Весь Майбуа был поражен. Как мог католический бог совершить такую ошибку? То был волнующий вопрос, в прежние времена он вставал всякий раз, как молния попадала в церковь и колокольня обрушивалась на священника и коленопреклоненных молящихся. Неужели бог хотел уничтожить свою святыню? Или, может быть, правильнее было думать, что вовсе не божественная рука управляет громами, что молния — это сила природы и, покоренная разумом, она станет в будущем служить человеку? После этой катастрофы в городе снова появился брат Горжиа, он носился по улицам, восклицая, что бог на этот раз не ошибся. Он внял его, Горжиа, словам и поразил молнией его глупых и подлых начальников, дабы преподать урок церкви, обновить которую можно лишь огнем и мечом. А месяц спустя Горжиа нашли с проломленным черепом возле того притона, где был убит Виктор Мильом, и труп его носил следы гнусного насилия.
IV
Прошли еще годы и годы, Марку уже стукнуло восемьдесят; казалось, жизнь хотела вознаградить его за любовь к ней и преданное служение, даруя долголетие ему и его обожаемой Женевьеве, и теперь он испытывал огромную торжествующую радость, видя, что мечта его близка к осуществлению.
С каждым новым поколением люди становились все более просвещенными, свободомыслящими, благородными. Прежде во Франции были две категории людей, получавших различное образование и воспитание; существовали как бы две Франции, ничего не желавшие знать друг о друге, постоянно враждовавшие между собой. Простой народ, который составлял огромное большинство, имел право лишь на начальное образование — грамоту, четыре правила арифметики, — элементарные знания, необходимые, чтобы как-то отличать человека от животного. Буржуазии, горсточке избранных, захвативших деньги и господство, предоставлялась полная возможность получить среднее и высшее образование, а следовательно, знания и власть. Эта огромная социальная несправедливость была уже узаконена временем; бедняки, простой народ были задушены, их держали в невежестве, им запрещалось учиться, знать, приобретать влияние, быть хозяевами. Иной раз человек из низов добивался высокого положения. Но это был исключительный случай: на такого удачника беспрестанно указывали и лицемерно разглагольствовали, что все люди равны и могут выдвинуться благодаря личным достоинствам и заслугам. Простому люду отказывали в необходимом образовании из опасения, что просвещенный народ вступит в борьбу за правду и справедливость, отнимет у буржуазии награбленные ею национальные богатства и на основе справедливого распределения труда построит наконец Город братства и мира.
Теперь создавалась единая Франция, утверждалось полное равноправие, стиралось различие между низшими и высшими, скоро должны были исчезнуть хозяева, эксплуатирующие невежественный народ, угнетающие его, исподтишка ведущие с ним братоубийственную, ожесточенную, подчас кровопролитную борьбу. Уже было введено всеобщее бесплатное обучение, все дети Франции должны были посещать начальную светскую школу, и основой образования являлась теперь не бесплодная схоластика, но подлинная наука. Но обучаться наукам было недостаточно, следовало еще научиться любить ближнего, ибо истина лишь тогда плодотворна, когда она подкреплена любовью. Окончившие начальную школу поступали, в зависимости от своих вкусов и способностей, в специальные школы, разбитые на несколько ступеней и готовившие квалифицированных работников различных отраслей прикладного и самого высокого умственного труда. Согласно новому закону, никто не пользовался особыми привилегиями, интересы нации требовали повышения культурного уровня всех граждан, ибо каждый рождавшийся ребенок мог впоследствии принести пользу государству. Таким образом были утверждены равноправие и справедливость и целесообразно использовано национальное достояние, — благоразумие требовало сберегать все, что могло впоследствии усилить могущество родины и послужить к ее славе. Этот закон вызвал к жизни великие, до сих пор не использованные силы, таившиеся в деревнях и промышленных центрах. Наступил подлинный расцвет духовной жизни, явилось новое поколение, люди мысли и действия, полные творческой энергии, которая уже давно иссякла у былых господствовавших классов, развращенных неограниченной властью. Плодородная почва поднятой народной целины ежедневно производила на свет гениев, наступала великая эпоха возрождения человечества. Правящая буржуазия отказывала народу во всеобщем обучении, опасаясь, что просвещенный народ разрушит старый социальный порядок; и он действительно рушился, образование вызвало небывалый расцвет всех умственных и нравственных сил, и Франция в скором времени должна была стать страной-освободительницей, просветительницей всех народов мира.
