В той мере, в какой не помрачился их богоданный дух — жизнь, люди, естественно, стараются исполнить данное Богом-Родителем предназначение, но печально то, что большинство, погрязнув в обыденном существовании, с помраченной жизнью, живут бездумно и беспечно. Но если благодаря какому-то чуду мрак рассеивается, они, подобно другим, начинают с радостью выполнять свое предназначение и обретают счастье.
Реальный пример тому — ясиро Дайтокудзи. Благодаря чуду, обретенному во время посещения Ватикана и Лурда, он, точно воскреснув, старается исполнить предназначение и каждый день проводит в радостном благоденствии. Вряд ли мне когда-нибудь приведется еще раз встретиться с его спутниками А. и Б., но, думаю, они тоже, подобно ему, наслаждаются «жизнью, полной радости».
Здесь я должен признаться в том, что внушает мне стыд.
Когда во Франции я заболел туберкулезом легких и лечился в высокогорной клинике, то, следуя совету гения Жака, принял решение силой пера способствовать промыслу Божьему и забросил социальную экономику, которую прежде изучал. Благодаря этому мы оба победили болезнь, считавшуюся в то время неизлечимой, как-то утром на Пасху получили позволение вернуться к нормальной жизни и из заснеженных гор вернулись в Париж. В конце того же года я, перетерпев сорокапятидневное путешествие на корабле, смог возвратиться в Японию.
Бог-Родитель Великой Природы, подготовив меня к новому предназначению, вернул на родину, побудил написать мою первую книгу «Буржуа» и заставил привередливый литературный истеблишмент, какой существует только в Японии, признать меня писателем. С того времени прошло больше полувека, мне приходилось терпеть унижения из-за того, что я стал писателем, как будто я стал якудзой, и презрение со стороны родственников (что совершенно немыслимо во Франции), кроме того, я пережил долгую войну и послевоенные бедствия. Вдобавок ко всему я страдал множеством болезней — астмой, опущением желудка, бессонницей, обращался к врачам, пользовался лекарствами, прижиганиями, иглоукалыванием, но никогда не выпускал из руки пера. Из-за этого под многолетним давлением авторучки даже искривилась фаланга на указательном пальце правой руки.
Словом, я вполне ответственно отнесся к предназначению, данному мне Богом, но в Японии, в отличие от Франции, ничто в окружающей жизни не говорило о Боге, и я забыл Бога, которому молился вместе с Жаком. И вот, покинутый ушедшей раньше меня женой, бывшей мне помощницей, я лежал на смертной одре. Было мне восемьдесят шесть лет.
Бог-Родитель Великой Природы много лет ждал, когда я вернусь к своей изначальной цели, предупреждал меня, насылал болезни, но я не внимал ему. И вот, наконец, явившись мне на ложе болезни. Он провозгласил:
— Если будешь силой своего пера помогать Великой Природе спасать мир, немедленно верну тебе здоровье. Если откажешься, прерву твое дыхание. Выбирай!..
Малодушный позитивист, я не столько принял решение, сколько сделал ставку в игре, ответив, что согласен помогать. На следующее утро вся грязь, бывшая в теле, превратившись в экскременты, изверглась из меня, и за завтраком я уже ел ту же, что и мои домашние, предназначенную для здоровых пищу.
С того времени прошло восемь-девять лет. Избавившись от услуг врачей, я усердно исполняю долг, возложенный на меня Великой Природой, и каждый год выпускаю по большой книге… И при этом не знаю, что такое усталость. Четыре дня назад (12 октября 1990 года) Великая Природа незаслуженно воздала мне благодарность за труд:
— Твоя жизнь — это «жизнь, полная радости», идеал Великой Природы, благодаря чему твои дети и внуки также живут в радости…
Повторюсь — Бог-Родитель Великой Природы приемлет всех без исключения на Своем радушном лоне, холит и лелеет, как Своих чад. И только просит, чтобы берегли жизнь, полученную при рождении, и выполняли каждый свое предназначение.
Тот, кто, даже не зная о промысле Великой Природы, всю жизнь совершенствуется в избранной им и понимаемой как долг работе, не только добьется успеха в ней, но избежит страданий внутренних (телесных заболеваний) и внешних (трудностей в быту), и вся семья его сможет жить в радости.
Полвека назад, учась за границей, я прожил пять лет во Франции, и все мои тогдашние друзья и знакомые, живя в духе свободы, равенства и братства, наслаждались «жизнью, полной радости». Вспоминая тот опыт, я думаю, что люди, живущие в радости, независимо от национальности, способны любить друг друга, как братья.
