Показания Назарова полностью подтверждает и Кастанье:
…После низвержения советской власти будет образована автономная республика под непосредственным влиянием Англии. Кроме того, было обещано на словах начальниками антисоветских организаций передать Туркестан под английский протекторат на 55 лет.
28 сентября 1918 года два члена миссии, Маккарней и Блэкер, уехали обратно в Кашгар. В Ташкенте остался один Бэйли со своим слугою, индусом Хан-Назаром Ифтикором. Бэйли ухитрился продержаться в Ташкенте на полуофициальном положении до 1 ноября. После раскрытия Туркестанской военной организации он был уличён ЧК в инспирировании заговора и подвергнут домашнему аресту, затем, по ходатайству коминдела, освобождён. На предмет его ареста решено было запросить по радио Москву. Когда из Москвы пришло распоряжение о немедленном интернировании, полковника Бэйли не оказалось. Полученная 8 ноября телеграмма Эсертона, любезно справлявшегося из Кашгара о состоянии здоровья Бейли, не застала адресата уже в Ташкенте. Бэйли пробрался в Фергану, а затем в Бухару, к эмиру, откуда через своих агентов, белых офицеров, продолжал руководить контрреволюционным движением в Туркестане, в частности осиповским восстанием.
Я позволил себе привести все эти значительные выдержки отнюдь не из простой исторической любознательности. Просматривая материалы, я понял с первых же строк, что установление связи между полковником Бэйли и инженером Мурри – равнозначно установлению связи Мурри с английской Интеллидженс Сервис. К тому же масштабы деятельности Бэйли говорили бы о том, что и в данном случае мы имеем дело не с простым контрразведчиком, а с авантюристом большого пошиба.
Среди разрозненных архивных материалов я натолкнулся на фотографическую карточку Бэйли. Я не стану утверждать, что между изображенным на ней военным и инженером Мурри есть разительное сходство. Карточка Бэйли плохая, любительская, к тому же снимок сделан пятнадцать с лишним лет тому назад. Однако наличие некоторого сходства между чертами лица полковника Бэйли и инженера Мурри – несомненно. Ошеломлённый этим открытием, я стал расспрашивать, нет ли в Ташкенте кого-нибудь из старых чекистов, работавших здесь в 1918 году. Мне удалось разыскать двух чекистов, присутствовавших при аресте полковника Бэйли: товарищей А. С. и М. В. На мой вопрос, – не было ли у полковника Бэйли каких-либо особых примет, товарищ А. С. вспомнил, что полковник Бэйли был левшой, причём тщательно это скрывал. Можно было это заметить только во время бритья, – брился он левой рукой. Товарищ М. В., наблюдавший за Бэйли неоднократно на улице, вспомнил, что, гуляя в сопровождении женщины, Бэйли не ходил, как все мужчины, по левую сторону дамы, а всегда со стороны мостовой. Впрочем, по заверению М. В., эта привычка присуща вообще англичанам. Никаких других отличительных примет ни А. С., ни М. В. указать мне не смогли.
Вернувшись на строительство и усилив моё наблюдение за Мурри, я в скором времени убедился, что оба признака, отмеченные ташкентскими товарищами как характерные для Бэйли, присущи в равной мере к инженеру Мурри.
Я подумал, что предположение моё не заключает в себе в конце концов ничего невероятного. Посылая в Среднюю Азию своего агента, Интеллидженс Сервис, естественно, выбрала для этой цели человека, знающего местный язык, местные условия и справившегося уже раз довольно неплохо с возложенной на него миссией. Пятнадцатилетний промежуток времени, отделяющий второй визит от первого, давал полковнику Бэйли относительную гарантию безопасности в смысле возможных встреч со старыми знакомыми.
Я выяснил при случае у инженера Кларка, знаком ли он с Мурри по Америке и был ли знаком с Мурри инженер Баркер, – и узнал, что ни Кларк, ни Баркер раньше Мурри не знали; встретились с ним впервые уже в СССР. Не будучи всё же до конца уверенным в правильности моего открытия, я решил не сообщать о нём никому, пока не соберу вещественных доказательств.
Во время вторичного обыска, проведенного на квартире у инженера Мурри месяц спустя после первого, я убедился, что денег в чемодане Мурри осталось только 60.000. В течение четырёх недель Мурри истратил 10.000 рублей, причём истратил их на месте, не уезжая со строительства, так как никаких переводов ни по почте, ни по телеграфу от него за это время не поступало. Желая проверить, в чьи руки попадают эти деньги, я пометил каждую кредитку в отдельности. Было установлено, что несколько помеченных мною сторублевок разменял заведующий механизацией, инженер Крушоный. (Относительно вредительской работы инж. Крушоного и связанных с ним лиц см. дело № 276.)
