– Очень плохо! – сказала она утешительно и сочувственно положила руку на колено старушки.
Глаза Бабушки Фланниган наполнились старческими, готовыми хлынуть слезами.
– Я не жалуюсь, ведь так устроена жизнь. Старики должны отойти в сторонку и уступить место молодым. Но мне так одиноко без него! Мы прожили вместе сорок семь лет и знаем привычки друг друга.
– Но Ваш сын живет не слишком далеко. – Пэтти нашла лучшее утешение, на какое только была способна. – Вы должны видеться с Томасом очень часто.
– Этого я и не хочу! Когда твой муж за полторы мили отсюда лежит с ревматизмом, то это все равно, как если бы он умер.
Стрелка часов показала без четверти шесть, и гости поднялись. Им еще предстояло пройти полмили и переодеться к ужину.
На прощание старушка коснулась руки Пэтти. Похоже, маленькое, случайное сочувствие Пэтти подарило ей большее утешение, нежели весь ее имеющийся в изобилии выводок внуков.
– Как ужасно быть старой и просто сидеть и ждать смерти, правда? – поежилась Пэтти, когда они вышли в морозную тьму.
– Жуть! – искренне согласилась Конни. – Поторопись! Не то мы опоздаем на ужин, а сегодня будет курица.
Они припустили рысцой, и при таком темпе для разговоров не хватало дыхания, однако голова Пэтти работала так же быстро, как и ноги.
– У меня появилась поистине блестящая идея, – тяжело дыша, проговорила она, завернув в ворота и пустившись рысью по подъездной аллее к большому освещенному дому, который приветливо распростер свои широкие крылья.
– Какая? – спросили они.
Им навстречу поплыл резкий, настойчивый звук гонга, и за окнами моментально замелькали торопливые фигуры: призыв в столовую вызывал гораздо больший отклик, чем призыв на занятия.
– Я расскажу вам после ужина. Теперь нет времени, – обернулась к ним Пэтти, стягивая свое пальто.
Громко стуча каблуками по черной лестнице, они расшнуровывали свои блузки и снимали их через голову уже в верхнем холле.
– Помедленнее, пожалуйста! – умоляли они спускавшуюся вниз процессию, оказавшись у нее на пути. Ужин был единственной трапезой, являться на которую следовало через парадную лестницу, – устланную коврами, а не окрашенную.
К счастью, их вечерние платья были без нижних юбок и иных аксессуаров, и они не церемонясь нырнули в них. Все трое предстали с румянцем на щеках и с несколько взъерошенными волосами, но должным образом одетые, и принесли свои извинения, поскольку как раз закончили произносить молитву о благодати. Опоздание на благодатную молитву каралось только одним замечанием; первая перемена блюд «ценилась» дороже, ну а вторая – еще дороже. Наказание возрастало в геометрической прогрессии.
Во время получасового перерыва перед вечерними занятиями три подруги отделились от танцующих в холле и отошли в угол пустого класса.
Пэтти взобралась на парту и громко сообщила о своих переживаниях.
– Мне надоело, что Вдовушка встает во время молитвы и держит речь о прекрасном духе Рождества и о том, как славно делать счастливыми так много маленьких деток, когда ей отлично известно, что для нас это всего лишь забава. В этом году я председатель и могу поступить, как захочу. С меня хватит этой фальшивой благотворительности, и я не собираюсь наряжать рождественскую елку!
– Не будет рождественской елки? – тупо переспросила Конни.
– Но что ты станешь делать с тридцатью семью долларами и восьмьюдесятью четырьмя центами? – спросила практичная Присцилла.
– Послушайте! – Пэтти перешла к аргументам. – Здесь нет детей, которые хоть в чем-нибудь нуждались бы, зато нуждаются Бабушка и Дедушка Фланниган. Эта несчастная, крайне милая старушка окружена этими ужасными, орущими, липкими детишками Мэрфи; а Дедушку Фланнигана заперли в кухне Таммаса младшего, где он бегает по поручениям жены Таммаса младшего, женщины со-вер-шен-но кошмарной. Когда она злится, то швыряется чайниками. Бабуля постоянно переживает, что если у него случится приступ ревматизма, никто не натрет его жидкой мазью и не заставить надеть соответствующее нижнее белье. Они точно так же любят друг друга, как и прочие мужья и жены, и, по-моему, просто позор позволить им быть в разлуке только потому, что «Урсула» хочет принимать гостей!
– Это очень плохо, – беспристрастно согласилась Конни. – Но я не понимаю, как мы можем с этим справиться.
– Ну как же! Вместо того чтобы наряжать елку, мы снимем тот пустой коттеджик на лавровой аллее, починим дымоход, – Патрик сможет сделать это задаром – вставим новые окна, обставим мебелью и поможем им устроиться в домашнем хозяйстве.
– Ты думаешь, у нас получится осуществить это за тридцать семь долларов и восемьдесят четыре цента? – спросила Присцилла.
– Вот когда вступает в права благотворительность! Каждая девочка в школе пожертвует свое двухнедельное пособие. Тогда у нас будет более ста долларов, и на эту сумму мы сможем замечательно меблировать дом. Отказ от пособий будет реальной благотворительностью, поскольку на рождество деньги особенно к месту.
– Но захотят ли девочки отдать свои пособия?
– Мы устроим все так, что им придется, – сказала Пэтти. – Мы созовем массовый митинг и произнесем речь. Потом все подойдут и подпишут документ. Никто не посмеет отказаться, когда вся школа смотрит.
Воодушевление Пэтти разожгло в ее подругах ответный огонь.
– Прекрасная мысль! – объявила Конни.
– И ремонтировать дом будет так весело, – заметила Присцилла. – Почти так же весело, как выходить замуж.
– Это точно, – кивнула Пэтти. – У этих бедных стариков уже много лет не было возможности видеться наедине. Мы заново подарим им медовый месяц.
В течение следующего часа Пэтти вроде бы занималась геометрией, однако мысленно подшивала простыни, полотенца и скатерти. Дело было в четверг, между восемью и девятью часами вечера, на уроке хороших манер. Девочки по очереди грациозно сходили по лестнице, входили в гостиную (Клэр дю Буа в роли лакея объявляла их выход) и обменивались рукопожатием с хозяйками – Конни Уайлдер, вдовствующей матерью, и возвышавшейся над ней Айрин Маккало, самой крупной девочкой в школе, которая дебютировала в роли дочери. У учительницы гимнастики, назначившей роли, было чувство юмора. От каждой гостьи предполагалась соответствующая реплика, причем о погоде говорить было запрещено.
– Миссис Уайлдер! – с преувеличенной экспансивностью произнесла Присцилла, приблизившись и протягивая руку, – и милая малютка Айрин! Не может быть, чтобы ребенок так вырос. Только вчера она была крошкой, которая училась ходить…
Присциллу оттеснила Пэтти.
– Моя дорогая миссис Уайлдер, – обратилась она с акцентом, который затмил бы произношение Мэрфи, – Вы слыхали новость? Мистер и миссис Таммас Фланниган сняли на сезон Лавровый коттедж. Они подумывают открыть салон. Они будут дома ежедневно после обеда, во время часового перерыва, летом угощая лимонадом и имбирными пряниками, а зимой – супом и сэндвичами. Вы должны взять с собою к ним в гости Айрин.
По окончании урока хороших манер троица уединилась в комнате Пэтти и Конни в Райской Аллее, закрыв дверь от непрошеных гостей. С девяти до половины десятого в «Святой Урсуле» было заведено ходить в гости. Предполагалось, что в это время следует готовиться ко сну, но при известной способности переодеваться без света эти тридцать минут можно было посвятить общественным темам.
«Мы спим! Не беспокоить!» гласило объявление, которое они прикололи к двери, однако громкая болтовня, доносившаяся из комнаты, опровергала эту надпись.
– Разве моя идея насчет лимонада и супа не хороша? – спросила Пэтти.
– Величие благотворительности в том, чтобы не превращать ее в благотворительность. Люди должны сами зарабатывать себе на жизнь, – произнесла Присцилла цитату из их последнего урока социологии.
– Летом мы прикрепим таблички под яблоней, а зимой – в гостиной, – планировала Пэтти, – и все школьницы и проезжающие пассажиры будут останавливаться выпить лимонаду. С девочек мы будем брать по пять центов, с машин – по десять.
– А что если мы заставим Патрика и Таммаса делать взнос по доллару в неделю на их содержание, – предложила Конни. – Должно быть, при том, как они сейчас живут, они только одной картошки проедают на целый доллар.
Они продолжали шепотом строить планы спустя много времени после отбоя, и Присцилле, в ее похвальном желании остаться незамеченной, пришлось пробираться ползком мимо открытой двери Мадмуазель, прежде чем добраться до своей комнаты в конце коридора.
Когда на следующий день в полдень объявили перемену, они получили разрешение выйти за пределы школы и припустили проворной рысью. В их деловые намерения входило набрать все статистические данные, прежде чем представить дело на общее собрание школы.
