Он одобрительно закивал еще до того, как она закончила мысль.
– После того, как было обнаружено тело, мы с Дэйвом потратили три или четыре недели на обход мотелей; мистер Йетс назвал бы это «спиралью, раскручиваемой от центра», а центром был Лосиный остров (конечно, на это уходило только время, свободное от работы). Задача почти невыполнимая, займись мы этим в летний сезон, когда открыты сотни мотелей, трактиров, коттеджей, ночлежек и сдается множество разных комнат, хозяева которых отбивают друг у друга клиентов большую часть дня, пока ходит паром. Но в апреле это можно сравнить с работой на полставки, потому что 70 процентов этих заведений закрываются, начиная с Дня Благодарения и до Дня Памяти Всех Погибших. Мы показывали фотографию всем подряд, Стеффи.
– Приятного мало.
– Ничего приятного в этом вообще не было, – подтвердил Дэйв.
Она повернулась к Винсу.
– А что она сказала, узнав об этом?
– Ничего. Она была в замешательстве, – он помолчал. – Немного поплакала.
– Ну конечно, бедняжка, – сказал Дэйв.
– И что вы сделали? – спросила Стефани, снова полностью сосредоточив внимание на Винсе.
– Свою работу, – не раздумывая, ответил тот.
– Ведь именно вы все всегда знаете, – сказала она.
Его густые спутанные брови поползли вверх:
– Ты так думаешь?
– Да, – ответила она и взглядом попросила поддержки у Дэйва.
– Кажется, на этот раз она тебя к ногтю прижала, напарник, – заметил Дэйв.
– Вопрос в том, хочешь ли ты такую работу, – криво усмехнувшись, сказал Винс. – Думаю, хочешь.
– Конечно, – беззаботно отозвалась она. Решение было принято несколько недель назад. А ведь если бы ей задали такой вопрос до того, как она начала работать в «Островитянине», она бы рассмеялась над тем, что можно выбрать себе дело, которое будет зависеть от смутных сведений, поступающих в основном по почте. Та Стефани Маккен, полная решимости ехать в Нью-Джерси, а не на Лосиный остров, казалась ей теперь незнакомкой с далекого материка.
– Что она вам рассказала из того, что знала сама?
– То, что делает эту и без того странную историю еще более странной, – сказал Винс.
– Расскажите.
– Хорошо, но предупреждаю сразу – от всех возможных мотивов не останется и следа.
Стефани не медлила с ответом:
– Расскажите все равно.
– В среду 23 апреля 1980 года Джим Коэн уехал на работу в агентство «Горные красоты», которое находилось в Денвере, – сказал Винс. – Я узнал это от его жены. У него с собой был портфолио из рисунков, над которыми он работал по заказу «Сансет Шевроле», одной из крупных местных автомобильных компаний, уже ставшей постоянным клиентом агентства «Горные красоты». Коэн был одним из четверых художников, работавших по контракту на «Сансет Шевроле»; Арла уверяла, что компания была довольна работой Джима, и это чувство было взаимно – Джиму нравилась работа по контракту. Она сказала, что его визитной карточкой были картины типа «чертыхающаяся женщина». Когда я спросил, что это значит, она улыбнулась и объяснила, что это плакаты, на которых красивая женщина с широко распахнутыми глазами и раскрытым ртом, прижимает ладони к щекам и, кажется, вот-вот воскликнет: «Черт возьми! Ну и покупку я сделала в «Сансет Шевроле».
Стефани засмеялась. Ей попадались такие рисунки в рекламных проспектах, раздаваемых бесплатно в дешевых магазинах Тиннока на том берегу залива.
Винс кивнул:
– Арла сама художник, только пишет не кистью, а словом. Она нарисовала в моем воображении образ порядочного человека, который любил жену и с удовольствием выполнял свою работу.
– Любовь иногда слепа, – заметила Стефани.
– Такая молодая, а уже циник, – воскликнул Дэйв не без одобрения в голосе.
– Пусть так, но суть ей ясна, – сказал Винс. – Только, видишь ли, шестнадцати месяцев обычно достаточно, чтобы прозреть. Если бы что-то было не так, например, надоела работа, или завязался роман на стороне, какие-нибудь признаки она бы обнаружила или почувствовала интуитивно, если только мужчина не вел себя крайне – и сверхосторожно, ведь за эти месяцы она опросила всех их знакомых, многих дважды, и все подтвердили, что он любил свою работу, обожал жену и был совершенно без ума от их малыша. Она снова и снова говорила об этом: «Он никогда бы не бросил Майкла. Я уверена в этом. Сердце мне подсказывает». Я ей поверил, – сказал Винс и пожал плечами, словно говоря: «Судите, как хотите».
– И ему не приелась его работа? – спросила Стефани. – Не было ни малейшего желания переехать?