За несколько дней до взрыва перемычки ко мне явился начальник взрывпрома, инженер Табукашвили. передал тридцать тысяч рублей, помеченными мною кредитными билетами, и сообщил, что деньги эти вручены ему от неизвестного лица инженером Крушоным в вознаграждение за заведомо неудачный взрыв перемычки.
Арестованный мною инженер Крушоный (протокол показаний которого прилагаю), прижатый к стене неопровержимыми уликами, признался, что с инженером Мурри сблизился восемь месяцев тому назад. В частых беседах Крушоный не скрывал от Мурри своих антисоветских настроений, причём, как он сам говорит, Мурри явно наводил его на такого рода излияния. Мурри предложил Крушоному за определённое вознаграждение «немножко попридержать строительство», которое, по его заверению, всё равно к сроку никоим образом закончено не будет. Он дал понять Крушоному, что существует организация, которая не прочь заплатить большие деньги за то, чтобы строительство в течение ближайших лет не было закончено. Какая именно организация, Крушоный не спрашивал. Зная, что имеет дело с американцем, он понял, что речь идёт, очевидно, о какой-нибудь американской хлопковой компании, которой не на руку освобождение СССР от импорта американского волокна. Крушоный попросил двадцать четыре часа на размышление и на следующий день изъявил своё согласие. Было установлено, что за свои услуги Крушоный будет получать вознаграждение, так сказать, сдельно, в зависимости от рискованности каждой отдельной операции. Инженер Мурри предложил Крушоному подобрать себе в различных секторах строительства небольшую группу надёжных и достаточно антисоветски настроенных лиц с тем, чтобы воздействовать через них на равномерное торможение работ во всех областях строительства. На предварительные расходы, связанные с вербовкой новых «сотрудников», Крушоный получил от Мурри двадцать пять тысяч рублей. В задушевных беседах Мурри неоднократно инструктировал Крушоного относительно методов «работы», резко критикуя устарелые методы Немировского.
О цепи вредительских актов инженера Крушоного, направленных на систематический срыв строительства, изложено подробно в деле № 276, поэтому нет надобности останавливаться на них здесь. Достаточно будет упомянуть в этом контексте лишь об одном сообщнике Крушоного, подрывнике Парфёнове Михаиле Григорьевиче. Парфёнов – классический тип люмпен-пролетария, потомственный пьяница – в феврале месяце был уволен с работы на втором прорабстве за прогулы и нарушение труддисциплины. Этого-то Парфёнова, до его увольнения, использовывал для своих целей инженер Крушоный через посредство десятника Пономарника. Подбавляя систематически в заряды лишнее количество аммонала и увеличивая силу взрыва, Парфёнов вызывал таким образом искусственное оползание берегов канала. Более чем возможно, что именно этими процедурами вызван был и обвал на скале, повлёкший за собой человеческие жертвы и оттянувший почти на месяц окончание строительства. Выгнанный из взрывпрома, Парфенов устроился ручником на пятом (ката-тагском) прорабстве, где и был использован инженерами Крушоным и Мурри для последнего вредительского акта, о чём подробнее дальше.
Убедившись, что несмотря на все ухищрения Крушоного и его сподвижников, строительство будет закончено к сроку, инженер Мурри (он же полковник Бэйли) решил испробовать последнее средство. Он велел Крушоному попытаться подкупить начальника взрывпрома, инженера Табукашвили, и уговорить его повредить при взрыве перемычки головное сооружение. Не доверяя вредительской лойяльности Табукашвили и опасаясь, как бы Табукашвили, в случае ареста, не выдал своего сообщника, Мурри детально проинструктировал Крушоного, как ему держаться на допросе. Одновременно, желая застраховать себя и, так или иначе, сорвать готовое строительство, Мурри через Крушоного предложил Парфёнову пять тысяч рублей за взрыв мыса горы Ката-Таг. Взрыв этот должен был быть произведён несколькими небольшими зарядами в момент пуска воды так, чтобы вызванный им обвал можно было приписать воздействию воды, подмывшей неустойчивый грунт.
Возложенное на него задание Парфенов выполнил без особого труда. Как ручник ката-тагского прорабства, он, не привлекая к себе ничьего внимания, провёл ночью подкоп и взорвал в указанное Крушоным время мыс горы на упомянутом участке. (Подробности в деле № 277.)