Так исчезла прежняя Франция, состоявшая из двух непримиримых классов, постоянно враждовавших между собой, словно возникших на различных планетах и не предназначенных для взаимного общения. Педагоги теперь тоже не разделялись, как прежде, на две обособленные и даже враждебные группы — униженных, жалких начальных учителей, малообразованных, часто совершенно неотесанных, и смотревших на них с презрением преподавателей лицеев и специальных учебных заведений, гордых своей эрудицией. Те же учителя, которые обучали детей в начальных школах, преподавали в средних и высших учебных заведениях. Чтобы пробудить детский ум, направить его на верный путь, приучить к систематическому мышлению, надо обладать теми же знаниями и той же культурой, какие необходимы для дальнейшего его развития. Недостатка в преданных делу учителях не было с тех пор, как профессия педагога стала одной из основных в стране, хорошо оплачивалась и считалась почетной. Как ни велики были суммы, израсходованные на всеобщее бесплатное обучение, народ понял необходимость этой меры, ибо теперь народные деньги шли не на оплату обмана и преступлений, но на воспитание честных тружеников, содействующих мирному развитию страны. Результаты превзошли все ожидания, деньги тратили с толком, культурный уровень народа непрестанно поднимался, силы его крепли, и он готовился стать хозяином будущего. Раньше говорили, что всеобщее образование создает деклассированных и бунтовщиков, не вмещавшихся в рамках прежнего общества; но беспочвенность этих упреков стала очевидной с тех пор, как рамки были разрушены и на обломках старого созидалось новое общество. Буржуазию, не без оснований опасавшуюся возмездия, ожидала гибель, как и церковь, ибо она уже потеряла исключительное право на образование. Если в былое время выходец из крестьянской или рабочей среды, поднявшийся до уровня интеллигенции, представлял опасность для буржуазии, ибо, не имея ни гроша в кармане, но обладая огромным аппетитом, стремился занять место в ее рядах и получить свою долю наслаждений за счет других, то теперь эта опасность отпала; классов не было, значит, не могло быть и деклассированных, а при культурном прогрессе и развитии полезной гражданской деятельности не могло быть и бунтовщиков. Всеобщее образованно сыграло свою прогрессивную роль, на нем зиждились теперь и могущество нации, и государственный порядок, оно стало движущей силой, которая укрепляла братские узы, связавшие весь народ; теперь все трудились для всеобщего блага, ни одна крупица энергии не была потеряна для государства.
Однако приобщить полностью широкие массы к культуре стало возможным лишь с того времени, когда у церкви было отнято право преподавания. Отделение церкви от государства и последовавшая за этим отмена ассигнований на нужды церкви освободили страну от огромных расходов и позволили увеличить школьный бюджет. Священник утратил функции чиновника, теперь никому не вменялось в обязанность быть верующим католиком, церковь посещали по желанию, за плату, как театр, и церкви мало-помалу пустели. Но пустели они, главным образом, потому, что духовенство теперь перестало фабриковать верующих, жалких, одураченных людей, в которых оно нуждалось, чтобы заполнить ими храмы. И сколько долгих, страшных лет протекло, прежде чем дети были, наконец, вырваны из цепких лап воспитывавшей их церкви, веками одурманивавшей людей, утверждавшей свое господство посредством обмана и запугивания. С первого же дня своего существования она прекрасно понимала, что должна умертвить истину, иначе та умертвила бы ее; и какую яростную борьбу она вела, как ожесточенно сопротивлялась, стремясь отдалить неизбежную гибель, не желая видеть сверкающего сияния освобожденной науки! Пришлось поступить с ней, как с теми подозрительными торговками яда, к которым посылают полицейского комиссара, чтобы прикрыть их лавку. Догматичная, обладавшая полнотой власти, метавшая громы и молнии по примеру своего бога, церковь осмеливалась толковать о свободе, чтобы без помех продолжать гнусное дело закабаления людей. Тогда явилась необходимость издать законы, охраняющие общество от ее влияния, отобрать у нее власть, лишить ее служителей, монахов и священников, права преподавания. А какой подняли они шум, как старались развязать гражданскую войну, восстановить против этих мер родителей своих учеников! Монашеские ордена, которых выгоняли в дверь, возвращались в окно, упорно рассчитывая на неистребимое легковерие, воспитанное ими в человеке! Ведь они воплощали в себе обман, суеверия, подлость и ничтожество человеческое, они должны были существовать вечно! Но для этого им необходимо было не выпускать из рук детей, по-прежнему скрывать за темной завесой будущее; и вот мало-помалу они утратили власть над будущим и над детскими душами, и теперь католическая церковь погибала под обломками бессмысленной догмы, разрушенной наукою. Одержала верх истина, из школы, где получали образование все граждане без исключения, выходили знающие, волевые люди.