Осенью и в начале зимы в Токио часто случаются дни, когда небо восхитительно прекрасно. Нет ни облачка, ясная, чистая лазурь — кажется, что именно в такой цвет окрашено мироздание.
Так было и в тот день.
После обеда я не стал отдыхать в кабинете и вышел в сад.
Ни ветерка. Температура около двадцати градусов, солнце ласково сияет. Вдруг я обратил внимание на небесную лазурь, мне показалось, что я вижу ее такой впервые. Чудилось, что небесная лазурь вот-вот поглотит меня, я даже испугался…
Раньше в подобных случаях какое-нибудь садовое дерево заговаривало со мной, но вот уже несколько месяцев среди деревьев нашего сада установился мир и по взаимному уговору никто из них не пользовался моим появлением в саду, чтобы обратиться с жалобой. Все пребывали в мире и покое.
Возле одинокой на вид пальмы лежит большой валун. Я поспешно сел на него, обхватив обеими руками, чтобы меня не поглотили небеса.
Все-таки небесная лазурь страшит. А ну как поглотит все мои мысли?.. Странные фразы всплывали одна за другой. «Когда люди собираются вместе, они не способны к работе», «И все это глупцы, которым хоть кол на голове теши», «Встречаются только для того, чтобы убить время», «Набитые дураки — они возомнили, что этим помогают ближнему», «Надо беречь свое время», «Хоть и прожил я девяносто четыре года, жизнь кажется слишком короткой»…
Спокойно наблюдая, как эти и им подобные фразы одна за другой исчезают в небесной лазури, я чувствовал, как с плеч спадает бремя, и услышал тихую прекрасную музыку. Какая-то симфония, но какая именно, не припомню.
И тут я вдруг обратил внимание на странную вещь. Все небесное пространство едва заметно изменило цвет. Удивившись, я вгляделся. Вот всплыла буква и тотчас растаяла. За ней всплыла еще одна буква и тоже растворилась. Еще одна буква появилась и исчезла. Еще, еще…
Раз буквы всплывали одна за другой, в них был какой-то смысл? Так я подумал, но уже не мог вспомнить, что это были за буквы. Ведь я их только что видел! — занервничал я, но вспомнить не мог и махнул рукой.
И в этот миг отчетливо раздался голос:
— Наконец-то ты уничтожил свое «я». Возрадуйся! Теперь ты сможешь завершить свой труд. Мужайся, Кодзиро!
Этот голос, казалось, шел с неба, и тотчас в моей душе взыграла радость, и я приступил к работе…
Нет ничего трудного. В ясной небесной лазури одна за другой проплыли фразы не только из десятой главы «Счастья человека», но из одиннадцатой и двенадцатой, и моя душа отчаянно взывала — хватай быстрее, а то упустишь! Что это было — высшее блаженство или творческий восторг? При всем своем желании я бы не мог ни с кем поделиться тем, что испытывал, и мне оставалось наслаждаться в одиночестве, пребывая в раю…
— Сэнсэй!
Внезапный оклик вернул меня с небес на землю.
Передо мной стоял он самый — Минору.
— Ты откуда явился? — спросил я, вставая с валуна, и рассмеялся. — Я как раз наслаждался в райских кущах.
— Я тоже решил отправиться в рай, поэтому и пришел к вам с радостной вестью.
Может быть, потому, что он был весь облит дивными лучами осеннего солнца, он вдруг переменился и выглядел весьма торжественно. Я не стал легкомысленно спрашивать, о каком рае он говорит, и молча проводил его в гостиную. Мы сели рядом на диван, и моя правая рука невольно коснулась его плеча. Решившиеся спросил:
— И где же твой рай?
— Место, в котором я оживаю…
— Оживаешь?.. Это наверняка не нынешняя Япония. Даже я это сразу понял, едва взглянув на тебя. Если хочешь ожить, лучше поскорее брось Японию. Иначе ты и сам сгниешь здесь заживо.
— И вы это заметили? — Приподнявшись, он напряженно глядел на меня.
— Я так подумал, когда узнал, какой ты замечательный лингвист. И успокоился, решив, что выдающийся ученый всего лишь беззаботно проводит каникулы в своем отечестве. Всякий раз, когда мы непринужденно с тобой общались, от тебя веяло дыханием жизни… Спасибо. Я хотел как-нибудь поблагодарить тебя…
Он продолжал молча смотреть на меня. Мне стало не по себе, я тихо спросил:
— Каникулы уже подходят к концу?
Продолжая молчать, он встал передо мной на колени и, глядя на меня снизу вверх, сказал:
