44
Приводим этот отрывок: “Я говорю: цветок! и вот из глубин забвения, куда звук моего голоса отсылает силуэты любых конкретных цветков, начинает вырастать нечто иное, чем известные мне цветочные чашечки: словно в музыке, возникает сама чарующая идея цветка, которой не найти ни в одном реальном букете” (цит. по: Поэзия французского символизма, МГУ, 1993, стр. 424, пер. Г. Косикова).
М. Holland. "Rencontre piegee: ‘Nadja' dans L Arret de mort", in Violence, tlieorie. surrealisme, 1994, pp. 117–138.
Русский перевод: Комментарии, №№ 5. 7 (1995).
Которое все же обязано сбываться, то есть приходить.
Из других библейских аллюзий можно упомянуть ещё парафразу Матф. 10:39: "Сберегающий душу свою потеряет её, а потерявший душу свою ради меня сбережет её" в сцене в тёмной комнате и, особенно, слова arrét de mort во французском переводе 2-ого послания Коринфянам: "Но сами в себе имели приговор к смерти…" (2 Кор. 1:9). Отдельного внимания в этой связке заслуживает также параллель между платом святой Вероники и муляжом рук и лица Натали (подробнее см. об этом у Пьера Мадоля, op. cit.). Целый ряд непосредственных библейских отсылок присутствует и в "Тёмном Фоме".
Напомним лишний раз, что по свидетельству самого Бланшо, единственным человеком, с которым он в жизни перешел на “ты”, был Левинас (см.: М. Blanchot, Pour I'amitie, Fourbis, 1996, p. 35). He перекликается ли по-своему этот переход на “ты” с носителем, “представителем” иного языка с предложением, сделанным рассказчиком Натали в “Смертном приговоре” на “промежуточном” — причем опять же с русским — языке?
“Безумие дня" возникает в разных местах книги Деррида “Прибрежья". На стр. 132–134 там даже воспроизведены обложка, титульный лист с оглавлением альманаха и первая страница рассказа. Напомним, что “Рассказ?", в отличие от “Рассказ”, - цитата из самого рассказа.
В статье “Уточнить название" из “Прибрежий” Деррида предлагает семь различных значений/трактовок названия рассказа — по числу “смертных свстов”?
Op. cit, р. 117. Впервые опубликовано самостоятельно: “Une scene primitive”, Premiere livraison, n° 4, fevriere-mars 1976, p. 1. (отметим, что точно так же — (Первичная сцена?) — озаглавлены еще два более развернутых фрагмента книги.)
Цитируется по С. Bident, op. cit., p. 287.
Мы все же не будем следовать Кристофу Бидану в его стремлении установить литературные аллюзии в названиях чуть ли не всех текстов Бланшо (как не станем поддерживать и его подкрепляемые анализом хронологии критических статей писателя сближения: “Того, кто не сопутствовал мне” с “Поворотом винта”, “Последнего человека” — со “Степным волком” и т. п.).
Е. Levinas, Stir Maurice Blanchot, Fata Morgana, 1975, pp. 23–24.
Впервые с Хайдеггером "Бытия и времени" его познакомил ещё в конце 20-х годов Левинас; по свидетельству самого Бланшо это знакомство вызвало у него настоящий интеллектуальный шок (см. M. Blaunchot, "Penser l'apocalypse", Le Nouvel Observateur; 22–28 janvier 1988, p.79); в рецензии Бланшо на "Тошноту" Сартра (1938) мы находим отклик на опубликованную в Германии в 1937 году римскую лекцию Хайдеггера "Гельдерлин и сущность поэзии"; другой лекцией Хайдеггера, о стихотворении Гельдерлина "Как в праздник…", инспирирована статья "Священное слово Гельдерлина" в "Огню на откуп".
“Но бывает ли доступно творение само по себе? Чтобы такое удалось, нужно было бы высвободить творение из связей со всем иным, что не есть само творение, и дать ему покоиться самому на себе и для себя. Но ведь самое глубокое стремление художника и направлено на это. Завершенное творения отпускается благодаря ему в свое чистое само-стоянне” (цит. по Мартин Хайдеггер, [Работы разных лет], М., Гнозис, 1993, стр. 73, пер. А. В. Михайлова).
Надо отметить, что если для Хайдеггера в данном тексте парадигмой художественного творчества остается произведение визуального искусства (“Деревенские башмаки” Ван Гога или греческий храм), то Бланшо подчеркнуто ориентируется на литературные произведения.
Е. Levinas, “Blanchot. Le regard du poete”, Monde Nouveau, 98, 1956 (перепечатано в книге E. Levinas, Sur Maurice Blanchot, Fata Morgana, 1975, pp. 7-26).
Ch. Michel Maurice Blanchot et le deplacement d'Orphee, Nizet, 1997, pp. 116–120.
Ср. также с “разложившимся у меня под руками” телом мистера Вальдемара из новеллы Эдгара По “Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром”, реминисценции из которой более чем очевидны в “Смертном приговоре”.
Внутренний опыт, СПб., Аксиома, 1997, стр. 119–120, пер. С. Фокина. Характерно появление в этом отрывке хора и отражения многих, проясняющее, вероятно, появление во второй части “Последнего человека” хора, говорящего “мы", и странное для Бланшо “общительное” мы в первой части. По поводу могилы ср. также “могильную” сцену в “Темном Фоме” (глава V) и яму с грязью из “Безумия дня”.
М. Blanchot. L Entretien inlini, Gallimard, 1969, pp. 232–234.
По Левинасу, уже само “подать знак” “расстраивает языковые структуры" (Э. Левинас. “Служанка и се господин" [так Левинас, оговариваясь, что работает в модальности “быть может", называет героев “Ожидания забвения”, трактуемых им как язык и речь], в кн.: М. Бланшо. Ожидание забвение, op. cit., стр. 142).
Ibid., стр. 134.
Необходимостью сохранить в переводе как эту чреватую отождествлением подмену, так и ключевое для взаимодействия систем Хайдеггера и Деррида понятие “присутствие”, и объясняется появление в переводе довольно неуклюжей “явленности в присутствие”.
Например: “Как избавиться от мысли, что под прицелом нацистов в роли жертвы ему [Бланшо] выпало пережить смерть того, кто вплоть до 1938 года был безоглядно вовлечен в среду крайне правых — в лагерь палачей?” и “Какая разница, сгорела ли рукопись, коли мгновением собственной смерти ему наконец была дарована возможность начать писать. Отсюда к нам, читающим последнюю книгу Бланшо, и приходит это странное чувство, будто мы только начинаем его читать” (V. Hugotte. “Un recit du desastre". Esprit, mars-avril 1995, pp. 182–186).
То есть все то же пресловутое “fiction”: и вымысел, и литература.
