчался еще до того, как вернулся копытами на землю.
Пройдя несколько десятков шагов, Мак Канн яростно завопил:
— Куда путь держишь, Айлин Ни Кули? Что за мужчина идет с тобою рядом?
И продолжал он выкрикивать подобные вопросы, пока не догнали они тех двоих.
Двое остановились.
Женщина оказалась высокой и худосочной, и волосы у ней были рыжие. Лицо веснушчатое сплошь, а потому ее нежная кожа виднелась лишь понемножку, и сперва сходство ее с Финаном показалось необычайным. Проявлялось это сходство в полете лба, в скулах, во взгляде, затем в каком-то повороте головы исчезало, а следом возникало вновь — в другом.
На миг синие глаза ее сделались злее всяких, какие бывают на женских лицах. Замерла, опираясь на толстую ясеневую палку, и глядела на приближавшихся, однако не произносила ни словечка.
Мужчина с нею рядом тоже был высок и тощ, как жердь, ветх и неряшлив; маловато в теле у него силы, ибо слаб он был в коленках, а здоровенные ступни расходились под интересным углом, однако лицо его было необычайно разумным, а в юности наверняка еще и красивым. Выпивка и дурное здоровье изнурили и сточили его плоть, и не осталось в нем никакой пригожести, кроме глаз — застенчивых и нежных, словно у олененка, — и рук, что ни с чем в жизни, кроме женщин, не возились. Он тоже опирался на батог и смотрел на Патси Мак Канна.
Вот к нему-то Патси и шел. На женщину не глянул ни разу, хотя ни на миг не прекращал выкрикивать приветствия и вопросы, обращаясь к ней по имени.
— А ты как поживаешь сам-то? — орал он с устрашающим радушием. — Давненько не виделись, а когда виделись, темно было глаз выколи.
— У меня все в порядке, — произнес человек.
— Оно и видно, — сказал Патси, — с чего б не быть тому? Не родился ли ты на широкой груди фортуны, не остался ль на ней? Ах вот как оно у людей, что ходят по узкой дорожке, с фортуной-то, а вот у тех, кто топчет дороги широкие, — ничего, кроме сбитых ног. Удачи же тебе, душенька моя, живи-поживай себе… эх!
— Я ни слова не молвил, — сказал человек.
— У тебя палка в руках, что и горе проломила б череп, о человеке-то и говорить незачем.
— Славная это палка, — сказал человек.
— Братом назовешь али мужем той палки, какую женщина держит в счастливых руках своих?
— Назвал бы палкой, да и всё, — ответил человек.
— Годное имя, уж точно, — сказал Патси, — бо нету у палки никакой души — как и у женщины самой, и не милость ли, не утешенье ли это, бо иначе полнились бы небеси женщинами да деревяхами и не осталось бы места мужчинам да выпивке.
Рыжевласая женщина подступила к Патси и, уперев руку в грудь ему, толкнула с силой.
— Коли говоришь, — произнесла она, — или дерешься — ко мне иди, бо этот человек тебя не знает.
Патси повернулся к ней с громким смехом.
— Одна-единственная услада мне в жизни — прикосновенье твоих рук, — подначил он. — Толкани меня еще разок, да покрепче, чтоб я тебя прочуял как следует.
Женщина угрожающе занесла ясеневую палку и подалась к нему, но лицо у него сделалось такое, что она опустила руку.
— Экая ты потешница, — произнес Патси, — и всегда так было, но мы отныне станем добрыми друзьями — ты сама, да сам я, да человек с батогом; отправимся по всему свету окольно и станем веселиться.
— Не пойдем мы с тобою, Падрагь, — сказала женщина, — и какую б дорогу ты нынче ни избрал, мужчина и я сама отправимся другой.
— Ух! — сказал Патси. — Дорог повсюду полно, в этом права ты, и на каждой найдется мужчина.
Пока происходил этот разговор, остальные стояли торжественным полукругом и внимательно слова их слушали.
Келтия, глядя в небо, вмешался:
— Дождь начнется с минуты на минуту, а потому лучше б нам отправиться в путь и поискать укрытие.
Мак Канн отвел тяжелый взгляд от Айлин Ни Кули и осмотрел небо и горизонт.
— Так и есть, — произнес он. — Идем же тотчас, бо мы потолковали и все довольны. У борúна [16] торчит разрушенный домишко, — продолжил он. — Всего несколько перчей [17] по этой дороге, бо, помнится, проходил я мимо этого места в прошлый раз, когда тут бывал; там найдем прибежище, пока льет дождь. — Следом он обратил упрямое лицо к женщине и сказал ей: — Если желаешь, идем с нами, а можешь остаться где стоишь — можешь и катиться к дьяволу. — Сказавши так, потопал он за дочерью.
Тут женщина заметила херувима Арта и пристально его оглядывала.
— Ух! — произнесла она. — Я не из пугливых и не была такою сроду, а потому идемте-ка все вместе и потолкуем в сырую погоду о грехах наших.
Все двинулись по дороге, впереди — отряд Патси, а следом женщина, мужчина и херувим Арт.
Солнце исчезло; буйные тучи громоздились на иззубренные холмы под небом, и мир делался все мрачнее и студеней. В сером воздухе лицо Арта, повернутое в профиль, прочерчивалось резко, спокойно и прекрасно.
Айлин Ни Кули, идя рядом, оглядывала его с любопытством, а мужчина-чужак, сухо улыбаясь, с тем же любопытством оглядывал Айлин Ни Кули.
Она показала на Патси Мак Канна, рьяно топавшего в дюжине ярдов впереди.
— Юноша, — произнесла она, — где ты подцепил вон того дядьку? Не похоже, чтоб подходили вы друг другу.
Арт держал руки в карманах; повернулся к ней, посмотрел невозмутимо.
— Где подцепила ты этого дядьку? — Арт кивнул на ее спутника. — И где этот дядька подцепил тебя? Не похоже, чтоб вы подходили друг дружке.
— Мы и не подходим, — поспешно ответила женщина. — Нисколечко не подходим. Дядька этот и сама я ссоримся день-деньской и поминутно грозимся разойтись.
Мужчина воззрился на нее.
— Вот, значит, как оно у нас? — промолвил он.
— Вот так оно, — сказала она Арту, — вот так оно у нас, мил человек. У нас с дядькой этим никакой любви теперь — и не было ее никогда.
Мужчина вдруг замер, перебросил батог в левую руку, а правую протянул Айлин Ни Кули.
— Дай сюда свою руку, — произнес он, — пожми
