Кто послал мне вас?.. Как знаменье, вы осветили мрак вокруг меня… И я это чувствовал втайне! Как только вы появились на пороге, меня повлекло к вам… Я почуял, что у вас — власть, сила моего отца, власть моей собственной жизни… О, как все в моей душе прояснилось! Как я понимаю себя, сына и мужчину, виновного и безвинного, как и он… Слушайте же, слушайте меня!.. Перед вами нет у меня тайн… перед вами вся моя душа открывается навстречу материнскому чувству… С вами я могу говорить свободно… наконец-то, свободно… Послушайте!.. Здесь, в городе, есть у меня один человек, такой же мне близкий, как вы были близки моему отцу… втайне, потому что и у меня в крови боязнь перед людьми… жалкая, презренная боязнь перед их взглядами, речами… даже перед моей матерью… И вот, вместо того, чтобы выйти смело вперед и стать на защиту той, которая, в самые тяжелые часы, была мне опорою… вместо этого, я прячу ее… И эта женщина… теперь она… она тоже… Ну, вы меня понимаете!.. Только несколько дней как я узнал это и я испугался, вместо того, чтобы испытать гордость и радость… У меня было только одно немое желание, такое же, как моего отца… чтобы она… чтобы она меня от этого освободила… Никогда я этого не говорил, но теперь… теперь я знаю, что я хотел этого всею злою силою моей боязни… Только о себе я думал, о своих неприятностях… Ни разу я не подумал об этой женщине, ни на одно мгновенье, и, может быть, тоже сочиняю стихи о самоотверженной доброте… О, кто послал мне вас, чтобы вы открыли мне глаза на эту жизнь, чтобы я узнал себя в образе моего отца?.. Как ясно сознаю я теперь свою вину!.. О, как я ее чувствую, как я благодарен… Как бесконечно я вам благодарен!..
Мария, закрыв глаза, нежно поглаживает его по волосам.
«Как я вам благодарен»… «Как я тебе благодарен»… Скажи это еще раз… своим… его голосом.
Фридрих.
Как… я… тебе… благодарен…
Мария, тихо.
Ах… как я это слышу!.. Двадцать лет не слышала я этих слов… О, милый… О, милый мой…
Снова гладит ему волосы.
Но хочешь ли ты меня послушаться, Фридрих?..
Фридрих.
Да… да…
Мария.
Я это чувствую: между тобою и отцом есть тяжба… что-то в тебе восстает против него, а между тем, столько общего есть между вами… вы так близки друг другу… Ты не любишь его…
Фридрих.
Я хочу его любить и чувствую, что на эту любовь я способен впервые. Другие люди восстановили меня против него… но я его ощущаю слишком сильно… а теперь, с того мгновенья, как я знаю… что и он был греховен… я могу… я снова могу его любить… благодаря вам… благодаря вам… и его вине…
Мария.
Ты должен его любить… таким, каким он был… каким бы он ни был… но действенно любить… доказать свою любовь… Слушай меня, Фридрих… Я… я скажу тебе что-то… Я… я еще не знаю, каким ты будешь поэтом… но невыразимо трудно будет тебе сравняться с ним, потому что он велик, он единственный человек эпохи… Тяжело твое наследие… но ты можешь, ты можешь быть лучше его… Ты можешь быть лучше к этой женщине, чем он был ко мне… Только так… только так ты можешь искупить его вину. Ты понял меня?
Фридрих.
Да… да…
Мария.
Будь мужествен! Когда я была боязлива, я поступала дурно… В трусости коренится все зло… Будь человечен там, где перед тобою человек… Быть может, ни одно стихотворение не стоит живого человека… Раскаяться никогда не поздно… Говорю тебе это по своему опыту: не оставляй теперь эту женщину одну… В такие часы злой дух владеет женским сердцем…
Фридрих.
Нет… Клянусь вам: ни пред одним человеком я не провинюсь сознательно… Скорее брошу творчество, искусство, но не покину того, кто меня поддерживал в тяжелые минуты… И я не боюсь… Если они этого не позволят, я уйду… О, я ведь ненавижу этот дом и город, где я клеймен его именем… я не хочу дольше жить там, в этой легенде… Я хочу вырваться из этого чужого творения: быть самим собою… собою должен я стать… Прочь оттуда… прочь… к вам!.. Вы должны стать мне наставницей, вы все знаете, вы из-за всего… Вы будете мне указывать путь… вы будете мне матерью…
Мария.
Нет, дитя мое, не со мною… Я стара, а ты молод… Уже и отцу твоему я стала однажды в тягость… Я не могла бы вынести вторичный уход… Иди ты один… и стань свободным… Довольно с меня и того, что мне еще довелось пережить этот час… Дай радость этой женщине, обрадуй одного человека, и я буду удовлетворена.
Фридрих.
Да, только это меня терзало… Никогда еще не доставлял я подлинной радости ни одному человеку, а в этом — смысл всей жизни… Как знать, суждено ли мне, подобно отцу, дать бесчисленным людям великие переживания… но подарить счастье хотя бы одному человеку — это уже много, это дает свободу… О, как много спас я благодаря вам, от каких ужасов уберегли вы меня!.. Отца моего ощущаю я теперь, свою связь с ним и родство; впервые сквозь славу различаю я его душу, и люблю его… люблю за то, что он был мал среди своего величия, и за то, что он вас любил… О, что вы со мною сделали за этот час! Если бы я мог за это все вас отблагодарить, впервые, как его наследник…
Мария.
Ты это уже сделал Фридрих… Как радостно мне все прошлое с той минуты, как ты добр ко мне… Но теперь будь добр и к ней… к той, которая была добра с тобою… Отдай себя одному человеку, и тем самым ты будешь творцом… Но расскажи мне теперь о ней… Я хочу к ней пойти… еще раз быть тем, чем я была твоему отцу… Еще раз, прежде чем сама уйду… потому что и это, и это — повторение…
Фридрих.
Да, пойдемте… О, как я благодарен нам! Но сначала расскажите мне об отце. Он возродился во мне, и сам я возродился с той минуты, как узнал его и себя в нем… Угасла легенда, которой меня учили против воли моей, как детям долбят скучные уроки… Теперь я в жизни ощущаю его, в его жизни и в своей… О, как я люблю его!.. Как люблю его!.. О, расскажите, расскажите мне о нем!
Декорация первого действия. Слуга и горничная, под наблюдением Иогана, выносят на лестницу дорожные вещи.
ПЕРВОЕ ЯВЛЕНИЕ.
Кларисса.
Иоган, ты уж позаботься, пожалуйста, чтобы все это сейчас же доставили на вокзал. Я боюсь опоздать на поезд.
Леонора.
Опоздаешь — тоже не беда. Через два часа идет другой. Твоя торопливость мне непонятна и почти оскорбительна. После долгой разлуки погостила у нас несколько недель — и убегаешь, словно тебя гонят.
Кларисса.
Но ведь ты знаешь мама, что муж меня ждет. А затем — дети! Лотар кашлял, когда я уезжала, и я очень беспокоюсь. Если бы не Фридрих, я бы и совсем не приезжала… Кстати, где Фридрих? Я чуть было не забыла с ним попрощаться.
Леонора.
Это равнодушие, повидимому, обоюдное. Фридрих тоже не очень-то интересуется ни твоим приездом ни отъездом, да и ко всему в доме он стал довольно безразличен. В этом вы, впрочем, похожи друг на друга: у вас есть время только для самих себя. За эти два дня мне с тобою и четверти часа не удалось поговорить как следует.
Кларисса.
Не я виновата в этом, мама. Не я приглашала всех этих визитеров, репортеров и фотографов… Да и можно ли спокойно беседовать в музее, а этот дом, — ты ведь это и сама чувствуешь, — принадлежит в большей мере другим людям, чем нам… Приезжай лучше ты к нам на каникулы: дети будут так рады.
Леонора.
А дом кто будет охранять? На июнь месяц назначен съезд, ежегодник еще не отпечатан: кто это сделает, кто обо всем позаботится? Я! Только я! Ты думаешь, Фридрих мне хоть сколько-нибудь помогает, принимает хотя бы изредка посетителей? Напротив: я всегда должна сглаживать его резкости. Волком ходит он по комнатам, ни одному гостю не скажет приветливого слова. К произведениям отца он так же равнодушен, как и ко всем нам.
Кларисса.
Что ты говоришь, мама! Просто, как всякий деятельный человек, он занят своею внутреннею жизнью, и у него много времени отнимает преодоление трудностей, которые он встречает. Да и все вы обращаетесь с ним неправильно: вы хотите из него сделать то, чем он сам быть не хочет; вы не даете ему расти свободно, все время втискиваете его в форму его отца, а это может надломить и более сильного человека.
Леонора.
Ты его не знаешь. Он стал совсем другим за последние два года.
Кларисса.
Я его понимаю. Я умею с ним говорить, потому что ни в чем его не уговариваю и ни от чего не отговариваю. И он это знает. Но вы, Бюрштейн и ты, вы хотите его переделать и не чувствуете, что он уже перерос ваше влияние. Он хочет жить своим будущим, а не вашим прошлым. Впрочем, это всегда так бывает: сначала дети не дают родителям свободы, а потом родители — детям… Надо было тебе видеть, что вытворял Лотар, когда услышал, что я собираюсь уехать… О, господи, уже начало одиннадцатого!.. Мне надо ехать… У меня нет больше времени… Где же Фридрих?
