глаза не видал.
— И увидит только раз в жизни, — добавил Эл из кухни.
— Так за что же вы хотите убить его? — спросил Джордж.
— Нас попросил один знакомый. Просто дружеская услуга, понимаешь?
— Заткнись, — сказал Эл из кухни. — Слишком ты много болтаешь.
— Должен же я развлекать собеседника. Верно, умница?
— Много болтаешь, — повторил Эл. — Вот мои тут сами развлекаются. Лежат, связанные, рядышком, как подружки в монастырской школе.
— А ты был в монастырской школе?
— Может, и был.
— В хедере ты был, вот где.
Джордж взглянул на часы.
— Если кто войдет, скажешь, что повар ушел, а если это не поможет, пойдешь на кухню и сам что-нибудь сготовишь, понятно? Ты ведь умница.
— Понятно, — ответил Джордж. — А что вы с нами после сделаете?
— А это смотря по обстоятельствам, — ответил Макс. — Этого, видишь ли, наперед нельзя сказать.
Джордж взглянул на часы. Было четверть седьмого. Дверь с улицы открылась. Вошел вагоновожатый.
— Здорово, Джордж, — сказал он. — Пообедать можно?
— Сэм ушел, — сказал Джордж. — Будет через полчаса.
— Ну, я пойду еще куда-нибудь, — сказал вагоновожатый.
Джордж взглянул на часы. Было уже двадцать минут седьмого.
— Вот молодец, — сказал Макс. — Одно слово — умница.
— Он знал, что я ему голову прострелю, — сказал Эл из кухни.
— Нет, — сказал Макс, — это не потому. Он славный малый. Он мне нравится.
Без пяти семь Джордж сказал:
— Он не придет.
За это время в закусочную заходили еще двое. Один спросил сандвич «на вынос», и Джордж пошел на кухню поджарить для сандвича яичницу с салом. В кухне он увидел Эла: сдвинув котелок на затылок, тот сидел на табурете перед окошечком, положив на подоконник ствол обреза. Ник и повар лежали в углу, связанные спина к спине. Рты у обоих были заткнуты полотенцами. Джордж приготовил сандвич, завернул в пергаментную бумагу, положил в пакет и вынес из кухни. Посетитель заплатил и ушел.
— Ну как же не умница — ведь все умеет, — сказал Макс. — И стряпать, и все, что угодно. Хозяйственный будет муженек у твоей жены.
— Может быть, — сказал Джордж. — А ваш приятель Оле Андресон не придет.
— Дадим ему еще десять минут, — сказал Макс.
Макс поглядывал то в зеркало, то на часы. Стрелки показали семь часов, потом пять минут восьмого.
— Пойдем, Эл, — сказал Макс, — нечего нам ждать. Он уже не придет.
— Дадим ему еще пять минут, — ответил Эл из кухни.
За эти пять минут вошел еще один посетитель, и Джордж сказал ему, что повар заболел.
— Какого же черта вы не наймете другого? — сказал вошедший. — Закусочная это или нет? — Он вышел.
— Идем, Эл, — сказал Макс.
— А как быть с этими двумя и негром?
— Ничего, пусть их.
— Ты думаешь — ничего?
— Ну конечно. Тут больше нечего делать.
— Не нравится мне это, — сказал Эл. — Нечистая работа. И ты наболтал много лишнего.
— А, пустяки, — сказал Макс. — Надо же хоть немного поразвлечься.
— Все-таки ты слишком много наболтал, — сказал Эл. Он вышел из кухни. Обрез слегка оттопыривал на боку его узкое пальто. Он одернул полу затянутыми в перчатки руками.
— Ну, прощай, умница, — сказал он Джорджу. — Везет тебе.
— Что верно, то верно, — сказал Макс. — Тебе бы на скачках играть.
Они вышли на улицу. Джордж видел в окно, как они прошли мимо фонаря и свернули за угол. В своих черных костюмах и пальто в обтяжку они похожи были на эстрадную пару.
Джордж пошел на кухню и развязал Ника и повара.
— Ну, с меня довольно, — сказал Сэм. — С меня довольно.
Ник встал. Ему еще никогда не затыкали рта полотенцем.
— Послушай, — сказал он. — Какого черта, в самом деле? — Он старался делать вид, что ему все нипочем.
— Они хотели убить Оле Андресона, — сказал Джордж. — Застрелить его, когда он придет обедать.
— Оле Андресона?
— Да.
Негр потрогал углы рта большими пальцами.
— Ушли они? — спросил он.
— Да, — сказал Джордж. — Ушли.
— Не нравится мне это, — сказал негр. — Совсем мне это не нравится.
— Слушай, — сказал Джордж Нику. — Ты бы сходил к Оле Андресону.
— Ладно.
— Лучше не впутывайся в это дело, — сказал Сэм. — Лучше держись в сторонке.
— Если не хочешь, не ходи, — сказал Джордж.
— Ничего хорошего из этого не выйдет, — сказал Сэм. — Держись в сторонке.
— Я пойду, — сказал Ник Джорджу. — Где он живет?
Повар отвернулся.
— Толкуй с мальчишками, — проворчал он.
— Он живет в меблированных комнатах Гирш, — ответил Джордж Нику.
— Ну, я пошел.
На улице дуговой фонарь светил сквозь голые ветки. Ник пошел вдоль трамвайных путей и у следующего фонаря свернул в переулок. В четвертом доме от угла помещались меблированные комнаты Гирш. Ник поднялся на две ступеньки и надавил кнопку звонка. Дверь открыла женщина.
— Здесь живет Оле Андресон?
— Вы к нему?
— Да, если он дома.
Вслед за женщиной Ник поднялся по лестнице и прошел в конец длинного коридора. Женщина постучала в дверь.
— Кто там?
— Тут вас спрашивают, мистер Андресон, — сказала женщина.
— Это — Ник Адамс.
— Войдите.
Ник толкнул дверь и вошел в комнату. Оле Андресон, одетый, лежал на кровати. Когда-то он был боксером тяжелого веса, кровать была слишком коротка для него. Под головой у него были две подушки. Он не взглянул на Ника.
— В чем дело? — спросил он.
— Я был в закусочной Генри, — сказал Ник. — Пришли двое, связали меня и повара и говорили, что хотят вас убить.
На словах это выходило глупо. Оле Андресон ничего не ответил.
— Они выставили нас на кухню, — продолжал Ник. — Они собирались вас застрелить, когда бы придете обедать.
Оле Андресон глядел в стену и молчал.
— Джордж послал меня предупредить вас.
— Все равно тут ничего не поделаешь, — сказал Оле Андресон.
— Хотите, я вам опишу, какие они?
— Я не хочу знать, какие они, — сказал Оле Андресон. Он смотрел в стену. — Спасибо, что пришел предупредить.
— Не стоит.
Ник все глядел на рослого человека, лежавшего на постели.
— Может быть, пойти заявить в полицию?
— Нет, — сказал Оле Андресон. — Это бесполезно.
— А я не могу помочь чем-нибудь?
— Нет. Тут ничего не поделаешь.
— Может быть, это просто шутка?
— Нет. Это не просто шутка.
Оле Андресон повернулся на бок.
— Беда в том, — сказал он, глядя в стену, — что я никак не могу собраться с духом и выйти. Целый день лежу вот так.
— Вы бы уехали из города.
— Нет, — сказал Оле Андресон. — Мне надоело бегать от них. — Он все глядел в стену. — Теперь уже ничего не поделаешь.
— А нельзя это как-нибудь уладить?
— Нет, теперь уже поздно. — Он говорил все тем же тусклым голосом. — Ничего не поделаешь. Я полежу,