– Она уверяла, что не было. Сказала, что он так любил их домик в горах, что повесил над дверью вывеску с надписью «Убежище Хэйнандо» . Она даже разговаривала с художником, работавшим по тому же контракту, что и Джим, с человеком, который годы работал с ее мужем. Помнишь, как его звали, Дэйв?
– Джордж Ранклин или Франклин, – сказал Дэйв, – Не помню, как именно, память подводит.
– Не расстраивайся, старик, – сказал Винс. – На закате карьеры даже Уилли Мэйс может иногда промазать, я так считаю.
Дэйв показал ему язык. Винс кивнул, словно ожидал от главного редактора подобного ребячества, а затем повел линию повествования дальше:
– Художник Джордж, будь он Ранклин или Франклин, сказал Арле, что Джим достиг предела своих творческих способностей, и что он принадлежал к числу тех счастливчиков, которые не только знают реальную цену своему таланту, но и согласны с ней. Джордж также сказал, что единственной мечтой его коллеги был пост начальника художественного отдела «Горных красот». А имея такие амбиции, вряд ли имеет смысл в одночасье все бросать и бежать на побережье Новой Англии.
– Но она думала, что именно так он и поступил, не так ли? – спросила Стефани.
Винс поставил чашку с кофе и, словно одержимый, взъерошил руками пух своих белых волос.
– Арла Коэн, как и все мы, заложник очевидного, – сказал он. – Джеймс Коэн ушел из дома в среду утром, без четверти семь, и поехал в Денвер по Боулдерскому шоссе. Из багажа у него был только портфолио, о котором я уже упоминал. На Коэне был серый костюм, белая рубашка, красный галстук и серое пальто. Ах да, на ногах черные мокасины.
– Никакой зеленой куртки? – спросила Стефани.
– Никакой зеленой куртки, подтвердил Дэйв, – но серые брюки, белая рубашка и черные мокасины на нем точно были, когда Джонни и Нэнси нашли его мертвым у мусорной корзины.
– А его пиджак?
– Так и не найден, – сказал Дэйв. – Галстук тоже, хотя, конечно, если мужчина снимает галстук, то в девяти случаях из десяти он засовывает его в карман пиджака, и я готов поклясться, что если бы тот пиджак отыскался, то галстук оказался бы в кармане.
– В 8:45 он был у мольберта, – сказал Винс, – работая над рекламным объявлением в газету для «Супер Короля».
– Что?
– Сеть супермаркетов, дорогая, – пояснил Дэйв.
– Где-то в 10:15, – продолжал Винс, – художник Джордж, будь он Ранклин или Франклин, увидел, что Джим направляется к лифту. Коэн сказал, что пойдет за «настоящим кофе», который продавался в «Старбакс» за углом, и за сэндвичем с яйцом и салатом, чтобы пообедать в офисе. Он спросил у Джорджа, принести ли ему что-нибудь.
– Это все, что вам рассказала Арла, пока вы ехали в Тиннок?
– Да, мэм. Пока я вез ее к Каткарту, чтобы провести формальное опознание по фотографии, которое должно было звучать так: «Это мой муж, это Джеймс Коэн», – и затем получить разрешение на эксгумацию тела. Нас там ждали.
– Хорошо, извините, что перебила. Продолжайте.
– Не надо извиняться за то, что задаешь вопросы, Стефани, ведь это именно то, чем занимаются репортеры. В любом случае, художник Джордж...
– Будь он Ранклин или Франклин, – вставил Дэйв.
– Ну да, он самый, от кофе отказался, но прошелся с Джеймсом до лифта, и они немного поговорили о приближающейся вечеринке по поводу ухода на пенсию человека по имени Хаверти, одного из основателей агентства. Мероприятие было запланировано на середину мая, и художник Джордж рассказал Арле, с каким нетерпением ее муж ждал этого. Они обменялись идеями насчет подарка, пока ждали лифт, а когда тот приехал, Коэн сказал художнику Джорджу, что надо бы обсудить это как-нибудь за ланчем и спросить у кого-нибудь совета, например, у одной из женщин, работающих с ними. Художник Джордж поддержал эту идею, Коэн зашел в лифт, помахал ему рукой, двери закрылись, и с тех пор Джордж – последний, кто видел дитя Колорадо еще в Колорадо.
– Художник Джордж, – почти шепотом сказала она. – Как думаете, случилось бы все это, если бы он сказал: «Подожди-ка минутку, я только надену пальто и схожу с тобой за кофе»?
– Не могу сказать, – ответил Винс.
– А пальто на нем было? – спросила Стефани. – Я о Коэне. На нем было серое пальто, когда он уходил?
– Арла спрашивала об этом, но художник Джордж не помнил, – сказал Винс. – Все, что он мог сказать, было: «Думаю, нет». Возможно, он был прав. «Старбакс» и магазин, где продают сэндвичи, находились за углом и стояли рядом.
